Ольга Покровская - Рад, почти счастлив…
Иван бросил машину у опушки и ступил в мокрый лес без листвы. Он шёл стремительно, на грани бега, и смотрел как можно дальше, насквозь – нет ли Кости. Наконец, показался доминошный домик, скамейка, и Иван замедлил шаги, увидев его живым.
Костя вскочил со скамьи, где вполне уютно расположился со своим рюкзаком и курткой, и помчался к нему по кустам.
– Как же ты меня вычислил? Что, метод дедукции? – засмеялся он, обнимая Ивана.
– Позвонить ты не мог? – грозно спросил тот.
– Прости! – улыбнулся Костя. – Ты понимаешь, я ведь тут не просто так. Я хочу искупить. Пока Женька с Машкой не помирятся – буду здесь, под открытым небом.
– Мама твоя хоть знает, где ты? – перебил Иван, чувствуя, как начинает в висках постукивать кровь.
– У меня мобильник сел, – беспечно ответил Костя. – Вообще-то я её приучил к нерегулярному поступлению информации. Я ей сказал: будешь меня допрашивать – уйду совсем.
– А ещё кого ты приучил… к нерегулярному поступлению? – спросил Иван и взрывная злость на дурака, вымотавшего близким столько сердца, поднялась в нём, вздыбилась алой волной. Иван сжал пальцы и, на мгновение всё себе разрешив, треснул «крестника» в скулу. Это была не пощечина и не подзатыльник – честный удар в морду. На топливе праведного гнева он вышел красивым и резким.
Костя отлетел немного, но не обиделся.
– Ого! – произнёс он, задохнувшись, ладонь прижав к щеке. – Ты, правда, так думаешь? Хорошо – я исправлюсь. Я поработаю над собой. Работал же я над репортажами! И над собой смогу! – тут он задохнулся совсем и умолк.
Иван хмуро стоял на прежнем месте. «Слава Богу, – думал он, остывая, – всё Слава Богу».
– Слушай, как мне нравится, что ты мне вмазал! – восклицал тем временем Костя, держась за гудящую голову. – Ты читаешь мысли! Я ведь звонил Женьке каждые пять минут и умолял: давай подерёмся! Отлупи меня за Машку! А он говорит – не хочу, нет никакой ненависти. Просто жалко жизни – могли бы с Машкой жить, родить четверых детей, она бы, мол, меня в старости похоронила. А теперь ищи ещё десять лет какую-нибудь дурочку, и всё равно будет не то. Ты понимаешь, – захлебываясь, городил Костя, – у него бабушка с дедушкой поженились очень рано – в двадцать лет, и целую жизнь прожили душа в душу, и мать с отцом то же самое. У них это традиция, и Женька, оказывается, уже был совершенно расположен к Машке, это было для него решённое дело. И тут я! Понимаешь, это ведь жутко, когда твоя любовь-навеки так легко начинает глядеть в чужую сторону. Но и Машка не виновата! Она только потому глядела, что я уж больно заметный! Я как алые паруса – если уж возник на горизонте, на меня нельзя не смотреть. Притяжение творческой личности!
Он говорил без остановки, не имея сил унять череду слов.Иван встал и, не замечая Кости, только тряхнув плечом, когда тот попробовал его удержать, направился прочь. Он шёл по вытоптанному московскому лесу к шоссе, и терялся в чувствах. Перебродивший адреналин ныл в груди. Хотелось бежать, но не было сил, снаружи ещё посверкивал гнев, а внутри уже поднималось блаженство от сознания, что Костя – совершенно жив! Жив и точка!
«Беречь. Беречь их всех!» – горячечно думал он и, выхватив из кармана телефон, позвонил Бэлке.
– Не прилетай, – сказал Иван. – Нашёлся! Он в парке.
И дальше шагал, чувствуя, что ветер кружит его, как вальс, что радостный Бэлкин голос, как вальс, его кружит.– Костя нашёлся! – сказал Иван звонко, на всю пустую квартиру, и только потом понял, что мамы нет дома.
Тогда он достал телефон и позвонил.
– Костя нашёлся! Где бы ты думала? В парке! – сообщил он ей счастливую новость.
– Да? – отозвалась мама. – А я, представляешь, шла, и тут у нас, оказывается, фитнесс-клуб! Очень приличный, с бассейном. Я так ободрилась! Неужели снова стану человеком! Уже говорила с тренером. Будешь со мной ходить?
– Конечно, нет! – сказал Иван. – Но всё равно – хорошо, что сегодня у всех всё находится. Пойду узнаю, что нашлось у бабушки.
И он пошел было, но встал на пороге. «Как так? – мелькнуло ему. – Маме всё равно, что с Костей. Как же так жить?»
