Галина Артемьева - Чудо в перьях (сборник)
Разумеется, политики ловчат. Так ловчат, что другие политики только и ждут, когда эти словчат. Ну, скажем, расстреляли палестинцы еврейских спортсменов во время Мюнхенской олимпиады, – интересно, как выйдут из положения наши дураки-идеологи, сочувствующие палестинцам? Наверное, выдумают чушь какую-нибудь вроде того, что евреи сами этот расстрел спровоцировали, чтобы подставить палестинцев… Они и выдумывают, а герои Галины Артемьевой с удовольствием их, дураков, на этом ловят.
Все это, к сожалению, дела не только давно минувших дней, но и дней нынешних. А вдруг московские дома взрывают наши же спецслужбы, чтобы подставить чеченцев? Я на такие гипотезы могу ответить только словами Станиславского: не верю! Но подобным гипотезам Галины Артемьевой я вынужден «верить», потому что все эти дезы и дозы вправлены в художественное целое, в либеральную систему иллюзий и прозрений, вне которых характеры теряют ту убедительность, которая в них несомненно есть.
А есть она – потому что либеральная система воззрений – как и любая другая (в том числе и антилиберальная) – лишь «рамочная», защитная конструкция, внутри которой реализуется (или не реализуется) настоящая человеческая драма. Либерализм, как показали русские философы (не марксисты – идеалисты), – стартовое условие, разрешение высказаться, цепочка феноменов, за которой должна открываться онтологическая глубина, или, в пересчете на «художественную убедительность», – картина жизни.
Картина жизни – вот главная ценность рассказов и повестей Галины Артемьевой, нанизанных на «нежную» ниточку грустно-веселых историй про зверей-детей и про нас, людей.
Сквозной сюжет этой картины, можно сказать, лейтмотив ее – распад семьи. Исчезает отец, спивается мать. Или: исчезает мать, возникает тетя, берущая детей на воспитание. Или – что хуже – детей отдают в детдом. Или – еще хуже – какая-нибудь бездетная американка закупает в России сирот… А русские? Русские мучаются, выкручиваются, бедствуют и все время спрашивают себя: куда девается любовь?
Можно родить без любви, от заезжего гостя; сын вырастет, станет чужим, уйдет. Но и семья – не гарантия счастья. Обязательно появится змея-рузлучница, муж бросит, а не бросит, так измучает изменами. Не станет змеи-резлучницы – явится свекровь-разлучница, железобетонная, тупая. Мало того, что муж уйдет, – сын «продастся, как проститутка» ради успеха, ради хаты «с четырьмя ваннами». Так зачем рожать, зачем звать «еще одну несчастную в этот мир»?
Это – на всех концах социума: и там, где «четыре ванны», и там, где «курево, водка и грязь», вечный запах казармы, пивной и вытрезвителя. Отчаявшиеся богатеи сводят своих детей в надежде, что те родят жизнеспособных внуков, – рождается поколение выморочное, обреченное. Отчаявшиеся бедняки ни на что не надеются: эти новорожденных бросают. Воспитательница детдома, пытающаяся всучить американке лишнего ребенка, спрашивает: «Как это Господь Бог нас терпит?»
И опять: никто не виноват, просто у нас «жизнь такая», «деваться некуда». Дети изначально и непоправимо несчастны, а увидишь, как мамочка страдает, оттаскивая младенца к крыльцу детдома, – и поймешь, что взрослые еще несчастнее детей.
И что же, нет даже символического выхода из этой прорвы?
Есть. Символический. Мечта о счастье.
Какое же оно, счастье, в мечтах наших соотечественников?
«Лежать и смотреть в небо – вот и рай».
А кто накормит? А бог и накормит. «Пойдешь гулять и найдешь чемоданчик с миллионом».
Медвежонок, прирученный людьми (которые перед тем в лесу угробили его мать), следующим образом постигает жизнь людей:
«Они… все хотели бы зажить настоящей жизнью, только, в отличие от него, не чуяли, в какой стороне, за какими лесами находится та земля, для которой они и появились на свет, чтобы быть не понурыми и усталыми, а радоваться и наслаждаться. Они думали, что где-то живется лучше, и гордо отказывались обживаться там, где им было предназначено».
Молодец мишка! Точно развел полюса для вольтовой дуги безадресной ярости: желание «наслаждаться» и нежелание «обживаться». Невозможно пройти по старому московскому Арбату, чтобы тебя не попытались ограбить, даже если с тебя нечего взять. «Приезжают в центр всякие темные люди, ненавидящие москвичей, особенно центровых. Думают, что у нас здесь жизнь – слаще не придумаешь. И начинают за это мстить». Все мечтают о дармовщине, ничего не имея, и все уверены, что другие все имеют, надо только отнять. Хотя отнять в сущности нечего.
