Николай Климонтович - Парадокс о европейце (сборник)
В вагоне ехали одни темные люди с мешками – наверное, на вокзал. И все как один что-то жевали. Под ногами пульсировал тонкий железный пол в такт работе электрического мотора. Люди с мешками тесно прижимались к своей поклаже. Иозеф подумал, что все это похоже на плохой сон. Он и впрямь чувствовал себя нездешним – беглецом, спасавшимся от какой-то беды. Но, подумал он, не я один – весь этот трамвай, и весь этот город, и вся Россия полна теперь такими же, как я, заблудившимися и спасающимися людьми.
Памятуя о судьбе малахольного бедолаги Вэста, Иозеф тоже крепче вцепился в свой саквояж с бесценными для него американскими бумагами. Саквояж был, как и он сам, из давних прежних времен. И тоже нездешний, флорентийской еще, темно-коричневой, почти вишневой мягкой кожи, нежно-лососевой с исподу.
…Не помня как, Иозеф добрался-таки до Арбата.
Дом-утюг стоял на месте. Дверь в подъезд была отворена. Пол затоптан. Но чудесным образом на месте оказались прежние витражи, хоть и потускневшие, как весь мир вокруг. И никак нельзя было представить, что здесь, в этой стране цвело еще недавно арт-нуво, в Праге по соседству играла музыка, пели цыганские скрипки, пенилось шампанское, а в сияющих зеркалах отражались обнаженные женские плечи и шеи в кораллах и перламутре. И горы драгоценной вкуснейшей снеди…
Открыл сам Борис. Он был в несвежем толстом бухарском халате на вате. Постоял, помолчал, точно раздумывая – пускать ли на порог гостя. И потом вдруг резко обнял, прижал к себе, задрожал, Иозеф понял с испугом, что Борис Мороховец плачет.
– Сколько не виделись? Пять, семь лет? Неважно, неважно… А вот Ирочки нет. Ушла Ирочка. Нет, нет, не к другому, совсем ушла… А я, врач, не распознал… Да что же мы на пороге…
В прихожей были разбросаны чужие дурно пахнущие вещи. Как и Соня, стесняясь постигшей его коммунальной тесноты, Борис поспешно повлек гостя в комнату. Здесь стоял затхлый запах старинного теплого домашнего уюта. И первое, что увидел Иозеф, была белка в клетке на комоде, все так же, как прежде, бежавшая в своем колесе.
– А вот грызун ее жив… Грызуны живучи… Да белку и не уплотнишь… – бормотал Борис. – Извини, не прибрано. На прислугу денег нет. Да и что теперь…
Странно, с Борисом они всегда были на вы.
Хозяин усадил Иозефа в то же самое кресло, в котором тот часто сидел когда-то. Сам же полез в буфет, достал графин с водкой, кусок твердого сыра. Графин был полон лишь на треть.
– Вот, только костромской. Рокфора больше нет. Как, впрочем, и пармезана с камамбером. Куда-то исчезли… Рокфор ладно, но пармезан-то чем им не угодил… Хотел вот частную практику открыть, но сам видишь – уплотнили. В спальне теперь… – Он махнул рукой. – А в моем кабинете живет дворник, как тебе это нравится?
В том, как Мороховец разливал дрожащей рукой водку, было видно, что он опустился. И, кажется, совсем поник душой.
– Ты останешься? Прости, комната одна… на диване придется… уплотненно.
Выпив пару рюмок, хозяин подобрался. И сделался почти прежним Борисом.
– Ты-то как? Нина, Юра?
Иозеф сказал, что все хорошо. Похвастался, что Нина родила ему еще и дочку, назвали Йолой на балканский манер. И, памятуя, сколь полезные советы давал ему некогда Мороховец, объяснил причину своего появления в Москве.
– Подожди, подожди, это надо обдумать, не делать ничего второпях… в это время торопиться, знаешь ли, опасно. Конечно, разрешения кое-кому еще выдают. Тем более ты иностранец. Просроченный американец, – попытался пошутить Борис. – Но сношений с Америкой нет никаких. Знаешь, я вот что подумал. Теперь они носятся с этим своим планом электрификации. Все газеты пестрят (22). У самих силенок не хватает, и американцы… Постой, постой, как зовут их американского шефа? Хью Купер, кажется, да-да, именно так, он еще строил Ниагарскую плотину. – Иозеф при слове плотина только улыбнулся. – Так вот, возводить электрическую станцию на Днепре будет он. У них здесь и контора неподалеку. Завтра поутру я тебя провожу, вдруг да ты им пригодишься…
Совет Бориса как всегда оказался точен. Но не все оказалось просто.
