Михаил Соболев - Маята (сборник)
– Ой! Боженьки, никак утопли? – пронесся над рекой женский не то вскрик, не то всхлип.
Но через мгновение, взломав сияющую на солнце поверхность бешено мчащейся воды, головы показались на поверхности. И еще два раза поднимался кулак прыгнувшего следом седого мужика для удара, прежде чем выдающийся в реку камышовый мысок скрыл обоих недавних напарников от любопытных глаз зевак…
Семен волоком вытащил бездыханное тело связчика на мелководье и, не дав себе даже секунды отдыха, запалено дыша, бросил его животом на свое колено. Витька выворачивало наизнанку. Он натужно кашлял, жадно хватал раскрытым ртом воздух и то и дело извергал из себя ангарскую водицу. Горин посадил его прямо в воду и без сил завалился спиной в мелкую, по щиколотку, взбаламученную грязь. Тяжело дыша, смотрел сквозь мокрые ресницы на проплывавшие в белесом мареве облака.
– Сеня… не забуду… по гроб… – хрипел Витек.
Семен все никак не мог надышаться. Становилось зябко.
– Сеня… что хочешь… век воли не видать! Деньги твои… отдам… бля буду!
– Оставь себе, – медленно поднялся Семен и стянул с плеч намокшую тяжелую куртку. – Купишь гармонь, – усмехнулся он сквозь зубы. – Ты что за руки хватался, мудило? Хотел обоих утопить? Еле вырубил. Все костяшки о твою бестолковку разбил, – Горин посмотрел на опухающую правую руку, пошевелил пальцами. Витек мелко вздрагивал. Губы его сочились сукровицей, нос опухал, под глазами разливалась синева.
Семен покачал головой и криво усмехнулся.
– Красавец, – и похлюпал на берег, таща по воде куртку.
Подбежавшие очевидцы происшествия бросились к Куролесову. Загалдели, склонились над ним, толкаясь и мешая друг другу. Лена голосила пронзительно, на весь берег. Думала, второй мужик утонул. Замерла на миг, обнимая Витька, а потом вдруг бросилась к Семену. Упала, запнувшись о камень, схватилась за лодыжку.
– Родимый… век буду молить… спаси тебя Господь…
– Что с ногой? – присел перед ней Семен.
– Поболит и перестанет, – сквозь слезы улыбнулась Лена.
Семен поднял ее на ноги, отряхнул ладонью мокрый, облепленный песком и сухими метелками камыша сарафан и легонько подтолкнул к сидящему на сухом Витьку.
– Иди-иди, Елена, – попросил негромко и пошел от людей по берегу, вниз по течению.
У скопления больших гладких валунов разделся, оставшись в одних синих "семейных" трусах. Зябко повел плечами, согреваясь на солнышке. Выжатые носки, рубашку, тельник и куртку развесил на кустах. Раскисшие кроссовки нанизал на обломанные ивовые сучки.
Поблескивая на солнце, бурлящий поток с легким журчанием омывал группу выдвинувшихся в реку валунов. На нагретом полуденным жаром камне, обдуваемый отгоняющем гнус ветерком, сидел седой тридцатилетний мужик, выглядевший на все пятьдесят. Он опирался темными раздавленными работой ладонями о колени и спал. Голова упала на грудь. Над его серебрящейся на солнце макушкой замерла стрекоза. Семен улыбался во сне, ему снилась мама. Мама, которую он не видел никогда в жизни, но сразу признал. Она была молодая, красивая и очень походила на Арину. Такая же светленькая и зеленоглазая. И Сеня Горин знал, что он наконец-то вернулся…
Чуть в стороне от воды, на большом плоском горячем камне подсыхали аккуратно разложенные, заработанные тяжким трудом купюры. Под легким ветерком шелестела страницами новая трудовая книжка. И выгибалась подсохшими краями справка об освобождении с расплывшейся фиолетовой печатью.
Грустная история Миниатюра
Отдыхал я как-то зимой в поселке Подозерский, что под Иваново. У меня много родни по материнской линии в тех краях. Есть такой дядя Юра. Охотиться и рыбачить любит – страсть!
Позвал он меня на охоту. А дело было в феврале, самое снежное время.
Собрались. Человек шесть местных, ну и я с ними, значит. Развлечься.
Недалеко от поселка в березовой рощице спугнули зайца-русака. Он от нас – мы за ним! Снегу – по колено, наст не держит.
"Не уйти ему!" – думаем.
След вывел на полянку и оборвался. Что такое? В сторону заяц прыгнуть не мог, место открытое – было бы видно.
Куда делся, не птица же?
Обошли мы поляну по периметру, вдруг он под снегом прополз и выскочил – нет следов. Стали кругами целину уминать – от края к центру. Собрались в кучу – нет косого. Все уже мокрые, устали, пар от нас валит.
А на поляне кострище старое снегом занесено. Смотрю, из-под сучьев уши торчат. Прокрался он, значит, под снегом и в хворосте запутался. Ни туда ему, ни сюда.
Вытащил я его за шкирку – дрожит от страха, бедняга! – и говорю мужикам:
– Ежели нам такой умница попался, надо отпускать.
Только сказал, он меня задними лапами в грудь – и деру!
