Александр Архангельский - Музей революции
– Петр, подожди еще одну минуту. Скажи мне правду, кошки у тебя есть?
На лице Вершигоры проявилась партийная хитрость; пестрые глазки забегали, как циферки на древнем арифмометре, щелк-щелк-щелк, а что имеется в виду? к чему это он клонит?
– Есть у меня кошки. А что?
Теодор рассказал про свое усадебное горе; кожа на лице епископа разгладилась, как будто бы с изнанки разом распустили сотню узелков. Значит, нет подвоха – ну и славно!
– Вот беда, так беда. Ярослав, завари нам чайку. А мы пока пойдем приласкаем кошаток. У меня как раз Светочка родила, от кого, не ведаю, наши мальчики прошли санобработку, а она – зимой! но дело тут такое, божья тварь.
Епископ замешкался у внутренних дверей – как вести директора в кошатню? кривым путем, через библиотеку и малый кабинет, или напрямую, через спальные покои? Ладно, нечего теперь стесняться; пошли прямым путем. (Шомеру понравилась кровать, темная, состаренная временем; на спинках с обеих сторон сплелись виноградные гроздья, а на простеньком, в горошек, покрывале горкой возвышались деревенские подушки). Они оказались в комнате отдыха с гигантским серебристым телевизором и современным креслом во вполне американском духе. Если в кабинете все светилось тихим, приглушенным светом, молчаливо горели лампадки, шаги растворялись в ворсистых коврах, то здесь царила деловая атмосфера. Светлая паркетная доска, официозного безжизненного цвета, едва прикрытая плетеными дорожками; современные цветастые иконы, как золотые лакированные пятна на бессмысленном шпоне березы. Возле кресла стояла корзина с разлохмаченной плетеной ручкой. Епископ запустил в корзину руку, как дед мороз в мешок с подарками, вытащил за шкирку белого, неравномерно толстого кота, с маленькой забавной головой.
– Это у нас кот-мудрец, он все знает. А ты напрасно улыбаешься, животные, они безгрешны, Бог через них говорит. Но только не через всееех, не через каааждого, – Петр потерся бородой о белого; белый замурчал, но продолжал смотреть куда-то вдаль. – Только через саааамых луучших, правда, Мумрик? Праавда.
И Мумрика отправили в корзину.
– А это наша Светочка. Светочка у нас теперь мамааашка. Светочка, покайся, где блудила? Правильно молчишь, нигде, потому у кошек блуда нет, есть дружба и взаимное доверие. Они же райские создания, даа, моя радость? да, моя сладкая, ну иди к своим котяткам, не волнуйся. Слушай, Федор, ты ведь, кажется, ни в Бога и ни в черта, пусть хоть эти будут рядом и напоминают. Вот, бери котеночка на выбор.
И Теодор Казимирович взял. Потом они еще поговорили; владыка был сражен известием о премии – это было очень вовремя: Святейший начал слишком бойкое омоложение, а тут такое, понимаешь дело… так что и философы твои пускай висят.
Весь обратный путь Теодор продремал; серый забрался ему под пиджак, доверчиво угрелся и уснул. А ночью Шомеру с похмелья приснился идиотский сон. Как будто с неба раздается залихватский голос: кот, крепись, лапа сверстается!
13
Сколько они просидели в заваленной штольне? Два часа? Три? Даже к самой темной ночи глаза привыкают, постепенно начинают проявляться контуры, мир вокруг колышется тенями; здесь не проявлялось ничего.
Наконец-то бог решился.
– Ну, как будем выбираться. Назад, к пассажирскому, или через верх?
– Через низ полегче будет.
– Тогда пошли.
– Есть.
Они построились в короткую колонну; это чересчур напоминало старый фильм про защитников Брестской крепости, где всех бойцов перестреляли немцы, нас оставалось только трое из восемнадцати ребят, ослепший командир, собрав остатки сил, командует: строем на выход… И трое раненых, пошатываясь, с белым флагом покидают штольню, чтобы подорвать себя в толпе фашистов.
Толстый круглый луч фонарика шатался в такт шагам, пьяно плющился о своды.
Ройтман шел перед Саларьевым, переваливаясь жирной уткой; такую походку мама называла: враскоряку идет морячок.
Что-то за прошедшие часы переменилось. Все вроде бы по-прежнему – щебенка оползает под ногами, иногда в массивной черной выработке опасным сколом загорается руда… А тем не менее чего-то не хватает.
И до Павла наконец дошло:
– Ребята, а ветра-то нет.
И сразу же почувствовал: не надо было говорить. Ройтман повел лопатками, как нашкодивший пес перед ударом; Петрович резко ускорил шаг, будто получил хорошего пинка.
Штольня без ветра – как бутылка, заткнутая пробкой. Их закупорило. И куда ни пойти, не пробьешься.
