Вера Заведеева - Быть может…
– Лизка, ты что, дура? – тыкала Вера ее носом за перила. – Видишь там – бух! От тебя только мокрое место останется!
Лиза цеплялась когтями за Верин халат и «бух!» не хотела.
В разговоре с водителем, возившим ее тиражи, Вера упомянула о Лизкиных походах на балкон.
– Все, теперь точно сорвется с балкона. Вы ее не удержите, – заметил он.
Однажды Вера услышала мяуканье за окном гостиной, где тоже был балкон. Как кошка очутилась там? Не могли же ее случайно закрыть, если двери и форточку в этот день (да и в предыдущий тоже) не открывали? Неужели она пробралась туда с кухонного балкона, миновав еще два подоконника (в их квартире все окна выходили на одну сторону)? Вера поежилась от этой мысли и решила не пускать ее больше на балкон. К форточкам прикололи марлю, помня о Лесиных «подвигах».
* * *Как-то сын пригласил в гости своего японского начальника, который усиленно этого добивался: хотелось посмотреть, как живет его подчиненный и заодно проверить, не ворует ли тот бытовую технику их фирмы «Панасоник», продвигая ее на СНГовском рынке (сын работал там мерчендайзером). Такое у них в России уже случалось, и фирма несла огромные убытки из-за наших хитроумных воришек.
Ямамото увидел обычную московскую трехкомнатную квартиру на последнем этаже блочной башни в «спально-промышленном» районе Москвы: гостиная с недорогой немецкой мебелью и непременным ковром над диваном, маленькая комната сына с книжными полками, «заслуженным» огромным письменным столом (на нем в муках родились два вузовских диплома – мамы и сына и одна кандидатская – папы). Там стоял и не менее почетный диван – его нынешний хозяин на нем же и был зачат четверть века назад, правда, в другой квартире. В спальне мебель была новее – куплена всего лет десять назад после полугодового стояния в очереди, когда приходилось каждую неделю отмечаться в списках. В те времена записывались на все – на мебель, на собрания сочинений, на ковры, на обои и на прочие признаки семейного достатка. Кухня довольствовалась старым польским гарнитуром (очередь – два года!) – одним из первых приобретений хозяев в их совместной жизни.
Ямамото явно был разочарован: башкирский холодильник «Юрюзань» конца 60-х (работает до сих пор), маленький музыкальный центр, купленный сыну на восемнадцатилетие. Ко времени его приобретения страховых взносов, которые Вера выплачивала полтора десятка лет, хватило только на это «чудо техники», которое теперь пылится на даче. Стиральной машины, микроволновки, современной аудиотехники или еще каких-то нужных, по мнению японца, вещей не было и в помине. Указав на гордость семьи – почтенную «Радугу» за 560 рублей (тех еще, советских), Ямамото спросил:
– А это у вас что?
– Аквариум особой конструкции, – отшутился сын.
Японец недоверчиво покачал головой, но больше уже не рыскал глазами по квартире в поисках компромата. Он с удовольствием сосредоточился на угощении. «Эти чертовы русские умудряются так принимать гостей, что можно лопнуть, и это притом, что в магазинах у них – шаром покати…», – говорили его глаза. Разомлевший от еды и пития Ямамото заулыбался и почувствовал себя свободнее настолько, что даже попытался подпевать смешному музыкальному центру, суча ножками под столом в такт мелодии.
Внезапно оттуда донеслось отчаянное мяуканье. Японец обмер от страха: Лизу-то он не заметил при инспектировании квартиры и теперь не мог понять, что произошло. Бедная кошка, пострадавшая от приплясываний японца, выбралась из-под стола и метнула на Ямамото мстительный взгляд. Все посмеялись, и праздник продолжался. Японец оказался парнем с юмором.
Однако домой гостю пришлось возвращаться в новых французских туфлях сына, добытых Верой с превеликим трудом, которые были на четыре размера больше его собственных. А чудо японской обувной промышленности пришлось выкинуть на помойку – Лиза обид не прощала. Несмотря на такой конфуз, сыну вскоре предложили более высокую должность с обучением в Японии, но он, к удивлению многих, отказался, предпочтя студенческую жизнь в Шотландском университете.
* * *В конце августа 1995-го предстоял отъезд сына на учебу в Великобританию. Почти на полтора года. У Веры было тяжело на душе. Друзья и знакомые удивлялись: «Радоваться должна – сын едет за границу учиться! Здесь же сплошной бардак, да и армия еще висит, как Дамоклов меч». Но Веру мучили сомнения: «Так-то оно так, но сейчас у сына хорошая денежная, по ее понятиям, работа, к тому же пора и о личной жизни подумать, друзья-то все переженились, пока он повсюду ездил. Недавно вот с девушкой хорошей познакомился на свадьбе друга…».
