Борис Евсеев - Офирский скворец (сборник)
«Территория мысли»
Слова выведены на куске березовой коры. Краска яркая, оранжевая, буквы – фигуристые. Правда, непонятно: табличка должна прибывших на остров приманивать или, наоборот, отгонять?
Снова человек в кителе и в ластах. Теперь появился со стороны Марьино. Ласты при ходьбе издают чмокающий звук, квакают, как резиновая лягушка.
– Неужто плавать здесь будете?
– Просто везде колючки, а тапочки продрались к чертям свинячьим, вот и приходится ходить в ластах.
– Эпоха дуралеев в маскарадных костюмах и совковых дворников давно сгинула…
– Значит, эпоха российских дворников наступает! Хотя… Не все так просто. Вы вот, наверное, на китель мой смотрите и думаете: вот что нынешняя власть с человеком сотворила, куда его запроторила! Да, власть. Но не наша, российская. Власть слова меня сюда загнала и за глотку держит…
– Это какое ж такое слово человека на остров загнать может?
– Ю-ри-ди-чес-ко-е…
Человек в кителе и ластах легонечко поправляет прическу. Она у него странная: лоб и темечко недавно острижены наголо, а вот за ушами клоки мягких, каштановых, почти женских волос…
Воздух густеет, и хотя на небе всего два-три облачка, становится душно, как перед грозой. Текст, который до этой минуты безостановочно верстался внутри – начинает трещать по швам, рассыпаться. Поток слов уже не ощущается как неизбежность, как намертво врезанная в ладонь линия бытия.
Оборвав разговор на полуслове, спешишь к берегу.
– Эй, погодите! Послушайте, чего скажу… Я бывший военюрист. А мечтал быть прокурором, эдаким, знаете, непоколебимым утесом. Вроде шотландского юстициария. В сущности, – зачем врать? Именно старшим юстициарием я всегда и мечтал стать. Но только нет у нас таких должностей. И потом: не из-за должности я здесь…
Ты уже на берегу́. Лодки нет. Правда, квелый официант уверял: если помахать чем-то белым, назад переправят без задержки.
Ты снимаешь светлую безрукавку, долго и зло ею машешь…
Старший юстициарий тоже причапал к берегу, стоит за спиной.
– Не уезжайте так сразу. Дело есть.
С недоумением оборачиваешься.
– Я хотел сказать… В общем, юстициарием я, конечно, не стал…
– Что так? Не получилось спектакли про древних норманнов до пенсии разыгрывать?
– Хорош вам издеваться. Должность у меня, кстати, была нужная, к тому же опасная: юристов в армии не слишком любят.
Он вынул плавательные очки и, утвердив их на темечке, поочередно постукал по пластмассовым стеклам ногтем среднего пальца.
– …загнали меня сюда, на остров, не военные расхитители и не армейские задираки.
– А тогда, кто ж?
– Язык наш русский сюда загнал. Конечно, не весь язык, а только часть его. В общем, дикий наш «юръяз», смешанный с блатной феней, сюда меня запроторил! Все эти «осу́жденные», «терпилы» и прочие слова-персонажи. Для меня каждое слово не просто свист и шум: я его в образах вижу! Из-за такой ясной вообразимости слов что-то непонятное «юръяз» с моим нутром и сотворил! Сочетание заскорузло-корявого языка с землей, по которой ступаешь, с воздухом, которым дышишь, так сдавило – моченьки нет… Захотелось всех этих «осу́жденных», все «возбу́жденные» дела, все попытки «выбить чистуху», надеть «броник», вызывать «гиббона», посадить его в «канде́й», отвезти для опознания в «ГлавДурь», поставить там на лист «колотуху», поймать «окуня», чалиться с ним рядом на шконке, считая дни до той минуты, когда освободит «зеленый прокурор»!.. Так вот: захотелось все эти слова зарыть глубоко в землю. Чтобы они здесь, на острове, дохлой рыбой перегнили, стали хоть чем-то полезным.
– «Гиббон» – этот сотрудник ГИБДД?
– Ну.
– А «кандей»?
– Теплое местечко для заключенных в спецавтомобиле. «Колотуха» – печать. «Окунь» – тупой подследственный… «Зеленый прокурор» – побег из мест заключения летом. «Белый прокурор» – побег зимой… В общем, устал я от «юръяза» и от взяток, вышел в отставку и назначил себя старшим юстициарием!
– Вон оно как…
– Вы, я вижу, про «кандей» и «гиббонов» ни черта не поняли. А некоторые слова, между прочим, впрямую влияют на человеческие органы! Понимаете? Дырявят их и насквозь проедают, грызут эти органы и прогрызают до дыр!
