Сергей Носов - Страница номер шесть (сборник)
Обзор книги Сергей Носов - Страница номер шесть (сборник)
Сергей Носов
Страница номер шесть (сборник)
Я смотрел на хрустальный глобус, и глобус хрустальный, не похожий на земной шар, не будучи шаром, сбивал меня с мысли.
«Член общества», глава «Страница номер шесть»Сергей Носов (р. 1957, Ленинград) – прозаик, драматург, эссеист. Дважды финалист премии «Национальный бестселлер» (книга «Тайная жизнь петербургских памятников», роман «Франсуаза, или Путь к леднику»), финалист премии «Русский Букер» (роман «Хозяйка истории»). В книгу «Страница номер шесть» вошли романы «Член общества, или Голодное время» и «Грачи улетели».
Для меня язык – это всегда больше чем средство изложения, всегда еще и событие, происшествие, даже если ничего не случается... Я могу вообразить язык своей прозы особым героем, вполне антропоморфным (почти как Нос у Гоголя).
Сергей Носов
Роман «Член общества» стал бы нагромождением нелепиц, если бы все персонажи и сюжетные ходы не соотносились с «петербургской» литературой – от Пушкина до Андрея Битова.
Андрей Урицкий
«Грачи улетели» – умный и смешной роман. Носов – настоящий актуальный художник; масштаб каждой новой его картины сказывается на биржевом курсе предыдущих.
Лев Данилкин
ЧЛЕН ОБЩЕСТВА, или ГОЛОДНОЕ ВРЕМЯ
Глава первая
ПАДЕНИЕ САМОВАРА
1
Кого ни спроси (тех, кто помнит еще) – помнят до мелочей День Великого Катаклизма.
Я-то помню день предыдущий.
В этот день я сдал Достоевского.
В 30 томах, или 33 книгах, двухпудовое, полное – сочинений собрание – я тащил на себе в этот день на далекий Рижский проспект, по-тогдашнему проспект Огородникова... – закоулками, огородами, проходными дворами, пролазами... – просто тамошний «Букинист», он работал по воскресеньям.
Почему я не взял такси? Потому что не было ни копейки.
Ничего, ничего, он бы понял меня, Федор Михайлович, и простил, а то бы еще и благословил даже на сдачу его сочинений (так я себя утешал), ибо знал он, что такое долги, кредиторы и неплатежеспособность.
Полагаю, при определенных обстоятельствах он бы сам отнес, не задумываясь, в «Букинист» на проспект Огородникова, окажись такой комплект у него пускай даже в единственном экземпляре, – свое полное собрание произведений – со всеми рукописными редакциями, вариантами, приложениями, примечаниями, списками несохранившихся и ненайденных писем, сводными указателями, включая фундаментальный (в числе позиций более двухсот) указатель опечаток, исправлений и дополнений.
Уже по этому перечню видно, что я ПСС открывал.
Не то слово. Я прочитал все 30 томов, или 33 книги, от корки до корки – от первых слов От редакции: «Настоящее Полное собрание Ф.М.До...» – до – до последней опечатки по списку: «П.К.Раухфуса» вместо «К.А.Раухфуса».
И все 30 томов, или 33 книги, я прочитал за 3 дня и 3 ночи!
Это покажется невероятным. Поверить в это нельзя. Лично я ни за что б не поверил, что такое возможно!.. Но я знаю: возможно!.. За 3 дня и 3 ночи!
И это было со мной!
Весной 91-го я имел глупость посещать платные курсы сверхбыстрого чтения по методу Шелеховского-Картера. Тогда этот сомнительный метод широко разрекламировали в газетах, как «основной вспомогательный инструментарий метаинтеллектуального развития»; никто не знал, что сие означает, но верили, что что-то хорошее. Вот я и пришел по газетному объявлению в ДК им. Крупской, заплатил девяносто рублей (тогда я работал и мог позволить), попал в группу к студентам и домохозяйкам, наслушался умных речей, ощутил на себе прелести глубинного погружения в «метаинтеллектуальный сфероид расширяющихся потенциалов», закайфовал – в меру предрасположенности к этому делу. Нам говорили, что учат нас будто бы по рассекреченной методике ГРУ – ЦРУ; тогда все время что-нибудь якобы рассекречивали, а якобы рассекретив, тут же выгодно втюхивали восторженным потребителям через всевозможные платные курсы.
Трехсуточная атака на Достоевского была мне засчитана как дипломная работа. Другие атаковали Теккерея, Серафимовича, многотомную «Жизнь растений», словари, энциклопедии, «Махабхарату» – в общем, то, что оказывалось под рукой. В целом я выдержал испытание. Получив свидетельство об окончании курсов и едва добравшись до дома, до койки, я, рухнув, понял, что еще чуть-чуть и сошел бы с ума, – я вырубился, уснул, стал поленом, веслом, дирижаблем, оглоблей, а когда пробудился и посмотрел с ужасом на книжные полки, решил, что с Достоевским в одном доме мне делать нечего. (Забавно, что и жена моя – только уже по отношению ко мне, а не к Достоевскому – тоже пришла к аналогичным умозаключениям...)