Контора Днепростроя, куда свел его Борис, занимала две небольшие не отапливаемые комнаты в старом переулке. Приняли Иозефа холодно. Сказали, что имеют дело только с отечественными специалистами. И ему пришлось бы уйти восвояси, если б при разговоре не присутствовал зашедший зачем-то американский инженер. Он подхватил Иозефа, потащил за собой и привел в представительство General Electric, которое оказалось неподалеку, на Смоленской. Здесь выслушали Иозефа, посмотрели его документы и весьма обрадовались: оказалось, у них не было ни одного переводчика-американца, одинаково свободно владеющего английским и русским языками. Местным переводчикам американцы, похоже, не доверяли.
Сохранились две открытки, посланные Иозефом из Екатеринослава и Александровска. Обе были адресованы в Дмитров: вернувшись из Москвы, Иозеф отправил Нину с детьми на время к Софье Анатольевне Кропоткиной, жившей в том же доме, в каком умер Князь. Причем на улице, переименованной большевиками в честь ее мужа, прежде улица называлась Дворянская – Князю понравилась бы такая столь тонкая усмешка истории.
Сам же Иозеф отправился устраиваться на новом месте, в поселке американских специалистов при строящейся Александровской ГЭС. Поначалу у него было только тесное холостяцкое жилье, их коттедж еще строился, так что он прожил на Днепре без семьи около года.
Обе открытки адресованы именно дочери Йоле, в повседневном обиходе по-русски она стала Ёлочкой: бабушка вспоминала, что именно ее Иозеф полюбил без памяти. На одной открытке был изображен план поселка. Текст гласил:
– Милая Йолочка. Посылаю тебе план Днепростроя, там где поставлена одна точка – я теперь живу, а где две точки – мы будем вместе жить. С правой стороны плотины – шлюз, а с левой электростанция. Юра тебе все это разъяснит. Целую тебя, твой папа.
На второй была морда тигра крупным планом. Тигр, по-видимому, был бенгальский: в его восточной роже, в выражении усов и в зеленых, с черными точками зрачков, глазах таилась недобрая туповатая усмешка – только трубки не хватало. На обороте было написано:
– Милая Йолочка. Этот тигр вероятно тот самый, который обижал твоего знакомого – Маугли[20].
Именно с этого времени дела у Иозефа пошли много лучше.
Да что там, отлично пошли дела.
Когда Нина с детьми приехала, Иозеф привел ее в приготовленные для семьи апартаменты из шести комнат в кирпичном коттедже с кухней, ванной, центральным отоплением, горячей и холодной водой прямо из крана. Нина ахнула. И тут же, раскрасневшись от радости, быстро распределила комнаты: кабинет Иозефа тоже будет во втором этаже, где и спальная. А это вот столовая, вот детская, вот комната для Юрика. Оставалась еще и гостиная, зала, как называлось такое центральное в доме помещение на юге. Был и большой темный, с маленьким окошком под потолком, чулан – под гардеробную. Иозеф любовался женой, точнее – ее радостью: она так давно не была хозяйкой в собственном доме.
– Еду будут доставлять из Штатов через Одессу, – говорил Иозеф. – Есть и пять теннисных кортов, один бетонный, четыре грунтовых. И площадка для баскетбола. И поле для игры в гольф…
Нина в свою очередь любовалась тем, как светится от гордости муж: наконец-то он смог прилично, не без шика даже по теперешним-то временам, с нездешним комфортом устроить своих.
– Ты же в теннис не играешь, – смеялась она, – а я не умею в гольф.
– Научимся! – воскликнул Иозеф. – Всему научимся, как завещал великий Ленин. Так, кажется, сейчас принято говорить у них в стране.
– Тише, – сказала, оглянувшись зачем-то, Нина. Хоть были они одни.
– И детей научим. И наконец-то собаку заведем.
– Батюшки! Еще и собаку…
– А то у нас с тобой до сих пор все никак не было ни малейшей возможности завести доброго хорошего пса.
– Да уж, с детьми едва поспевали…
И только сейчас она обняла его, прильнула, а он обнял ее. И успела шепнуть, что, кажется, у нее опять будет ребенок…
Забегая вперед, скажем, что в гольф учиться играть у Иозефа не хватило терпения. Зато теннис он довольно быстро освоил – и вполне прилично для своего возраста. А там, на радость Ёлочке появился и щенок. Это был черный, с волнистой шелковой шерстью красавец кавказец с какой-то примесью. Иозеф легкомысленно назвал его Дукс. Что означало в английском произношении дуче.
Иозефа опять отвели на допрос вечером.
Наверное, следователь днями бывал загружен другой тяжелой работой, а легкую оставлял на потом. Правая рука Праведникова была забинтована.
– Ну-с, Иосиф Альбинович, – позевывая, сказал Праведников, – скажите-ка: что, это правда, что ваш друг и учитель Кропоткин мечтал объединить Европу?