А самой Вере без него и вовсе жизни нет: муж – без работы, того и гляди совсем сопьется; деньги, накопленные сыну на «приданое», пропали; у самой стабильного заработка тоже нет, да и занятие «серым бизнесом» далеко не безопасное; в стране все катится незнамо куда. Давит ощущение бессмысленности существования. Одна надежда – сын выучится, вернется (только бы вернулся!), снимет с нее неимоверную ответственность за их семью и поддержит ее в надвигающейся старости… Да, она во что бы то ни стало должна удержаться на плаву, чтобы не подохнуть и не сорвать его с учебы. Ему на чужбине тоже ведь будет несладко… Только бы он там не остался насовсем – заведет семью, и внуки, совсем чужие, будут лопотать по-английски…
С такими невеселыми мыслями она готовила, жарила, парила, пекла – сын пригласил друзей на прощальную вечеринку. Они с мужем бегали по квартире, накрывали столы, «наращивали» сиденья, гремели посудой, раскладывали раздобытую снедь. Вскоре начали собираться гости. Молодежь веселилась в гостиной и в комнате сына, а родители с удвоенной скоростью носились туда-сюда с тарелками.
Лиза в этом урагане не участвовала, благоразумно стараясь не покидать кухни. Но дверь на балкон приходилось без конца открывать и закрывать, занося очередные блюда. В промежутках между мытьем посуды Вера еще принималась за мелкие постирушки. Послезавтра сын улетал. Лиза все время вертелась под ногами. В суматохе никто не заметил, как она проскользнула на балкон вслед за мужем, выносившим кастрюлю с салатом. В какой-то момент он услышал скрип когтей о железные перила балкона, но когда обернулся, то ничего не увидел. Поискав ее на балконе, муж вернулся на кухню, просмотрел там все углы и заглянул в ванную:
– Ты Лизку не видела? – спросил он у Веры, склонившейся над тазом.
– Да тут где-то вертелась.
Но Лизы нигде не было. Вспомнив странный скрип, муж вернулся на балкон и посмотрел вниз. Он не сразу разглядел в сгущавшихся сумерках белое пятнышко на земле. Вера вопросительно посмотрела на его растерянное лицо:
– Что?! – спросила она, уже наперед зная ответ.
– Да, я только что слышал скрежет… Я лишь на секунду открыл дверь и тут же закрыл ее… Может, это не она, там внизу, я плохо вижу… Может, она где-то в квартире прячется?
Но Вера поняла, что искать не стоит.
«Господи, ну за что? И именно сейчас, когда я чувствую себя такой несчастной, и сын уезжает! Почему она ушла от меня именно сейчас, когда я так нуждаюсь в ее любви? – она опустилась на стул и закрыла лицо руками. – Господи, ну за что?»
Этот горький возглас вырывается у миллионов людей в минуты отчаяния, но готового ответа еще никто не получил. Думайте сами. Притихшие, они сидели с мужем рядышком на кухне и молча горевали – каждый о своем, а в гостиной бренчала гитара и горланила песни молодежь. Сыну сказали о гибели кошки на следующий день. Он, конечно, огорчился, но мыслями уже был не здесь. Лизу похоронили тоже в «Братцеве», чуть дальше, чем Лесю.
* * *Вера с мужем как-то враз осиротели – сын уехал, Лиза погибла. Жили они, как и вся страна в те годы, трудно, но со временем стало полегче. Достроили, наконец, дачу, а к началу нового века осилили капитальный ремонт в квартире и обновили ее содержимое. Кошек в доме больше не было: жалко стало портить вылизанную квартиру с новой мебелью, а скорее всего – их просто никто уже не захотел «выбирать».
И все же иногда мелькнет мысль: может, еще появятся кошки в их доме? Как знать…
Белоруссия, июль 2014 г.Бронзовый пупс в овальной рамке
За окном электрички, везущей ее на дачу, мелькает удручающий пейзаж: вместо желанной загородной картины – развороченная подмосковная глина, горы песка и гравия, снующие повсюду дорожно-строительные машины. Уже совсем ничего не осталось от «зеленого пояса» Москвы. Кольцевая автомобильная дорога с внешней стороны словно слилась со сплошной грандиозной стройкой – возвышающиеся гипер– и супермаркеты, громадные строительные рынки, запруженные машинами подъезды к ним. Там, где еще недавно на ближайших подмосковных станциях прятались в зелени садов уютные дачки, среди остатков облезлых елок и сосен высятся многоэтажные башни и заводские корпуса иностранных фирм вперемежку с тесно стоящими дорогими особняками «под Испанию».
