Елена Стяжкина - Всё так (сборник)
М-да. Если Сережа спросит, о чем я думала в момент покупки, придется признаться, что я думала о пятистах тысячах долларов, которые Савельев подарит Кате на свадьбу.
И о сейфе. Строители предлагали нам сделать сейф для ценных вещей. Но мы отказались, потому что нам нечего было прятать. А вот теперь – есть. Будет…
*
Марина говорит:
– Могла бы сама сделать детям видео. Боялась, корона упадет? Теща с камерой – не прикольно? Зачем искали оператора, если есть я? Тварища эта, Руслан, меня бросил. Позвонил вчера, по телефону ему не страшно: в морду не вцеплюсь. Сказал, останемся друзьями. Клиенты пополам. А сам на студии сменил замок. Глаза у него слезятся, сам же ничего снять не может. Гавкает неубедительно. Жирный стал, волосы красит. Красит-красит! Говном каким-то польским. Лицо обколол филлером у моего мастера. Я ему говорю: «Бухать перестань, тебе никакая гиалуронка не поможет!» А он лопается от счастья и заявляет: «Я вошел в структуры власти». А я ему: «Если ты показываешь фокусы водителю замминистра, это еще не означает, что ты вошел в структуры власти». Он говорит: «Вернусь с гастролей – разделим активы». А я все оборудование на свои закупала. Что делить? А он, представляете, решил продюсером стать. Девок в студию водит. В ученицы берет. Ага, порнография – моя первая профессия. Дай дураку хуй хрустальный, он и хуй разобьет, и руки порежет. А главное, знаете, сказал, что никогда меня не любил. Можно подумать, что я его любила. Вообще… Сниму свадьбу. Фотографа ищи, я могу только в динамике. Заплатите по средневысокому. Деньги все, сволочь, с карточки снял, из ящика тоже выгреб. Вещи теплые вывез. Бабу нашел. Как холода наступят, вернется. Ничего-ничего. Мне и мужика уже подобрали. Коля Хримли. Сорок шесть лет. Учился с нами, не помнишь? Какая-то фамилия знакомая. Вот придет эта тварища, Руслан, а у меня на диване вместо него Коля Хримли лежит. И в гамаке лежит, и в джакузи, и на столе обеденном… А везде. Он у меня еще петь будет, этот Коля Хримли. Кстати, твой жених не поет? Потому что жить надо дальше. Раз нет людей, будем делать звезд. Еще сказал: «Нам в семье двух гениев не надо». А кто гений, ё, кто гений-то? Ничего, говорит, не чувствую, ничего, говорит, нет уже… вообще ничего.
Марина молчит. Катя тихо плачет. Я пью и нарочно сербаю. Знаю, что Марина не любит свинских звуков. Я сербаю, сербаю… Кадр затянутый. Нужны трезвые и суровые ножницы. Но своим клипам Марина делает монтаж сама.
– Знаешь, – говорит она, – мне как будто песок в глаза насыпали. И ни открыть, ни закрыть. Пупок его вижу. Тот, старый. Когда он в первый раз у меня разделся. Пупок, в который помещался пятак…
– Или кофейная ложка, – говорю я, потому что помню.
*
– А зачем вы засовывали дяде Руслану в пупок разные вещи? – спрашивает Катя.
*
Все мои джинсы – длинные. Я их подворачиваю. Подворачиваю, а не обрезаю. Я все еще думаю, что когда-нибудь вырасту. Брюс Уиллис делает точно так же. Глупости в наших с ним головах разные, а результаты одни. Мы называем их стилем.
*
Когда от Славы пришло письмо о том, что она умирает и хочет стать мужчиной, в путь отправился как раз Руслан. Я хотела дать ему денег на операцию для Славы, но он сказал, что голову вполне способен оторвать и бесплатно.
На Корсике ее не было, на Сицилии, Сардинии, Гаити, Балеарских и Канарских островах тоже. Ее не было ни на Кубе, ни на Ямайке.
Руслан звонил из Лиона, там в штаб-квартире Интерпола работал его постоянный клиент – большой любитель инсталляций, Толкиена, ролевых игр и нейролептического программирования.
В общем, Славу нашли быстро, но виртуально. Руслан не поленился и нагрянул к ней без предупреждения.
«Не скажу где, не скажу с кем, не скажу как. Я обещал! – объявил Руслан после возвращения домой. – Не просите, девочки. Ваши секреты я тоже храню… Бережно!»
«Она уже мужчина?» – спросила я.
«Я успел вовремя. Еще день-два, и мы бы ее потеряли», – строго сказал Руслан.
«То есть ты вот так вот запросто мне сейчас говоришь, что поехал неизвестно куда и трахнул эту дуру Славу? – возмутилась Марина. – Я же жена тебе пока еще все-таки…»
«Это ты дура, если хочешь знать, – обиделся Руслан. – Мы десять дней имитировали…»
«Оргазм?» – ахнула Марина.
«Бритье. Щеки, подбородок, подносица, шея, виски… Ну?»
6 сентября, ночь
Марина читала не только телефон Руслана, но и его паспорт.