– Бросьте преувеличивать…
– Да поймите вы! Дрянные слова – программируют болезни тела! Есть такие слова, есть. К примеру: «Жизнь, хоть удавись»! Или: «Провались оно все пропадом»!.. Или: «Урою тебя, мразь». Эти и подобные им слова сперва нас инфицируют, а потом убивают! Их нужно истреблять, как сифилис, как СПИД! Вот я дрянные слова здесь, на острове, и уничтожаю, обезвреживаю, как мины. И должность моя, если ее обозначать полностью, теперь зовется так: «старший юстициарий по надзору за искоренением дрянных слов…».
Он на минуту смолк.
– Вы только больным на всю голову меня не считайте, – опять со страстью заговорил человек в ластах, – каждый должен служить своей должности верней, чем обществу, преданней, чем государству! Но военюрист – это не для меня. Вот и возомнил: стану юстициарием! И быстро должность воображаемая ко мне приросла. Странная она, конечно… Но служу я этой должности честно и преданно! И это, понятно, не всем нравится.
– Юстициарий в кителе и драных бермудах… И впрямь, не все оценят. Ну, хорошо, сейчас лето, а зимой? Зимовать, что ли, здесь будете?
– Зачем? У меня дача есть. Там с новой должностью и со всем, что к ней прилагается, разбираться буду…
– А здесь, значит, только перед самим собой театральничаете, на власть и на военных киваете, а сами от жизни спрятались, червями и рыбами руководите?
– Правильно мыслите, но не совсем… Тут ко мне недавно отец Дионисий, из соседнего храма, на лодке приезжал. По просьбе моих же родных – убеждал смириться.
– Не убедил?
– Рассказал я отцу Дионисию одну историю, по поводу «верки» с легендой, так он быстренько – на весла и был таков. Только брызги над кормой засверкали!
– «Верка» – это вербовка?
– Ну.
– Что за история такая?
– Про игровые автоматы.
– Помогали прокурорам крышевать игорные залы в военных городках?
– Шутку оценил. Только здесь – пальцем в небо. Просто в свободное время игру исследовал. А для исследований – трех шпанюков в автоматы засадил. Один из них, правда, чуть не задохся, но дело свое и он, и двое других сделали. Кое-что новое про механику выигрышей внутри автоматов высмотрели. Заодно и систему отладили, так что внакладе не остались…
Туман, вроде рассеявшийся, возвратился, лег плотней.
Мысли твои тоже затуманились. Юстициарий это сразу почувствовал:
– Ладно. Идемте поближе к шалашу. Покажу вам отлаженный автомат. Я и здесь исследований не прекращаю.
– И тут есть кого в автомат запихнуть?
– Сейчас не надо запихивать. По другому руслу исследования пошли. Я ведь теперь – городской островитянин, новую островную философию в игре ищу!
В глубине острова мерцают огоньки, курятся крохотные зеленые смерчи, еле слышно щелкают рычажки, сыплются мелкими порциями монеты. Автомат чистенький, новенький, поигрывает лампочками и прямо-таки сияет от счастья…
– Откуда на Бобровом электричество?
– Так еще в конце 60-х из Южного порта провели, до сих пор пашет. Но я круглые сутки не жгу, энергию сберегаю!..
От попыток совместить свой внутренний текст с восклицаниями военюриста темнеет в глазах, сохнут губы, возобновляется гул в ушах. Нить разговора теряется, ты стоишь дурак дураком…
От гула и остолбенения избавляют не мысли, не туман, избавляет – имя-фамилия. Старшему юстициарию, видно, надоели автоматы, и он перекинулся на другое.
– …понимаете? Вратарь, и при том – Антипа! Здо́рово это сочетание меня тогда по ушам резануло. А он еще шутил: «Я, типа, Вратарь, я, типа, Антипа»! Но по порядку. Послали меня в командировку на Кольский полуостров по одному неприятному делу. С досадой им занимался. А потом Антипу Вратаря встретил. И все стало другим! Он – бывший подводник. Всю жизнь на Севере, – а лицо темное: то ли от загара, то ли – печеночник. По службе никаких косяков за ним – это я узнал позже – не числилось… Ладно, айда в шалаш, там поболтаем.
Перед шалашом табличка:
«Осторожно! Zluken собакен und zluken сукен».
В шалаше, на распялке – еще один синенький, без пылинки, военно-прокурорский мундир.
– Два года назад заказал, а носить не пришлось, – низкорослый юстициарий быстро, по-собачьи почесал носом под мышками. При этом лицо его, скуластое, подростковое, с каштановыми бровями и такими же ресницами, стало внезапно плаксивым.
– А сюда мундир зачем приволокли? Ужей пугать?
– Ужей тут нет. Одни бобры. А вы… Как же не понимаете? Без мундира – нет закона. Тут безлюдье, но и тут закон нужен. Где мундир – там и закон! При этом мундир – все тот же актерский костюм. В каком костюме на сцену выйдешь – такую роль в жизни и сыграешь. Но я не про мундир – про Антипу Вратаря доскажу лучше…
