Вионор Меретуков - Лента Мебиуса
«Говорят, все в руках божьих… Но иногда Всевышнего трудно понять. Иногда Господа Бога заносит… Зачем, например, Он сделал меня королем?» – думал Самсон, наблюдая в иллюминатор приближающуюся земную твердь.
Самолет шел на посадку…
«Я давно понял, что все попытки приблизиться к Истине – бесплодны. Но мы, люди, упорно ищем то, чего достичь не можем.
С ослиным упрямством и риском повредиться умом мы тревожим примитивными вопросами «пространство синего эфира» в надежде овладеть при жизни тайной, которую и после смерти-то познать представляется весьма проблематичным.
«Умрешь, и все узнаешь. Или перестанешь спрашивать», – сказал один из властителей дум прошлого. Никто из смертных лучше об этом не сказал. Вообще надо признать, что Господь в своем устремлении держать человеческий разум на коротком поводке последователен и непреклонен.
Господь прекрасно знает, что человеку только дай волю, то есть дай полное знание, и он мгновенно распояшется и натворит черт знает что! Вот и накинул Он на человека удавку, сплетенную из страха перед неизведанным, узости мышления и набора низменных страстей, привязав таким образом человека к необходимости продолжать свой гнусный род и выдавая эти страсти не за зов плоти, а за возвышенное чувство к Прекрасной Незнакомке или к Прекрасному принцу.
Никогда человеку не преступить черты, проведенной дланью Творца. Человек останется человеком и только человеком. Таковы условия жестокой и милосердной игры, предписанные Господом. Это непреложно.
Господь предусмотрел почти всё. Чтобы человек оставался в неких рамках, Создатель снабдил человеческое сознание ограничителем. Вроде того, который ставят на современный гоночный автомобиль, чтобы тот на вираже не вылетел к чертовой матери с трассы.
По-видимому, у Господа за пазухой припрятана такая Истина, что человек, познай он ее, тут же треснул бы пополам, от головы до жопы. И Господь, зная это, явил человеку Свое милосердие, давая ему возможность хоть немножко порезвиться на этом свете без отягощающих разум мыслей о всевозможных «зачем».
Но что-то, видимо, там, на Небесах, заело. Против ожиданий Господа, некоторые человечки зажили самостоятельной жизнью. Эти неспокойные человечки, назовем их гениями, вознамерились всеобъемлюще постичь смысл бытия. И самозабвенно принялись искать нечто, чему долго подыскивали определение. И наконец самые смышленые из них эти поиски обозначили как робкий путь человека к Истине.
Продвинулись они в своих исканиях не слишком далеко. И скажем за это Господу спасибо.
За тысячелетия поисков эти мятущиеся человечки поняли только то, что, пока они дышат, ходят, плавают, летают, едят, пашут, врачуют, поют, играют, блудят, воюют, болеют, строят, блюют, пляшут, обманывают, любят, воруют, пишут, напиваются, плачут, мечтают, смеются, им будет позволено в течение непродолжительного времени – пока длится их грошовая и бесценная жизнь – наблюдать, как мир вертится вокруг них.
В следующем же тысячелетии – если у них хватит ума – они смогут не только сторонне наблюдать, но и принимать участие в этом движении мира к пропасти, остервенело вертясь и падая вместе с ним, и тогда им будет дана счастливая возможность еще некоторое время наслаждаться жизнью и пробовать данное свыше Милосердие на зуб, неблагодарно порицая и понося Бога за скаредность, недосягаемость бессмертия и отсутствие внятных и прямых ответов на «вечные» вопросы.
Максима, утверждающая, что меняется все: время, пространство и расположение светил, но не меняется сущность человека, ближе других подошла к решению загадок, начинающихся словом «зачем» и заканчивающихся словом «знаю»».
Глава 18
Девушку звали Аннет. Трудно сказать, сколько ей было лет. На вид – восемнадцать. Хотя, на самом деле, может, и все двадцать пять.
Ночью она так стонала, что постояльцы из соседних номеров переполошились и принялись стучать в стены. Но пьяному Самсону все было нипочем, и он, пока полностью не насладился ощущениями, возможными только в Париже, не прекратил занятий любовью.
Девчонка попалась что надо, эдакий сорванец с жадными губами, крепкой маленькой грудью, мускулистыми мальчишескими ягодицами и ненасытностью пантеры. Она выдоила Самсона, как стельную корову. Он был так пуст, что гудел изнутри.
Как Аннет оказалась в его постели, Самсон так никогда и не узнал.
Самсон помнил только, что в тот свой первый, после долгого перерыва, парижский вечер он очень много пил в каких-то дешевых маленьких кафе, часто меняя их и ходя кругами вокруг одной и той же площади Республики, и как попал к себе в номер, не имел ни малейшего представления…
Зачем он так много пил?.. Что с ним произошло? Сорвался с цепи? Обрел свободу?