Руслан пересекал границу во Франции. И потом еще одну. В Израиле.
«Не думай о славе. В ней нет ничего трагического, кроме скуки», – сказал мне Руслан однажды. Ни с того ни с сего. По пьяному, конечно, делу.
6 сентября, раннее утро
Слава с большой, слава с маленькой…
«Я так рассчитывал на нее. Я думал, что она и есть жизнь», – сказал мне тогда Руслан.
И я его неправильно поняла. Вообще никак не поняла, если честно.
*
Если не врать, то я пишу не дневник, а сценарий.
Сценарий полнометражного документального фильма, в котором у каждого из моих людей есть своя правда и своя роль.
Я знаю, что всякая статика убийственна для кино. Я знаю, что нужно менять планы и ракурсы. Я знаю, что крупно будут видны морщины, прожилки, прыщи и капли пота. Никто не выглядит привлекательно, если брать очень крупный план и не брать гримера. Еще я знаю, что время от времени камера должна отворачиваться. Наш мастер говорил: «Отворачиваться, как стыдливая девушка».
«Дайте зрителю моргнуть! – кричал он. – Кино – не пытка. Пусть он моргает и дышит… ваш зритель…»
Мой зритель – Сережа. И он все время моргает и дышит. Еще храпит, чавкает, грызет ногти и смотрит футбол с пивом.
6 сентября, утро
Я еду в Одессу.
Слава написала, что ей удобно встретиться со мной там.
7 сентября
Хватит. Мне не интересно. Утром я варю детям кашу. У меня трое детей. И все они хотят есть. Я выношу мусор, мою посуду. Три и даже четыре раза в день я мою посуду, потому что мой муж любит чистые раковины. Я экономлю воду, но все равно мою посуду. Я хожу в магазин сама, потому что он считает, что ходить в магазин – это женское дело. Он считает, что все продукты должны быть свежими. Поэтому я хожу на рынок. Еще я все время боюсь, что не вернусь домой. Тогда кто будет варить моим детям кашу? Пушкин? Или снова ты?
Я устала от тебя. Мне уже не интересно. Мы тебе ничего не должны. Ты мне ничего не должна. Мой муж сказал, что ты сама все это выбрала. Тогда почему я должна за это отвечать? Я устала, мне жарко. Я люблю зиму. Надо было прожить сто лет в пустыне, чтобы понять: я люблю зиму. Но тебя это не касается.
Я хотела послать тебя грубо и по почте. Но мой муж сказал, что надо ехать. Он тоже еврей. Мы все время знаем, что надо ехать, но не знаем куда.
Не надо изображать жертву. Ты еще заплачь, это будет смешно.
Я все время придумывала себе жизнь. Мой муж сказал, что это совершенно понятно. Если у тебя ничего нет, ты стараешься придумать себе жизнь. Я ему сказала, что у Толстого все было, а он сказал, что не уверен.
Зачем ты втягиваешь меня в это? Что я должна делать? Плакать, кричать и каяться? Вот официантка, у нее на ноге пластырь. Тебе ее жалко? Нет. Ты даже не видишь, что она тут ходит. Ты будешь каяться за то, что не увидела пластырь на ее ноге?
Мы не убиваемся по незнакомым людям.
Я не люблю острова. Я врала тебе. Я всем вам врала. Когда ты уезжаешь, нужно, чтобы все оставшиеся чувствовали себя в жопе. Иначе какой смысл уезжать? Мой муж сказал мне, что имеет значение вектор. Если ты уезжаешь не от, а на… на родину, например, тогда ты можешь жить. Тогда за тобой закрываются двери.
А если ты бежишь, они просто шлепают туда-сюда. Они все время открыты. Он сказал: «Если бежишь, ты уже соляной столб».
Соляной столб, а не героиня. Ты же хотела быть героиней? Признайся. И сейчас хочешь. Тебе нравится бежать и оглядываться назад, потому что когда-то у тебя был шанс, а потом ты просто просирала свою жизнь. Ума тебе выдали много, и надо же как-то объяснять, да?
Мой муж сказал, что это последнее дело – заполнять свою жизнь чужими грехами. Мне не в чем каяться, понимаешь? Ты выбрала это, я выбрала другое. Всё. Вопрос закрыт. Десять лет назад я была такой же дурой, как ты. Но мой муж сказал мне, что теперь я буду умной.
У нас нет для тебя денег. И я не буду вписывать никого в свое завещание. Надо уметь останавливаться. Особенно в безумии.
Когда Руслан приехал ко мне, он сказал: «Слава, на фига ты так гонишь?» А я сказала ему: «Ну, вам же это нравится. У вас же рефлекс спасателя. Вы же любите ходить с голым задом и помогать детям Африки…»
Он сказал мне, что я толстая сволочь. И мой муж, он тоже мне так сказал. Мы уже были знакомы тогда.
Я перестала тебе писать. А ты – нет. Ну? В чем я не права?
Иметь шалую мать-подружку-предательницу с экзотическими причудами где-то очень за границей – вам же всем это нравилось. Ну не я ли была темой номер один, когда вам не о чем было поговорить? Ну?
