Ильдар Абузяров - Финское солнце
У каждого жителя Нижнего Хутора в парке «Дубки» есть родовое дерево. Есть оно и у меня, и я частенько иду туда, чтобы от всей души прижаться к нему спиной или обнять его руками, попросить о чем-нибудь и запастись силой. Попросить у предков, чтобы никто из моих родных не заболел и не умер, не пропал, не исчез, не сгинул.
6Я так прошу, потому что в Нижнем Хуторе люди частенько пропадают бесследно, словно в Аргентине времен Перона, или в Чили при Пиночете.
– Раз-два, раз-два, раз-два!
Сегодня парк в очередной раз прочесывают курсанты военного училища. Вон Атти, вон Батти, а вон, чуть впереди, их командир лейтенант Олави.
И что они там ищут? Может, бомбу, спрятанную экотеррористами, а может, и мальчика, пропавшего позавчера. Ведь в Нижнем Хуторе люди, случается, пропадают на раз-два, без вести и следа.
То мамаша пропадет на целых пять суток, зайдя в магазин за молоком и хлебом и оставив ребенка в коляске у подъезда. А то уже и ее ребенок исчезает из своей люльки на колесах. А бывает, что дети пропадают прямо из детского городка около «Дома», как сейчас пропал мальчик Тайми. Минуту назад он вроде играл со всеми в казаки-разбойники или в прятки, да так спрятался, что никто из сверстников не смог его найти.
Друзья его искали-искали, да и махнули рукой. Потом про него позабыли и разошлись по домам. А мальчик так и не появился. И теперь уже малыша ищет весь город. Ищут живые, ищут мертвые. Рыскают по всем закоулкам и закуткам. Обследуют каждый метр, каждый подвал и чердак в округе. Водолазы опускаются на дно пруда, а над городом кружит вертолет, возможно, с пилотом Аэрро.
Особенно усердно малыша ищут сыщик Калле Криминалле и культовый журналист Эса. Первый руководит поисковым штабом, а второй координирует поиски через блог на сайте «Нижний Хутор Индепендент». Оба понимают, что, если мальчик не найдется, дела у жителей Нижнего Хутора совсем будут плохи.
На всех столбах и на каждом пятом дереве в парке «Дубки» развесили объявления о пропавшем мальчике и его фотографии. Наивные глаза, короткий ежик на голове, короткие шортики, футболка с роботом, зеленые полусапожки. А вокруг объявлений застыли ивы, березы и липы с черными глазницами сучков, с раскрытыми в немом крике дуплами, с вытянутыми руками-ветвями. «Тайми» в переводе с финского означает «счастье». Он и был счастьем для своих родителей, пока не пришла беда. И вот уже поднятые по тревоге Атти и Батти быстрым шагом прочесывают местность. Подходят к огромному котловану на краю парка и заглядывают туда. Вполне ведь возможно, что…
«Типун тебе на язык!» – Ветер гонит прочь дурные мысли.
– Ну что, закурим? – Атти достает кисет.
– Давай… по коротенькой, – отвечает Батти и чиркает спичкой.
– И мне поднесите огоньку, солдаты! – велит лейтенант Олави.
Лейтенант Олави подносит сигарету с ментолом к своим бравым усам. Но Атти и Батти совсем не завидуют командиру. Сегодня им нравится курить самокрутки из еще не пожухших дубовых листьев и серой махорки. Осенний парк и огромный котлован способствуют философскому настроению.
7Юххо и Горле тоже кружат у котлована, но своими тропками. От ямы несет священной кашей из прелой листвы, глины и грязи. И что это там строят? Неужели новую станцию «скорой помощи»?
– Как ты думаешь, что здесь будет? – спрашивает Юххо у Горле.
– Надеюсь, что современная больница… – Горле отвечает тихо, чтобы не мучить связки.
– Ась? – Юххо переспрашивает, потому что ему медведь на оба уха наступил.
– Говорю, что горло болит, и надеюсь, что больницу, – отвечала еще тише Горле.
– А-а, оперный театр! Я тоже об этом слышал, – соглашается Юххо с довольным видом. Оперу он любит: там громко поют и звонко хлопают.
Дальше они идут молча, не мучая друг друга. Юххо самодовольно кряхтит, а Горле многозначительно вздыхает. Они совершенно уверены, что только больницу или храм искусств можно строить в сакральном для всех горожан месте. Все-таки парк «Дубки» – это природоохранная зона и священная роща.
Никто из жителей Нижнего Хутора не знал, что это строится в парке, но все очень хотели, чтобы там было что-то значительное. Об этом мечтали и больные, и здоровые, и старые, и молодые… Художник Кистти мечтал, чтобы это были художественные мастерские с верандами. Гд е, как не в парке «Дубки», устраивать пленэры? Акте мечтала, чтобы это был драматический театр с репетиционными площадками. А Форте Пьянни была бы не против филармонии или нового корпуса консерватории, хотя больше любила оперу или оперетту. Пиркка очень хотела, чтобы построили новый детский сад. Местный архитектор Эркки надеялся, что строящееся здание непременно станет новым и веским словом в архитектуре Нижнего Хутора, а его жена Инкерри мечтает, что оно гармонично впишется в визуальную среду.
