Ирина Щеглова - Родовое проклятие
– Похоже, он болен, – вслух предположила я. – Может, у него эпилепсия? Сергей только шумно вздохнул и пожал плечами.
– Но ведь надо же что-то делать! – Возмутилась я. – На что ты рассчитывал? О чем думал?! Господи! Он почти голый, грязный ужасно! Чем это от него так несет?
Кажется, Сергей решил, что сделал все, что мог, он тоже замолчал. Эти двое стояли и смотрели в пол, словно ждали от меня, чего?
– Пожалуй, я его сначала вымою, – решила, наконец.
Сергей помог мне установить детскую ванночку на двух табуретах. В большой я не рискнула бы мыть найденыша, потом сама не смогла бы в ней мыться…
Когда вода набралась, я заставила себя раздеть уродца. Оказалось, что его штанишки были безнадежно изгажены. Ребенок справлял нужду, не заботясь о чистоте одежды и делал это неоднократно, судя по засохшей корке кала, покрывающей как внутреннюю часть штанов, так и тельце найденыша. Кожа во многих местах воспалилась, покрылась струпьями и язвочками. Штаны немедленно отправились в мусорный пакет, ребенок – в теплую воду. Он не сопротивлялся, лишь глядел на меня ничего не выражающими глазами. Грязь пришлось соскребать щеткой, мочалка здесь была бессильна. Вскоре кожа его стала розовой. Надо было поменять грязную воду. Мы оба задыхались в пару, и я поздно заметила, как глаза его покрылись пеленой, закатились, и он медленно сполз в воду.
Я крикнула. Но Сергей ушел выбрасывать мусорный пакет и до сих пор не вернулся.
С трудом вытащила ребенка из ванночки, поспешно перенесла в комнату и попыталась привести его в чувство. Но найденыш не подавал признаков жизни. Тогда я решила вызвать скорую, но представила себе как и чем смогу доказать свою непричастность к убийству чужого ребенка. Как он оказался у меня дома? Почему я привела его с улицы, кто дал мне право? Никаких скорых – решила я. Ну, кому он нужен, если даже его родные забыли о нем? Какая жизнь ждала бы его?
Его надо немедленно похоронить! Чтобы никто не знал о нем. Похоронить и забыть… Так будет лучше для всех нас.
– Никто ничего не должен знать! – шептала я, лихорадочно вышвыривая с антресолей скопившиеся там коробки. Мне удалось обнаружить узкий деревянный ящик, он вполне подходил, к тому же прекрасно умещался в дорожную сумку.
Я знала о старом кладбище, давно закрытом, там не должно быть людей, «туда мы и направимся» – разговаривала с беспомощным тельцем, обряжая найденыша в почти новые шорты и полосатую футболку моего уже выросшего сына. Я уложила мальчика в гробик и почему-то не решилась прибивать крышку, боялась стучать молотком, лишь слегка прихватила, чтоб не открылся по дороге. Бросила в сумку саперную лопатку.
До кладбища добиралась автобусом; может быть, надо было взять такси, но водитель мог меня запомнить, поэтому пришлось тащить тяжеленную сумку на плече, оно онемело за дорогу в набитом автобусе.
Кладбище приютилось на самом берегу реки: с одной стороны – обрыв, с трех других – старая чугунная изгородь. В зарослях обнаружилась калитка, чуть приоткрытая – вросла в землю. Я протиснулась и сразу же оказалась среди могил, плотно прижатых друг к другу. Ни одного свободного места, лишь узкая тропка среди заросших травой холмиков, покосившихся крестов и треснувших плит. И все-таки в одном месте, у самого забора, справа от меня обнаружился небольшой клочок земли.
«Буду копать здесь. Даже если это старая могила, то поставлю гробик сверху и засыплю. Ничего страшного. Надо только быстро, а то заметит кто-нибудь».
Сняла с плеча тяжелую сумку и поставила на чью-то могилу, достала лопатку, принялась копать.
Земля вперемешку с желтой глиной была на удивление податливой и рыхлой. Копала не поднимая головы, торопилась. Наконец, когда яма показалась мне достаточной, остановилась отдышаться. И тогда, оглянувшись, увидела вдалеке от себя старика, копошащегося у могилы, а за моей спиной, там, где стоял гробик с ребенком, присела бабулька в черном платочке. Я замерла. Гробик стоял на могиле, принадлежавшей кому-то из близких этой бабушки. Тем временем, она деловито достала из сумки несколько пирожков и намеревалась закусить, помянуть усопшего. Но, отвлеклась и заинтересованно наблюдала за мной.
«Сейчас спросит о разрешении и начнет выспрашивать, кого это я хороню!» – с ужасом подумала. – «Рядом дед, – если что, свидетелей наберется…»
Я представила себе, как меня тащат в милицию и обвиняют во всех смертных грехах и ужасах, какие только возможно себе представить… Потом – тюрьма, потом… Дальше думать не хотелось, а хотелось убежать, бросив все, как есть: и гроб, и сумку, и свежую ямку с рыхлой землей по краям.
