Александр Филиппов - Аномальная зона
– Ладно, продолжим, – нетерпеливым жестом прервал его красномордый подполковник. И вперил взгляд прозрачно-голубых, до белесости, глаз в журналиста. – Ну что, гнида? Будем в молчанку играть? Колись, падла, кто тебя послал, с каким заданием, к кому шёл? Имя, фамилия, быстро!
Студейкин молчал и только вертел замороченно головой, трогал заплывший, слезящийся от боли глаз.
– А между тем те, кто тебя послал, – вкрадчиво вступил в разговор худой подполковник, – находятся сейчас в безопасности. Они посылают таких, как ты, на верную смерть. Вы, диверсанты, – чёрная кость, которой им не жалко пожертвовать ради своих империалистических целей. Скажите, ради чего вы готовы отдать свою единственную и неповторимую жизнь? Ради идеи? Так её у вас, буржуазных наймитов, нет. Ради денег? Смешно. На том свете деньги вам не понадобятся…
– П-почему на том свете? – пролепетал, чувствуя, что происходит что-то невозможное, запредельное для его разума, Студейкин. – Это… это недоразумение!
– Увы, – сочувственно кивнул худой офицер. – Тем не менее мы вынуждены будем вас расстрелять.
– Но почему?!
– Потому что народ должен защищаться от таких, как вы, всеми возможными способами! – разом ожесточившись, отчеканил аскет.
– Нет… погодите! – озарило вдруг журналиста. И действительно – это же так очевидно, как он сразу не догадался! – Послушайте! Произошла чудовищная ошибка, – с жаром заговорил он. – Товарищи! Я всё понял! Вы провалились во временную дыру. Лагерь ведь построен в аномальной зоне, и здесь такой феномен вполне вероятен… Ух, здорово! – не смог скрыть он восторга. – Первый достоверный случай переноса во времени целого объекта со всем населением! Господи, никто не поверит!.. Но мы это всерьёз задокументируем… Спокойно, товарищи! – обратился он к своим палачам. – Вы, главное, не волнуйтесь. Щас… Щас мы во всём разберёмся… Какой нынче, по-вашему, год?
Худой подполковник покачал головой, сказал с укоризной соседу:
– Ну вот, пожалуйста! Предупреждал же – по голове не бить! И нате вам – диверсант с катушек съехал… Я буду вынужден доложить обо всём случившемся лично Хозяину.
– Да послушайте же меня! – взмолился Студейкин. – На планете существует масса геопатогенных зон, где возможны проявления различных аномальных явлений, в том числе и приводящих к смещению временного континуума! Место, где расположен ваш лагерь, судя по всему, одно из них. И вы, так сказать, в полном составе перенеслись… из какого? Тридцать седьмого? Нет…. Погоны тогда не носили…. Из сорок третьего, должно быть… а может быть, пятидесятого года в наше время!
– О чём это он? – скривился красномордый подполковник.
– Господи! Да об этом явлении написано столько литературы! – всплеснул руками журналист. – Ваш случай отличается лишь в масштабах. Исчезали, переносясь в другое время, и возникали там десятки лет спустя, отдельные люди… Описано, когда целая эскадрилья американских бомбардировщиков взлетела с аэродрома во время второй мировой войны, а приземлилась в шестидесятые годы, двадцать лет спустя… Материалы по этому делу, конечно, засекретили, но кое-что просочилось в мировую печать… Товарищи! – воскликнул он с пафосом, водрузив на нос очки. – Я счастлив приветствовать вас в двадцать первом веке! Вы, конечно, не знаете, что ещё в конце пятидесятых годов партия осудила репрессии, развенчала культ личности Сталина. Да, вы – служители преступного режима. Но я вас понимаю. Время было такое. Кто не с нами, тот против нас. Если враг не сдается, его уничтожают, и прочее… Но сегодня мы живём в свободной стране – России, у нас есть избранный всенародно президент, парламент…
– Дай ему ещё раз, чтобы мозги встали на место, – кивнул краснолицый одному из стариков.
От оглушительного удара по затылку в голове журналиста опять загудело, он прикусило язык, а очки слетели с носа и болтались на подбородке, зацепившись одной дужкой за ухо.
– Имя, фамилия, быстро! – буравя его взглядом, прорычал багровый офицер. – Если не ответишь в течение минуты – тебя немедленно расстреляют.
Только теперь до Александра Яковлевича дошло, что эти гости из прошлого действительно могут шлёпнуть его, пустить в расход, как у них говорят, прямо сейчас, и вспомнил наставления умудрённого лагерной жизнью дневального.
– В-ви-виноват, товарищ… господин…
– Гражданин! – подсказал ему худой подполковник.