И вдруг ясно, во все глаза, Иван увидел корень своего одиночества. Рядом с ним нет ни одного человека, кому было бы дело до Костиного спасения. Каждый волновался только за тех, от кого зависел сердцем. «Ах, мама, как же! Ты должна была прослезиться от радости!.. Ну да, это было бы чудо. Это Христос должен быть…» – примирительно подумал он и, выйдя на площадку, зазвонил в дверь к бабушке с дедушкой.Бабушка, прошаркав по коридору, открыла ему. Иван её обнял и, сильно склонившись, приник щекой к плечу. В этой неловкой позе, пока она ворчала на внука и хлопала по загривку, он рассказал ей, что Костя в парке, живой.
– Отпусти! – наконец, решительно его оттолкнув, сказала бабушка. – Мы смотрим беседу о климате! – и вернулась в комнату, к шумящему телевизору.
Иван нашёл тимуровский выход своему чувству – вымыл на кухне стопку тарелок, стоявших в раковине, и в уме посветлело. Наконец он сформулировал: у него был Праздник Целости Всех Своих.На волне благодарной щедрости он разыскал в старой книжке телефон Бэлкиного и Костиного отчего дома и позвонил Вере Сергеевне. Костина мама узнала его по голосу, хотя ни разу, даже в пору дружбы с Бэлкой, им не довелось увидеться.
Иван представился.
– Да, да, я узнала, узнала! – испугалась она. – Что с ним?
Иван сказал ей, что Костя в парке, укрыт, сыт. Как человек закалённый, простудится вряд ли.
– Мне бы поговорить с вами! – воскликнула Вера Сергеевна. – Я бы в любое время, когда вам удобно! Если только у вас найдётся полчасика. Если вас не затруднит.
Иван, смущённый её испугом и суетой, сказал, что заедет хоть сейчас.
Они договорились на завтра.* * *Вера Сергеевна оказалась похожа на Бэлку – тоненькая и темноглазая. Она жила со своими умершими родителями, взглядывая нежно и часто на фотографии.
То, что Костя ей не по силам, стало видно сразу. Ивана она приняла взволнованно и виновато, как если б он был классным руководителем нашкодившего ребёнка.
Из коридора Иван мельком увидел бледные комнаты и легендарную кухню, выкрашенную в «цвет тоски». Он не раз слышал о ней от Кости, но и представить не мог, что и в самом деле бывает на свете такой оттенок зелёного. На большом подоконнике не приютилось ни одного цветочного горшка. Скромная кухонная мебель, белая на тоскливом, бесцветные шторки…
Чай пили в комнате и разговорились легко. Иван рассказал про бабушку с дедушкой. Оказалось, когда-то Вера Сергеевна работала на фармацевтическом производстве, а потом ушла в аптечный киоск. Заговорили о болезнях и лекарствах. Подкованность Ивана в вопросах старости растрогала Веру Сергеевну, она провела его вдоль увешанных фотографиями стен и познакомила со своими покойниками. Всё это были хорошие люди. Папа – врач, мама – учитель немецкого.
Иван смотрел на Веру Сергеевну, как смотрят на русскую осень – с чувством родства и печали. В ней виделся ему пример нисходящего течения человеческой жизни вообще. «Всё шиворот-навыворот! – думал он с грустью. – Наверняка ведь Бог задумал, чтобы данный человеку урок вёл его – от страдания к радости, от одиночества к единству. А кто-то взял и перевернул. И по сей день, наверно, веселится над шуткой». В какое-то мгновение Ивану стало жаль, что он не родственник Костиной маме, и не имеет права утешать её и рассуждать об исправлении жизни.
В ответ на робкие расспросы Веры Сергеевны Иван рассказал ей о Фолькере, о том, как его жалко, потому что он добр и, вероятно, не перенесёт краха своей утопии. Рассказал о Жене. А о Маше рассказывать постеснялся.
Вера Сергеевна не знала ровным счетом ничего. Каждое слово о сыне было ей, как милостыня. Иван вглядывался и не мог понять – почему Костя изо всех сил отстраняется от такой тихой, не тиранической вовсе мамы? Неужели просто сбежал из печали в жизнь?
Ему очень хотелось спросить о Костином отце. Кто он, не от него ли унаследовал сын свой характер и дар? Но Иван сдержал себя, боясь нарваться на тайну.За разговором он так слился со странным домом, где выросли два близких ему человека, что совершенно забыл время, забыл приличия и постепенно переложил из вазочки к себе в розетку всё варенье. Это было сказочное варенье из терновника, очень сладкое. Вероятно, оно и оказалось противоядием от грусти.
Костина мама, несказанно ободрённая этим его дурным поступком, полезла было в буфет за новой порцией, но смущённый Иван уже вставал из-за стола.
– Ну а всё-таки, как мне быть с Костей? – тихо спросила Вера Сергеевна, пока он одевался в прихожей. – Может, что-нибудь надо такое… – предпринять?
Иван задумался. Что он мог посоветовать ей? Сделайте так, чтобы жизнь вам полюбилась? Чтобы вы стали бодры и веселы? Это было бы хорошее издевательство.
– Перекрасьте кухню! – от всей души ляпнул он.
И Вера Сергеевна закивала согласно, как будто только об этом сама и думала.