Но старушка лишь благожелательно улыбнулась и предложила пирожок.
– Что сама копаешь-то, тяжело…
Я смолчала, не зная, что ответить и предпринять, потому что услышала негромкий звук, исходящий из гробика.
«Господи!» – пронеслось в голове и выплеснулось наружу, губы слегка шевельнулись молитвой: «Господи!»
Старушка, заинтересовавшись звуками, не долго думая, откинула крышку ящика. Из гроба поднялся светловолосый мальчик, живой и невредимый; у него были серые глаза, нежная кожа, и… Он стоял и растерянно оглядывался.
– Господи! – шептала я, – как же это?! Живой?
Бабка разглядывала восставшего мальчика, казалось, нисколько не удивившись произошедшему.
Это был не мой найденыш, не мой. Но на нем были шорты и полосатая футболка моего сына.
– Как тебя зовут? – разлепила с трудом пересохшие губы.
– Егор, – ответил мальчик.
– Бабушка! – простонала я. – Бабушка! Спасибо Вам! Я чуть не похоронила живого человека!
– Бывает, – вздохнула старушка.
38
Так прошла зима, умерла Маша, миновали ее сороковины и вот – новый звонок Валентины.
– Привет, – говорит она.
– Ой, привет, как давно я тебя не слышала, – отвечаю быстро, скороговоркой, словно оправдываюсь, хотя, почему «словно», действительно оправдываюсь, оправдываюсь за свое нежелание видеть Егора, слышать и знать тот ужас в котором она живет постоянно, и нет конца этому ужасу, и он всплывает во мне, поднимается, тщательно забытый, подступают к горлу 8 лет, прожитые с алкоголиком Валеркой. И снова я становлюсь испуганной глупой бабой, без смысла, безо всякого уважения к себе, без самой себя, поглощенной бессмысленной войной с чужой болезнью, болезнью, давно меня победившей.
– Как дела? – спрашиваю, даже не пытаясь справиться с собой, своим лицемерием и страхом. А она вдруг довольно бодро отвечает мне, что все в порядке, вот только немного приболела, и теперь на больничном, но она не это мне хотела сказать, а вот что: «Я хочу составить завещание и половину квартиры написать на тебя».
– Не выдумывай! – кричу, – у тебя Егорка, с какой стати?
– Ты же бездомная, а так хоть комната у тебя будет, своя… – тихо отвечает Валентина. И мне становиться нестерпимо стыдно, ведь я их люблю – ее и Егорку. Когда мне было 5 лет, я пыталась спасти ее от непонравившегося мне жениха, а потом возилась с маленьким Егоркой, считая его родным братом; в 14, я, подражая Валентине, отрастила маникюр, писала ей длинные письма, шепталась с ней о самом сокровенном при встречах, а в 17 приехала к ней в ее комнатку в воронежской коммуналке, и все следующие шестнадцать лет мы прожили почти вместе, почти бок о бок.
– Валя, я скоро приеду, – обещаю совсем честно, от души, от неожиданно нахлынувшего на меня чувства родства, – мы посидим с тобой, водки выпьем, как раньше… поговорим…
– Когда? – сразу же спрашивает она.
– Я думаю, через недельку.
– Жду! – и она кладет трубку.
Мы не встретились. Я действительно поехала, как и обещала, точнее мы поехали с Сергеем, как раз на годовщину его отца – 7 апреля. В Воронеже мы встретились со старыми друзьями, пили, говорили. И я все думала – «завтра, завтра я позвоню, зайду, найду время». Точнее так: я позвонила, как только мы приехали. Но там никто не брал трубку. Я решила, что Валентина у своего любовника, она последнее время проводила у него все выходные, номер телефона остался в старой записной книжке… Егорка где-то болтался, наверно, да и не хотелось мне с ним общаться.
Выходные кончились, и я снова не стала звонить, потому что не знала Валиного нового рабочего телефона, а вечером мы уже уезжали…
Едва я вошла в квартиру, зазвонил телефон. Плачущая мама сказала, что Валентина умерла.
– Этого не может быть! Кто тебе сказал?
– Егор позвонил.
– Я немедленно все выясню!
Положила трубку «этого не может быть!», повернула голову и столкнулась с Валиным взглядом, спина похолодела, шею сковало ледяными тисками: «Тьфу, ты! Зеркало!».
– Спокойно, спокойно, – записная книжка, телефоны, вот он – рабочий, новый. Набрала.
– Здравствуйте. Извините пожалуйста, это вас из Москвы беспокоят. Я племянница Валентины Григорьевны… – Там испуганно попросили подождать, потом другой голос:
– Здравствуйте…