…После прилета в Париж Самсон велел отвезти себя в какой-нибудь небольшой отель, недалеко от центра, в нешумном месте, где были бы тихие, покойные переулки, старинная церковь и небольшой парк.
«Что-нибудь попроще, поскромней, Нисельсон…»
Самсону были забронированы президентские апартаменты в отеле «Риц». Надо было все срочно менять. Статс-секретарь недовольно поджал губы, но каприз короля выполнил беспрекословно.
Нисельсон хорошо изучил характер человека, к которому был искренно привязан.
Из машины, пока они ехали из аэропорта, граф куда-то позвонил, и все уладилось быстрее, чем в три минуты.
Маленький отель, скорее даже пансион, недалеко от Лионского вокзала, как нельзя лучше подходил к настроению короля.
Отпустив графа и охранника, Самсон принялся за осмотр номера.
Привыкший к роскоши, он с восторгом первооткрывателя разглядывал большую деревянную кровать посреди спальни, скромный столик, на котором по-хозяйски разлеглась библия, открытая (дальнозоркий Самсон углядел) на «Плачах Иеремии», и рядом – телефонный аппарат, треснувший у основания и скрепленный скотчем, ночники с плафонами разного размера, разного цвета и разной формы, плешивый ковер на деревянном крашеном полу, люстру с тремя рожками и одной лампой, разумеется, ради экономии – не поставишь же в счет постояльцам потраченную ими электроэнергию.
В углу какой-то подозрительный телевизор на тоненьких ножках, рядом стенной шкаф с покосившейся и, по всей видимости, не закрывающейся дверцей, пред ним стул эпохи позднего модерна, такой легко-воздушный, что, казалось, он сделан из спичек, и развалится, если на него хорошенько дунуть.
В гостиной, отделанной с той же умеренной пышностью, стояли три кресла преклонного возраста и кушетка, которая, по всей вероятности, была старше кресел лет на двести и на которой без труда можно было представить себе возлежащую на ней в ожидании императора ветреную Жозефину, и большой расшатанный стол с искусственными хризантемами в безвкусной глиняной вазе. На стенах в шахматном порядке были развешены эстампы с видами современного Парижа.
Самсон подошел к окну, поднял раму и выглянул наружу. Второй этаж. Невысоко. Если надо будет по какой-либо причине срочно покидать номер, то сделать это будет несложно.
Самсон перевел взгляд вниз. Аккуратный дворик с кустами малины… Король усмехнулся, вспомнив свои опасные проказы, свои любовные маневры, лазанье по балконам, страстную Ингрид, которая царапалась как дикая кошка. Ах, бедная глупышка, нельзя жить подле королей и опрометчиво пренебрегать противоядиями…
Дворик был заключен в кирпичную ограду. За оградой, в оба конца безлюдной улицы, тянулись ряды одинаковых трехэтажных домов, выкрашенных в унылый серо-голубой цвет.
Итак, подумал Самсон, роль парка исполняет вот этот дворик, размером с носовой платок. Каналья Нисельсон! А где же церковь? Самсон вытянул шею и, повертев головой из стороны в сторону, узрел в самом конце улицы миниатюрную церквушку, своими азиатскими «луковками» напоминавшую православный храм.
Туалетной комнатой король остался доволен. Все без каких-либо излишеств, модных нововведений и прикрас, по-солдатски скромно и, как говорится, функционально. Над эмалированным умывальником малюсенькое захватанное пальцами зеркало, в котором – Самсон наклонился – поместились нос, часть лба и верхняя губа венценосца. Вполне достаточно, чтобы понять, что в зеркале ты видишь не какого-то постороннего субъекта, а себя.
Можно бриться, игнорируя зеркало, не глядя в опротивевшую за столько-то лет физиономию, с удовлетворением подумал Самсон, так делали, по слухам, древние греки, и у них это неплохо получалось. И всё-таки концом махрового полотенца брезгливый Самсон протер поверхность второй реальности.
Окно под потолком с настолько завлекательно торчащим шпингалетом, что так и тянет перекинуть через него веревку и повеситься.
Фарфоровый унитаз во всей своей бесстыдной наготе – без сиденья. Будто только что доставлен из магазина, торгующего подержанными туалетными аксессуарами.
Король обрадовался: значит, придется вспомнить далекую беззаботную юность, когда не сидели часами на подогретом стульчаке, почитывая приключенческие романы, а с опасностью для жизни, согнувшись в три погибели, «орлом» зависали над толчком, как над бездонной пропастью. Бачок, естественно, над головой. Цепочка с металлическим колечком.
