Александр Яблонский - Президент Московии: Невероятная история в четырех частях
Можно сразу слинять. Прямо сейчас. Принять на грудь, ширнуться и – улёт. Пусть сами жрут свое говно. Но это – не по-гвардейски! Надо довести дело до победного конца. А потом?.. А потом развернуть орудия на 180 градусов и жахнуть своего протеже?! – Забавно! Здесь главное – успеть жахнуть до того, как новый Лидер сам свалится. А он моментально навернется, слов нет. Надо обдумать.
Журналист Л. прекрасно знал себя, свою цену и себе цену. Более того, он понимал, что и Чернышев, не пальцем деланный, все знает и понимает. Слишком умен, слишком опытен, слишком проницателен. Л-а давно раскусил. Не мог не раскусить. Но терпит. Пользуется. Якобы доверяет. Вот вызвал на экстренное совещание. Неужели не понимает, не чует, что продаст его Л., продаст ни за понюшку табаку, а так, по прихоти, по игре воображения, по капризу, как тот скорпион на спине лягушки. Понимает и чует, и знает, с кем дело имеет. Но терпит. Значит, что-то задумал, но что, пока не ясно. Хитрожоп этот Потенциальный, ох хитрожоп, но мы, в россейских солях провяленные, хитрожопее…
* * *«Победа демократии и здравомыслия в Московии». По сообщениям ведущих телеграфных агентств и интернет-изданий, вчера в 5:45 вечера по московскому времени Великое Национальное Вече Московии 167 голосами «ЗА», при 12 «ПРОТИВ», при 6 воздержавшихся ПРИНЯЛО закон об отмене «Временного ограничения проживания в пределах границ Республики Московия» при выдвижении кандидата в президенты этой страны.
* * *Перед экстренным совещанием надо было выспаться. Но Олег Николаевич давно забыл, что такое сладкий безмятежный сон. После той памятной третьей ночи в «Ритц-Карлтон» он не ложился в огромную царскую кровать суперлюкса, а дремал в старинном кресле посреди огромной гостиной, сквозь хлипкий прозрачный сон прислушиваясь к потаенному дыханию, сдерживаемому покашливанию, скрипу половиц и периодически испытывая приступы животного ужаса и астматические симптомы от удушающего запаха хлорки или карболки. Все попытки сотрудников отеля, равно как и его личных элитных спецслужб обнаружить источник этих зловещих явлений ни к какому результату не привели. Чернышеву казалось, что все окружающие посматривали на него с явным подозрением, да и он сам начинал задумываться, не сошел ли он с ума. Однако все дневные задачи он решал с неизменным блистательным успехом, так что подозрения о сумасшествии пока что оставались на уровне подозрений.
Третьего дня случился вообще уж непредвиденный, хотя и ожидаемый и неизбежный казус. Во время очередного пятничного журфикса Чернышев вел непринужденную беседу с корреспондентом Wall Street Journal о перспективах нефте-заменителей, завоевавших США и Европу. Стив Поррети оценивал их как чрезвычайно высокие, что в свою очередь лишало Московию последних козырей в международных играх, на что, кстати, Поррети недвусмысленно намекал. Олег Николаевич с ним соглашался, однако он считал такое развитие событий благом для России, ибо окончательный обвал нефтегазового рынка явится стимулом для развития новых технологий и, наконец, избавит его страну от позорной клички «нефтеносного придатка» Бангладеш и Науру. Стив соглашался, но считал столь резкое изменение имиджа и функционального… В этот момент кто-то сдержанно кашлянул около самого уха Чернышева. Этот кашель Олег слышал почти каждую ночь, ошибки быть не могло. Он резко обернулся. Вплотную к нему стояла высокая блондинка с обольстительной улыбкой, обнажавшей крупные клыки верхней челюсти. За ней неизбежной тенью маячил супер-вайзер McLeod & Brothers. Затем – «мертвое пространство», охрана и скопление депутатов, корреспондентов, дипломатов, священнослужителей, чиновников… Чернышев пристально вгляделся в женщину. Ей было лет под сорок, без лифчика – у Чернышева был наметанный глаз, – и он понял, что, если сейчас, тут же не набросится на нее, не опрокинет, не сорвет полупрозрачный пиджачок, не изнасилует, он умрет, сойдет с ума или… Поррети спросил: «Вы в порядке, мистер Чернышев?» – Потенциальный Претендент очнулся, женщина исчезла, он вытер рукавом пот со лба (назавтра этот жест отметили и показали все новостные агентства), ответил, с трудом приходя в себя: «Гш fine, thanks».
Надо было что-то с собой делать. Ещё мгновение и случился бы непоправимый срыв. Нет, не случился бы, он – Чернышев – не мальчишка и умеет держать себя в руках, чего бы это ни стоило. Но без женщины нельзя. Можно свихнуться. Что-то надо предпринять, иначе его мозг будет занят этими двумя проблемами: ночным дыханием с покашливанием и женщиной. От первого, видимо, уже не избавиться, надо привыкать. Где найти женщину?.. В Москве с этим проблем не было никогда и никогда не будет. Только мигни и получишь любые услуги, в любом количестве и за любую цену, а ещё проще и даром, и всё с энтузиазмом, восторгом и высоким профессионализмом. Но каждый его шаг под контролем, под многократно дублируемым тщательным наблюдением, анализом и прогнозированием… Не заниматься же онанизмом. Господи, только этого не хватало в его возрасте.