– Да, гражданин то есть, начальник, – превозмогая головокружение, едва держась на трясущихся ногах, зачастил журналист. – Фамилия моя Студейкин, Александр Яковлевич…
– Когда и кем завербован? – грозно перебил его краснолицый.
– Э-э… я вообще-то с научной целью… сотрудничаю со Всемирной организацией Гринпис…
– Та-ак, уже кое-что, – удовлетворённо кивнул толстый подполковник. – С какого времени?
– Точно не помню… Кажись, с начала девяностых годов…
– С какой целью заслан?
– Э-э… мне-э-э… с разведывательной. Умысла ни на какие теракты, упаси меня господи, не имел. Только посмотреть… пофотографировать… – Студейкин всхлипнул от жалости к себе и абсурдности происходящего. – В содеянном глубоко раскаиваюсь. Прошу простить меня, граждане. Если можно… – добавил он и разрыдался.
– Ну вот, – с удовлетворением заметил худой подполковник. – Я всегда считал, что даже в самом подлом, заклятом враге обязательно таится где-то под слоем грязи, покрывшей его продажную душонку, пусть микроскопическая, но частичка чистого, светлого…
– Я… я больше не буду… – размазывая по щекам слёзы и кровь из разбитого носа, в голос рыдал журналист.
– Ну, хорошо, ну, полноте, – принялся успокаивать его аскетичный офицер. – Возможно, мы сохраним вам жизнь. Вы кто, кстати, по основной, а не шпионской профессии?
– З-зо… з-зо-о-о-олог… – икая и всхлипывая, выдавил из себя Александр Яковлевич. – Окончил сельскохозяйственный институт, ветеринарный факультет.
Оба подполковника переглянулись. Краснолицый повернулся к старенькому майору, который всё это время быстро царапал что-то пером на листах жёлтой, обёрточной будто, бумаги.
– Я думаю, решение тройки будет единодушным, – предложил толстый. – Двадцать пять лет каторжных работ без права переписки с последующим пожизненным поражением в правах и ссылкой на вечное поселение.
Худой подполковник согласно кивнул, а майор, скрипя пером, записал.
– Мы могли бы отправить вас в шахту, на лесоповал или в карьер, тачку катать, – заметил офицер-аскет. – Но с учётом чистосердечного признания и искреннего, как мне кажется, раскаяния… – Он со значительным видом поднял узкий, как отточенный карандаш, указательный палец, – а также принимая во внимание ваше образование, трудиться вы будете в блоке Б…
– Эт… это ч-что? – как ни ужасно чувствовал себя, всё-таки поинтересовался Александр Яковлевич.
– Это по твоей специальности, гнида, – прорычал краснорожий. – И если я хоть раз о тебе услышу что-нибудь эдакое… Режим содержания нарушишь или о побеге даже просто подумаешь, – вот этой рукой, лично, пристрелю!
И он показал Студейкину тяжёлый, покрытый сверкающими на солнце рыжими волосками, кулак.
4
Следующим был Богомолов. Увидев, в каком состоянии вернулся журналист, которого привёл, придерживая за плечи, дневальный, писатель побелел лицом.
– Я ж предупреждал, – осуждающе глядя на стонущего, окровавленного Студейкина, напомнил шнырь, – колитесь сразу, сознавайтесь во всём, кайтесь! Так нет. Этот, видать, права качать начал. Ну и нарвался на допрос второй степени.
– А-а… третьей? – заплетающимся от страха языком спросил Богомолов.
– После третьей на носилках приносят. Есть ещё четвёртая, но тех потом сразу в ящик кладут.
– В ящик? Ах, ящик… – сообразил, костенея от ужаса, писатель.
А потому, войдя в кабинет оперчасти и представ перед строгими взорами трибунала, он сразу сдёрнул с головы кепку и, дрожа мелко, полязгивая зубами, отрекомендовался срывающимся голосом:
– Б-богомолов. Иван Михайлович. Ч-член с-союза писателей. П-п-прозаик.
– Опять ты про своих заек! – рявкнул на него сидевший в центре красный от ярости подполковник.
– Это… это жанр такой. П-п-проза… – угодливо зачастил писатель. – Есть ещё п-п-поэзия. А у меня – п-п-проза….
– Гм… значит, стишки пописываем, а между ними диверсиями занимаемся, шпионажем? – вступил в разговор второй подполковник с измождённым лицом.
– Т-так точно, – торопливо кивнул Богомолов. – З-занимаюсь. Ш-ш-шпионажем. И эт-этой… как её… диверсией.
Подполковники удовлетворённо переглянулись. Третий сидевший за столом, дряхлый от старости майор, писал что-то, пришёптывая перепачканными чернилами губами и часто, со стуком, макая перьевую ручку в чернильницу-непроливайку.