Снег глубокий, косой проваливается; мужики в азарте ружья вскинули, засвистели, – я-то свою тулку и не поднимал – а заяц скакнул раз пять через силу, упал, лапами дрыгнул и не шевелится. Сердце не выдержало.
И не стреляли вроде, а убили!
Развлекся, называется.
Дачное крылечко Рассказ
После двадцати лет беспорочной службы в Госавтоинспекции Акатия Акатиевича Сапожкова отправили на пенсию "по достижении предельного возраста для службы в полиции". Капитан Сапожков до последнего надеялся на продление контракта еще на пять лет в персональном, так сказать, порядке. Но вопрос, по-видимому, был решен загодя, и кадровик лишь пожал плечами:
– Не горюй, капитан. Станешь майором запаса, подарим тебе "Командирские" часы с гравировкой, – полковник хохотнул. – Пенсия у тебя по полной выслуге… Спасибо за службу.
Приказ должен быть выйти со дня на день. Оставалось только ждать и думать о том, как теперь жить и с каких шишей расплачиваться с кредитом, взятым в банке на постройку дачного домика. Вся пенсия Сапожкова будет уходить на погашение займа: сумма долга, проценты на нее, проценты на проценты, то, се… Брал миллион, а возвращать придется без малого два. А не отдашь, дачу приберут к рукам. А как было не взять: столько лет мечталось, как сидит он, Акатий Сапожков, в любимом старом кресле на дачном крылечке, любуется закатом, рядом жена Наталия, и ничего им больше от жизни не надо. А то, что есть, никто не отберет, не конфискует.
Племянник Славка позвонил, когда Сапожков собирался на службу.
– Дядь Кать… – Славка никогда не здоровался по телефону, – сегодня твоя смена?
– А то ты не знаешь?..
– Дело на штуку баксов. Я подъеду?
Племянника Сапожков недолюбливал. Уж очень Славка был деловой, про таких говорят, мимо рта не пронесет – весь в покойного папашу. Славкин батька, Наташин брательник, бросил жену с новорожденным ребенком, уехал искать лучшей доли и теперь обосновался в Израиле, что-то там продает и, говорят, не бедствует.
Капитан Сапожков, хотя и служил в ГИБДД, взяток не брал. Молодежь над ним за это посмеивалась, за глаза называли Катей-мастодонтом, и были, наверное, правы – Сапожков оставался если не единственным, то одним из последних в отделе полицейских, служивших "не токмо корысти ради, а пользы для".
Ну что ж, никуда не денешься, придется звонить директору автошколы "Главная дорога", давнему приятелю Веригину. Сегодня его курсанты как раз сдают "вождение". Акатий набрал номер и после обязательных ничего не значащих фраз продиктовал по бумажке данные на протеже племянника.
С Веригином Сапожков знался давно, с тех пор, когда водителей готовил ДОСААФ. Инспектор ГАИ в то время был на дороге хозяином. Его уважали, к нему шли за помощью. А сейчас такое творится, глаза бы не смотрели. Пацан-летеха на папиной "Вольво" по Невскому рассекает. Налетели стервятники, растащили госсобственность по кусочкам, а теперь напоказ жируют. И никто им не указ.
Жена, как и всегда, вышла в прихожую проводить мужа на службу. Заспанная, с припухшими глазами, в халате, а все равно красавица. Акатий до сих пор удивлялся: ну что Наталия в нем нашла? Ростом он не вышел; сутулился; его и всегда-то реденькие, чуть рыжеватые волосы, стали вылезать, и последние годы приходилось прикрывать лысину зачесом; выглядел он даже в форме изможденным: грызла желудок язва, скакало давление.
– Кому это ты с утра, Катий? – Наталия показала на телефон.
– Веригину звонил, Славке опять надо… – буркнул Сапожков и пошел на кухню выключить телевизор.
На экране юркий адвокатишко разъяснял автолюбителям, как обходить закон и не платить штрафы за нарушение Правил дорожного движения.
– Скоро водители будут на инспектора в Европейский суд по правам человека подавать, – проворчал Сапожков. – Ну, я пошел, Наташа.
– Передай привет Веригину. Как его Зинаида, поправилась?
– Спрошу.
Вот к Веригину и пойду инструктором. А Наталия пускай дома сидит.
Да, давненько они с Веригиным знакомы. Попросит один что, другой в лепешку расшибется, а сделает. Но последнее время отношения с автошколой не ладятся.
Прошлой осенью их группа сдавала "площадку". Накануне целый день поливало как из ведра, а ночью разъяснило и загололедило. Курсанты сейчас балованные, на отцовы деньги учатся. Вот и тогда: один "забуксовал" на эстакаде, второй "заглох". Села девчушка, с виду недомерок – цыпленок за рубль пять – белобрысенькая, хвостик, джинсики. А, видать, с характером: дунула на челку, глазенками сверкнула – и по газам. Характер перед папой надо показывать, а не перед капитаном ГИБДД на государственном экзамене по вождению. Перелетела эстакаду. Хорошо, машина повисла на ограждении задним мостом. Сердце у Сапожкова захолонуло. До пенсии – кот наплакал, вот уж оно, крылечко дачное, рукой подать, а тут на тебе – "ЧП".