Ночью во сне он увидел женщину с клыками. Она наклонилась к нему, он даже услышал запах ее духов – вульгарно дешевый запах, никак не вязавшийся с ее внешностью. Он попытался дотянуться до нее, дотронуться до ее груди, не стесненной бюстгальтером, но она сказала по-английски, с ужасающим акцентом: «Lying quietly. (Лежите спокойно)». И стала подкладывать ему утку. Чернышев проснулся, вскочил с кресла, огляделся. В номере стояла мертвая тишина. Никто не сопел, не кашлял, не крался. Мягкий свет освещал пустынную анфиладу. Ему нестерпимо захотелось в туалет. Еле добежал, не раскрывая глаз, яркий свет осветил огромный, отделанный мрамором кабинет. Он разлепил веки, уставился в унитаз и замер. Унитаз был заполнен какой-то багровой жидкостью. Чернышев окончательно проснулся, присмотрелся, принюхался. В унитазе была кровь.
* * *Евдокия Прокофьевна довольно быстро освоилась и попривыкла. К хорошему быстро привыкаешь. А за Стеной было хорошо. Так хорошо, как не бывает. И люди приятные, никто громко по матушке не кроет, а совсем даже улыбаются, некоторые здороваются, хотя Евдокия Прокофьевна их и не знает и не видела никогда. А те, кто знаком, так только по имени-отчеству величают и о здоровьице спрашивают и, главное, ответы слушают и запоминают. Она и от своего прозвища – Евдокуша – отвыкла. Отвыкла, но не забыла. Она ничего не забывала.
Поначалу тревожилась, как будет справляться с хозяйством. В Схороне всё привычно, удобно: колодец под боком, правда журавель совсем погнил, вот-вот рассыпется, но, слава Богу, не безрукие, можно и веревкой ведерко-другое вытащить. Да и коромысло за бутыль поменять можно. И плиту растопить – дело привычное. С дровами всегда была проблема, ну а сучья на что, а всякие щепки, которые около недостроенного коровника валялись? В сортир сходить – одно удовольствие: присела над очком и все дела. А тут одни кнопки. Но не вчерась родилась Евдокуша, слава Всевышнему. Всё уразумела: и машина для постирушки – очень даже удобно, и кнопок всего три, чего не запомнить, и пультик удобный, можно постирушку устроить, не вставая с дивана, а диван огромадный, тоже с кнопочками: нажала up – поперло кверху, нажала down – наоборот. И другие тоже: всё на кнопушках. Только приятственно. Вот с сортиром было мученье. Никак не могла запомнить, что нажимать правой рукой, а что – левой. Да и кнопок много. Нажмешь не то, так в жопу, прости Господи, цельный фонтан хлобыщет. Срамота.
Без резных петушков стосковала Евдокия. Всё вспоминала, как делала, как раскрашивала. И ещё. Не сразу, а так – недельку на третью-четвертую райского своего жития стала смекать она, что пропал куда-то холодок ее дурманящий на дне пуза худосочного, пропало волшебное предчувствие. Нет, уважением она пользовалась превеликим. Главный комиссар сектора «С» Наружной зоны Стены самолично навещал, справлялся о самочувствии, и не имеет ли г-жа Кокушкина каких претензий или пожеланий, а на четвертый раз, засмущавшись и вынув из рук охранника толстый сверток, розовой ленточкой перевязанный, и с бантиком, вежливо попросил человекообразного выйти, а сам, присев на край стула, спросил, не может ли Евдокия Прокофьевна сказать про его дочку, семнадцатилетнюю Варвару, выйдет ли она замуж или нет. Рассыпал с десяток фотографий. Гадать было нечего. Девочка была беременна, где-то один – полтора месяца, глазки красивые, испуганные, домашний ребенок, симпатичный. С таким папой, да беременная – обязательно выйдет! «А вы что хотите?» – «Дак, пускай выходит, хотя и рано». – «А за кого?» – «Не знаю, прячется от меня, почему-то». – «Выйдет, выйдет, и очень скоро. Вы только ей скажите, между прочим, что будете рады. Она вас любит и к вам прислушивается». – Главный Комиссар расплылся в улыбке. – «Это вы точно узнали. Вы и впрямь вещунья. Век буду Бога молить». – «Главное, не пугайтесь и ее не пугайте. Ежели захочет ребеночка, так и слава Богу. Нынче ребеночек редкость. Все избавиться хотят…». Через дней десять получила от Главного комиссара сектора «С» огромный торт из натурального крема с натуральной клубникой и письмецо на розовой бумажке: «Спасибо! Вы оказались правы! Через неделю – свадьба! Хотят сразу же завести маленького! Он (жених) – хороший парень, только меня боялся (да и сейчас стороной обходит, но это неплохо – пусть побаивается!). Всё прекрасно! Спасибо! Ваш должник».
