Сергей Носов - Страница номер шесть (сборник)
– Я – директор школы!
– Документы, пожалуйста.
– Я преподаю историю Санкт-Петербурга!..
Про математику почему-то не решился говорить; да и решился бы – не успел бы:
– Документы, глухой?!
Полез в карман пиджака (почему же глухой?), вспоминая, есть ли там паспорт (кстати, старый, не новый – в тот год придумали обмен паспортов, а Борис Петрович не успел еще обменять, знаете ли, загруженность на работе и в паспортный стол надо час отстоять, и вообще, можно повежливее... почему же глухой?); в этот момент как заорет сухопарый:
– Уберите Малевича из-под стекла, еб вашу мать![3]
Борис Петрович остолбенел, разинув рот. А тот ловко вывернулся из достаточно-недостаточно нежного милицейского удержания и предпринял отчаянную попытку схватить руками картину стоимостью в миллион долларов. Не успел – мент подсечкой сбил его на пол.
Забыв о Борисе Петровиче, второй бросился на помощь первому, а Борис Петрович пришел мгновенно в себя и, не будь дураком, стремглав кинулся вон из зала. Он сбежал по деревянной лестнице вниз, шарахнулся от иностранцев, толпящихся возле киоска, и рванул в Белый зал. «Молодой человек!» – воззвала к нему здешняя служительница и осталась далеко за спиной. Борис Петрович помчался мимо каких-то бюро, на ходу отмечая, что это бюро не какие-то, а Рентгена (не того, которым просвечивают, а того, который мебельный мастер), проскочил Золотую гостиную, потом – Малиновую, где выставлен фарфоровый сервиз «Зеленая лягушка», через будуар вбежал в спальню и там перешел на шаг, потому что увидел милиционера, охранявшего выставку русского ювелирного искусства начала XX века. В темном коридоре со шпалерами Борис Петрович ускорил шаг, а под конец опять побежал, чтобы миновать скорее ротонду и Петровскую галерею и смешаться в Фельдмаршальском зале с народом. Это ему удалось. На Посольской лестнице Борис Петрович снял очки, посчитав их своей особой приметой, о которой уже могли передать на выход всю правду по рации. Уповая на заурядность своей внешности, он пересек вестибюль и, миновав милицейский пост, торопливо вышел на улицу.
Глава шестая
1
Щукин снял трубку. Услышал:
– Дядя Тепа на проводе. Как жизнь.
– Херово, – отвечал Щукин традиционно.
– Хорошо, – согласился Дядя Тепа и сразу же взял быка за рога. – Ты мне говорил, у тебя какой-то детальки не хватает, не помнишь какой?
– Какой детальки?
– Какой-то передней...
– Поострить позвонил?
– Подожди. Ты говорил, что будешь сам делать детальку для старой машинки...
– Для «Ленинграда».
– Да! Как называется?
– Передняя собачка называется.
– Ну так вот! – обрадовался Дядя Тепа. – Передняя собачка, – повторил кому-то в сторону. – А помнишь, ты мне показывал каталог деталей этой машинки, которая «Ленинград»? Он какого года издания?
– Тридцать третьего. Купил в «Букинисте».
– Тридцать третьего, – повторил Дядя Тепа удовлетворенно. – И там перечислены все детали?
– Семьсот шестьдесят шесть, – ответил Щукин по памяти.
– Отлично. Ты бы не мог продиктовать мне, как называется та контора?
– Какая контора?
– Там сказано, что в какой-то конторе можно заказать по почте запасные детали. Как она называется?
– Во-первых, не называется, а называлась. А во-вторых, на кой хер, Дядя Тепа?
– Продиктуй, пожалуйста.
Щукин выдвинул ящик письменного стола, вынул потрепанный каталог, открыл на последней странице.
– Записывай. Конторы и магазины треста МЕТАЛЛОСБЫТШ... – Тут он запнулся и прочитал сначала, уже по слогам: – МЕТАЛЛОСБЫТШИРПОТРЕБ. Хорошее название.
– Адрес, пожалуйста, – сказал Дядя Тепа. – Там должен быть адрес.
– Москва, Средне-Кисловский, 2. Это московский сектор.
– А ленинградский?
– Канал Грибоедова, дом 6. Ты, надеюсь, не будешь туда писать?
– Как раз буду. Там еще был образец заказа.
– Да, просят соблюдать краткость. Образец: «Выслать мертвую собачку № 243 (Сб. 3–27)».
– Почему «мертвую»? Ты говорил «переднюю».
– А есть еще задняя, есть еще пропускная собачка... толкающая... переднего хода...
– Мертвая собачка, – сказал Дядя Тепа в сторону. – Слушай, Щука, давай тебе вместо передней мертвую закажем. Мертвая круче. Я письмо пошлю.
– Лучше отправь письмо в Первую психиатрическую больницу имени Фореля, там моя бабушка работала.
– Это идея. Я уже отправил, знаешь куда... В Ивановское книжное издательство...Чтобы прислали мне книгу «Молодые хозяева земли»... Воспоминания и очерки к сорокалетию комсомола... У меня тут сказки Гауфа, изданные в Иваново в 1959 году, там на последней странице список «Имеются в продаже», вот я и делаю заказ... Еще повесть Шошина заказал, «Мы умеем любить»...