А ведь живет в душе Галины Артемьевой стихийный социопсихолог, прикрывшийся «виньетками». Цветочки, листочки… а прислушаешься – катастрофа при дверях. Откуда – непонятно. И чего бояться – непонятно. Отсюда – безадресное раздражение, немотивированная ненависть, рассеянное хамство – привычное, родное, «непонятно за что», – сменяющееся готовностью помочь первому встречному, вплоть до самопожертвования, и тоже «непонятно, за что».
Вопрос «за что?» в этой ситуации вообще беспредметен. Сказано: от сумы да от тюрьмы не зарекайся. Герой Галины Артемьевой по наивности все пытается понять: почему? «Почему это, если ты будешь много работать в поте лица своего, как Бог Адаму велел, и если не будешь нарушать закон, все-таки суму, нищету, значит, и тюрьму должен рассматривать как возможные варианты своей судьбы?» Да потому, что никто и не собирается работать, как Бог велел Адаму, и вовсе не по Закону здесь хотят жить, а по Благодати, по душе, то есть: как все, а все – «даже в сортир идут только все вместе, построившись».
Неспроста бабуля говорила: «Чем больше узнаю людей, тем больше люблю зверей».
Что делать несогласным с этим образом жизни? Как стать достойными среди недостойных?
«Вы будете достойными, приличными людьми – слышите? (это мать – детям, перед тем, как оставить их и передать тете. – Л.А.) – что бы вокруг ни творилось, у вас своя цель: выучиться, встать на ноги, ни от кого не зависеть».
Что сделают дети, если им и впрямь удастся вырваться из родной мерзости, от пьяни, ругани, злобы?
Рванут отсюда.
Куда?
Со свойственным ей юмором Галина Артемьева уточняет: в Шведрию.
«Шведрия» – отличный адрес для тех, кто, лежа на травке, высматривает, не лежит ли где-нибудь чемоданчик с миллионом. В реальности адреса все-таки имеются – в соответствии с особенностями наступившей эпохи, когда национальные анкеты помогают определиться с той или иной родиной, иногда «исторической», а иногда фантастической – виртуальной, воздушной, мифической, мистической и, в конечном счете, лингвистической.
При этом национальный вопрос отнюдь не сводится у Галины Артемьевой к тому пятому пункту, который сделался в советско-еврейском самосознании столь фатальным. Напротив, на игровой поверхности ее прозы представители разных наций распускают перья и вроде даже подмигивают друг другу.
В первом же рассказе первого сборника Галина Артемьева расставляет в карнавальной позиции трех героев – любовников предприимчивой отечественной шлюхи. Следите за характеристиками. Один – американец. Белесый, как моль. Появляется редко, и только по делам бизнеса. Так что он тут, в общем, для ровного счета, и настоящий разговор об американцах – особый. Затем – русский. Новый русский. Законный муж. «Морда колом, громадный, бычара». О русских тоже разговор особый: от их имени красноречивее будут выступать особы женского полу, но «морда колом» припомнится. Кто же третий любовник нашей бесстрашной шлюхи? «Черный. Шнобель крючком, грудь лохматая, как у шимпанзе». Угадали, кто это?
А вот и нет! Армянин. Временно исполняющий обязанности еврея в сюжете, вздорность которого призвана усыпить нашу бдительность. Дело в том, что шлюха рожает двойню; один отпрыск у нее оказывается беленьким-красноморденьким, а другой – черненьким-крючконосеньким, а смысл рассказа в том, чтоб вовлечь нас в анекдот, разрешающийся взрывом смеха.
Однако продолжаем прослеживать национальные характеры. Возникают чехи, «страшно смелые: коммунистов ненавидят, русских презирают», и нам перед ними стыдно за 1968 год. Возникают чуваши, которые обнаруживаются у героев в пятом колене. Японцы, описанные вполне юмористически. Ну, и еще один сталинист-особист, оказавшийся казахом.
Пестрота этого народонаселения нужна затем, чтобы задать националистам любой масти вопрос от имени героини, в жилах которой смешалось несколько кровей, а в самосознании – все языки вселенной. Вопрос вполне иронический:
«А теперь скажите: кто мы по национальности?»
Так про национальности как пункты анкеты я пока и молчу, а говорю только про те привязки к «пятому пункту», которые имеют у Галины Артемьевой отчетливо провокативный нравственный смысл. Американцы ведь не исчезают вместе с тем белесым ковбоем, который наведывался к нашей шлюхе в свободное от бизнеса время. Они, американцы, учат нас жить. То есть: делают в России огромные состояния и при этом русских презирают. А также они учат нас христианству. Это сейчас. А полста лет назад? А весной 1945 года, на Эльбе, – рассказывает Галина Артемьева, – фрицы от наших бежали – плюх в реку! – к американцам поплыли, а американцы «выскочили на свой берег и всех до одного в воде перебили».