Люди ходили вокруг стройки в поисках вчерашнего дня и пропавшего мальчика. Они сидели на форумах, обсуждая исчезновение ребенка и обозначая круги поиска, а заодно писали в мэрию, изучали строительное ремесло и сам строительный процесс во всех тонкостях. У котлована в священной роще жители Нижнего Хутора то и дело приставали с расспросами к строителям и прорабу.
– Откуда ж мы знаем? Нам велено строить! – возмущался прораб Киркка. – Строим по чертежам, а там видно будет.
– Ну а когда закончите первый этаж? И будет ли второй? – не успокаивались горожане. – И сколько вообще будет этажей?
– Всё зависит от финансирования. Будет финансирование – будет вам и второй этаж, – неохотно отвечал прораб Киркка. – Пока возводим фундамент. Затем возьмемся за стены и кровлю. Спросите лучше у начальства. Им виднее.
Но такой размытый ответ Юххо вовсе не устраивал! Юххо как театрал со стажем любил изучать программки, чтобы знать заранее обо всех премьерах в городе. Он старался не пропускать ни одной театральной постановки. Он и на Горле – то женился, потому что она когда-то блистала в местном театрике. Говорят, что она выступала в паре с самой легендарной Акте. Правда, потом Горле потеряла голос, надсадила слишком активным forte. А если честно, жестоко простыла и заполучила хронический тонзиллит. Зато у нее, как у заслуженной артистки на пенсии, есть пожизненный абонемент, да и в контрамарках ей никто никогда не отказывал. Юххо надеялся, что ее абонемент будет действителен и в новом театре, который вот-вот вырастет на краю парка «Дубки», там, где липовая аллея приютилась под бочком у вековых дубов-великанов, там, где вырыли уже огромный котлован и обнесли его синим забором. А на дне вовсю работали сварщики – только искры в разные стороны рассыпались! Уже положили бетонную подушку под корни засыпающих деревьев. Под вековые дубы и карликовые липы.
8А еще по парку «Дубки» люди не только гуляют, но и бегают. Особенно по вечерам и утрам. Вот, например, сейчас мимо Атти и Батти, распаляя их самокрутки, вихрем пролетела Тертту в развевающемся балахоне. К этому ее балахону все давно привыкли. Все в Нижнем Хуторе знали, что Тертту считает платья буржуазным пережитком и предпочитает носить вещи свободного покроя, хотя по сложению миниатюрна и фигуриста. Широкие свитера, накидки, рубахи навыпуск – всё на ней висело, как знамя на флагштоке в мертвый штиль.
Первое, что рассказывала Тертту каждому встречному мужчине, так это о том, как она сознательно пошла на дефлорацию в восемнадцать лет. Как она решила, что восемнадцать – самый подходящий возраст, а потому пошла в ненавистный буржуазный бар «Спасательная шлюпка» и отдалась первому попавшемуся бюргеру за сосиску и бокал воды, чтобы подпитать свою классовую ненависть.
– Он был ужасно толстый, этот Тряссо Хаппонен, – говорила Тертту изумленному кавалеру. – Тупой, грубый, и от него дурно пахло.
– Не понимаю тебя, Тертту, – пожимал в таких случаях плечами или делал удивленные, как у Ориокки, глаза всяк, кто пытался ухаживать за Тертту.
– А еще он был ужасным занудой и жадиной, как и все буржуи, – форсировала эпатаж Тертту. – Он решил на мне сэкономить и купил воды вместо пива. После этого все богатеи стали мне омерзительны. В их обществе я не раз ловила себя на мысли, что если бы я умирала от голода, а истощение заставило бы меня совокупляться за кусок хлеба, то я и тогда бы не легла ни под кого из Хаппоненов. Лучше уж простой мужичок, чем грязный буржуин.
Но тот, кто хорошо знал Тертту, не удивлялся этим ее историям. Потому что Тертту – бывалый тертый товарищ и вместе с Антти и Ахтти состоит в радикальной группировке экотеррористов. И по парку она бегала не просто так, а ради конспирации. Вместе с Антти и Ахтти она готовилась к новым акциям. Об этом в Нижнем Хуторе знали почти все. А кто не знал, тот догадывался.
Нельзя сказать, что у Тертту, Антти и Ахтти был одинаковый взгляд на всё. Иногда у них возникали серьезные идеологические споры.
– Секс, – поучал Антти, – отвлекает от революции. Поэтому мы не должны ни говорить о нем, ни думать.