– Не знаю, как «Мы умеем любить», а собачку тебе точно не пришлют.
– Плевать мне на твою собачку. Мне надо, чтобы ответ пришел. То есть чтобы письмо возвратилось. Ценность возвратившегося письма вырастет неимоверно!
– Какая ценность?
– Художественная!
– Щукин, привет! – Вырвала трубку Катрин. – Это мейл-арт. Это круто! Рей Джонсон сам рисовал и отправлял по почте. Толстый приклеивает марки к деньгам... А Тепин посылает письма не живым людям, а в прошлое – неживым! Но только по их разрешениям, по их просьбам! Он называется «Возвращенные письма»!
– Кто называется? – спросил Щукин устало.
– Наш проект! Он ждет ответ! – кричала Катрин уже о Тепине. – И дождет ответ! Дождет ответ!
– Дождется! – кричал Дядя Тепа в телефонную трубку, поправляя Катрин.
2
Если бы Бориса Петровича спросили, счастливый ли он человек, Чибирев бы ответил:
– А как же. Я живу на Счастливой улице.
Обитателям соседнего проспекта Народного Ополчения и в голову не могло прийти считать себя ополченцами, зато жители Счастливой улицы, как один, считали себя в душе счастливцами. Отчего бы не вспомнить персонажа из классики, как он говаривал, что все люди счастливы, но только не знают этого? Надо сказать человеку: ты счастливый, тогда и откроются глаза у него на собственное счастье. Верно: жить на Счастливой улице полезно даже в отношении терапевтическом. Хорошо повторять перед сном: «Мой адрес: Счастливая улица, дом один». Тренировка памяти с одной стороны, с другой – аутотренинг.
Не случайно на Счастливой улице недавно появилось казино; можно испытать свое счастье в плане рулетки, блек-джека и покера. Борис Петрович в казино не ходил. Он даже с «одноруким бандитом» никогда не играл. Он человек увлекающийся, но не азартный.
Рядом расположенные улицы носят по большей части героические имена – улица Танкиста Хрустицкого, улица Подводника Кузьмина, улица Солдата Корзуна... Никому из них, из этих воинов, не суждено было стать ветеранами, так что близлежащий проспект Ветеранов – это уже не про них и тем более не про Леонида Александровича Голикова и Зинаиду Мартыновну Портнову, чьи имена в названиях соответствующих улиц употреблены не иначе как в уменьшительной, закрепляющей юный возраст героев грамматической форме, словно в укор обреченным стареть день ото дня потребителям телепрограмм о соблазнительном миллионе, разновозрастным дядям и тетям с этих самых улиц – Лени Голикова и Зины Портновой. Каково жить в районе, где названия проездов сплошь и рядом напоминают тебе о пролитой за тебя крови? Ничего, нормально жить. Потому что уже давно ничего ни о чем не напоминает. Отделившись от конкретных живых людей, вернее, как раз не живых, а смертью, сказано, храбрых погибших, их обобществленные имена претерпевают причудливое публичное существование, им уготовано соотноситься черт знает с чем и быть маркерами суеты, которую принято называть повседневностью. И вот уже Подводник Кузьмин почти Почтальон Печкин. Или просто Кузьмич, с этикетки одноименной водки. На Подводника Кузьмина носят воду – ведрами – на четвертый этаж, потому что прорвало трубу. А на Танкиста Хрустицкого накрыли притон наркоторговцев. В квартире пенсионерки на Лени Голикова сгорела мебель. Закрыт проезд по Зине Портновой. Человек перестал быть тем, кем был, а стал адресом.
Нет, надо быть совсем уж зацикленным краеведом вроде Бориса Петровича, чтобы, свернув с Народного Ополчения на Козлова, вдруг задаться вопросом: Козлов – это кто? Тоже в танке сгорел? Впрочем, Борис Петрович знает ответ, справлялся в справочнике. Не в танке сгорел Козлов, а сгорел на работе – в должности председателя исполкома Ленинградского областного совета депутатов трудящихся. Как раз в пору его руководства и нареклись улицы в этом районе именами павших героев; лишь одна безымянной осталась, та, что примыкает с запада к лесопарку. Умер – и назвали улицу его именем.
А еще Борис Петрович полюбил название «бульвар Новаторов». Когда-то его от подобных совковых имен в дрожь бросало. Но время лечит – прошло. И нагрянула эта любовь четыре года назад, когда обнаружил Борис Петрович, что его дочка шестнадцатилетняя, полутора иностранными языками владеющая, не знает значения слова «новаторы». Все что угодно – и «новички», и «новоселы», хотя ведь слово латинское, надо бы знать... Даже прямая подсказка: «Ну... новаторы производства?..» – не приблизила к истине. Видите ли, «новаторы производства» – это «вновь принятые на работу». И вспомнил Борис Петрович, как шли они за молоком в Лисьем Носу, когда было ей лет девять-десять, и спросила дочка Бориса Петровича: «Папа, а кто такие передовики?» Он не сразу понял, о ком, а только когда увидел доску почета. А на доске: «Наши передовики» – надпись сияет.