Часть 3
Сибирское свидание
Первая глава
1
Увидев Владу, мама расцвела; в первые минуты она вела себя как девочка, подбегала, прижималась теплым мятым телом, отскакивала в сторону, хихикала без повода… Потом внезапно встревожилась: что случилось, Владочка, у тебя переменились планы? повернись-ка к свету, дай на тебя посмотрю… девочка моя, а почему морщинки? все у тебя хорошо? Сквозь быстрые слова, как свозь не законопаченные щели, поддувало материнским страхом: этот тебя обижает? может, хочет бросить? ты из-за него приехала?
Убедившись, что дурацкий зять не загулял и дочка просто прилетела повидаться, потому что любит и соскучилась, а не для того, чтобы поплакаться в жилетку, мама потеряла всякий интерес, мало ела, мало говорила, порой выпадала в осадок, взгляд стекленел, она смотрела в пустоту. Неужели наступила преждевременная старость? Мама все еще такая молодая и красивая, только резко выступили скулы. Влада, как в детстве, махала ладошкой, ау-ау, мама вздрагивала и словно возвращалась в себя.
– А… вы ездили во Францию… на поезде? да-да, конечно, какие теперь поезда… ну, вы тут еще посидите с Ирой, а я, пожалуй, пойду. Нет-нет, не надо меня провожать.
Зато боевитая тетушка Ира, давным-давно привыкшая к сугробному существованию, энергичная, как жадный воробей, продолжала чевыкать: а как оно да что, а сколько денег, да что у вас там с Колей, и с этим делом как… Влада ерзала, пыталась мягко объяснить, – мне пора звонить в Москву, работать, – а тетка продолжала токовать. Далась тебе эта Москва, вы там оторвались от жизни… Еда на тарелках остыла, белый жир на черной баранине покрылся коркой, а Ира все трещала и трещала. В конце концов пришлось отбросить сантименты.
– Тетя Ира, на сегодня разговор окончен.
Тетечка остолбенела.
– Да-да, вы не ослышались. Окончен.
– Кто ж тебя так научил с родной теткой разговаривать, а?
– Жизнь научила, тетечка. Ну если вы простых слов не понимаете, что прикажете делать?
Ира фыркнула, и, бросив грязную посуду на столе (знак запредельного презрения), громко покинула кухню.
Вот и славно, тетя, все свободны.
Влада с грустью оглядела кухню. Десять лет назад она сама жила в таком же доме, добротном, скучном, готовила на старенькой плите. Нижний край обоев начал скручиваться, как отставшая древесная кора. На полу линолеум, расчерченный уродскими квадратами: черный, белый, золотой. В широкую щель раздвижного стола забились колкие крошки, плита и холодильник по обе стороны от мойки напоминают двух усталых старичков: низенькую сгорбленную бабушку и высокого толстого деда. Пахнет жареным луком, бараньим курдюком, перестоявшим гуляшом…
Стало очень стыдно. Как можно было так забросить маму? Не прилететь за последние годы ни разу? Не заказать ремонтную бригаду? От этого бросило в жар; подмышками, на слишком тонкой ткани водолазки предательски распространились пятна пота. Хорошо, сейчас никто ее не видит.
Влада разгребла на круглом кухонном столе кусок свободного пространства, свернула в красный треугольничек обложку от айпэда, одним движением, как веер, распахнула на экране форумы местных ремонтников, сходу выбрала бригаду: русские, не из дешевых, все отзывы хорошие. И сразу же оформила заказ. Завтра утром будет бригадир, она успеет привести себя в порядок, почистить перышки до зимнего сибирского свидания. Смешной мужичок этот Павел, но произвести на кавалера впечатление – обязана.
Облегчив (на время) муки совести, она ввела в айпэд невесомую флэшку, как опытная медсестра незаметно вгоняет под кожу иглу. Все данные всегда при ней, единственная копия; резервная хранится в ячейке франкфуртского офиса Dresdner Banka. Раз в месяц Коля летает к фашистам, запирается в отдельной комнатушке, и переносит на диск обновленные файлы. Неудобно, хлопотно, но что поделать. Если ты сама ведешь свои дела, изволь заботиться о безопасности. А Влада ведет их сама.
Это и есть ее главная тайна, о которой даже мама не узнает. Деточка моя, так не бывает, зачем ты решила меня обмануть, значит, все-таки у вас все плохо? или он оказался неумный? он у тебя под каблуком? А Коля – очень умный. Очень. Случается – мерзкий, бывает – говнистый, но умный. И никакой не подкаблучник. Он просто принял жизнь как есть. Коля мастер строить отношения, все-таки командовал политотделом, умеет всех связать со всеми, если надо – надавить со страшной мощью; он ставит подписи, пинками открывает кабинеты, хамит нерадивым клиентам. Но все идеи – только от нее. Коля – подчиняющийся Владе командир. Который всем и всеми заправляет дома, но главные дела передоверил ей.