Несколько дней я не мог смотреть на печатные знаки. А когда смог, то не смог внятно воспринимать напечатанное. Я не понимал, о чем читаю. Я даже не понимал, читаю ли я, когда я читаю, или я не читаю? А читал я так: или стремительно, или совсем никак, вперив неподвижный взгляд в одну букву.
Я запил.
Водка подействовала благотворно; я исцелялся. Через месяц-другой я снова научился читать по-человечески, как все: сначала по слогам, потом бегло, – правда, влечения к чтению напрочь лишился.
А на Достоевского я не сержусь. (И он пусть не сердится – там...) Был бы Теккерей или Серафимович, было бы то же самое.
И то, что я продал именно Ф.М., в этом нет ничего символичного.
А то, что продал не сразу, так это от лени. Вот кредитора дождался звонка. И заспешил.
Спрашивается, зачем я ходил на эти идиотские курсы?
Объяснить невозможно. Все ходили куда-нибудь: на курсы прикладной астрологии, на курсы универсальной йоги, на курсы научного голодания... В стране кризис, почва уходит из-под ног, люди ищут опору...
Может, я хотел стать первоклассным корректором. (Никогда не хотел.)
Не знаю. Не знаю. Не могу объяснить.
2
...А вот чему я был бы рад придать значение (но не решаюсь) престранному разговору в троллейбусе, приключившемуся между мной и одним ниже обозначенным субъектом вскоре после того, как я получил за Достоевского денежку.
Разговор этот я нередко вспоминаю в деталях, но почему-то, вопреки моим вспоминательным усилиям, ничто не убеждает меня в его значительности. Совершенно случайный. Абсолютно нелепый. Хотя – сомневаюсь. Или все же не так? Со значением или?.. А иначе мне чем объяснить цепь дальнейших событий?
Итак, по порядку.
Мой нетерпеливый кредитор проводил август в поселке Солнечном. А до Солнечного, как известно, можно добраться с Финляндского вокзала. А от проспекта того Огородникова до Финляндского ходит, по счастью, троллейбус – «восьмерка»; вот я и поехал на нем.
Я сидел у окна и листал от нечего делать (здесь бы надо подробнее...) старинную с ятями книжку. Называлась она красиво: «Я никого не ем» – и вся кишела овощными рецептами. Эта книжка досталась мне в наследство от одной давней подружки, которой была не нужна – ну а мне и подавно. Я сегодня ее собирался по случаю сдать, приложив к Достоевскому, но Достоевского взяли охотно, а эту нет, ну и пусть. Их право.
Ладно. Троллейбус наш повернул на Загородный. На остановке возле пожарной каланчи вошел некто и сел рядом. Я книгу листаю; не прошло и минуты, как он подает голос:
– Что-то интересное... Судя по всему, что-то суворинское... Или нет? Маркса?..
– Энгельса, – обрезал я довольно-таки грубо. Но он не обиделся.
– Понимаю, – он дал мне понять, что ценит юмор. – «Анти-Дюринг» в переводе Веры Засулич.
Не обиделся – и блеснул эрудицией.
Я посмотрел на субъекта: зрелых лет, худощав, гладко выбрит. Он неприятно – неприятно доброжелательно – улыбался. И еще: несмотря на жару, был он в костюме. И костюм был с иголочки.
Скрывать я не стал, пусть знает:
– «Я никого не ем».
– Вы?
– Нет, это название, – я закрыл книгу и показал обложку, – видите? «Я никого не ем».
– Зеленковой. Ольги Константиновны Зеленковой, – сказал мой сосед. – Как же не знать... 365 вегетарианских блюд... Петербург, тринадцатый год, если память не изменяет... У вас третье издание?
– Понятия не имею.
– А вы на титул взгляните.
– Третье, третье.
– Зеленков редактировал, Александр Петрович, супруг Ольги Константиновны, известный врач в свое время...
– Вот как? – поразился я необыкновенным познаниям.
– Он, он, – подтвердил незнакомец.
– А я и не знал. (И знать, честно говоря, не хотел.)
– В Харькове ее переиздали.
– Когда? – спросил я зачем-то.
– А недавно... Большим тиражом. В Томске – поменьше. В «Московском рабочем»... подождите, в «Московском...» ли «...рабочем»?.. или в «Столице»?.. Нет, в «Московском рабочем», так там, в «Московском рабочем» (понравилось ему в «Московском рабочем»...), аж стотысячным тиснули. Бестселлер.
Тут я сказал:
– Популярная.
– Что ничуть не умаляет ценность вашего экземпляра. У вас редчайшей сохранности экземпляр. Просто редчайшей.
