Михаил Юдовский - Воздушный шарик со свинцовым грузом (сборник)
Лесина болтовня начинала меня утомлять и даже раздражать, и я невольно поглядывал на Тасю, менее привлекательную, но, по счастью, немую как рыба. Тася, видимо, привыкла держаться в тени своей подруги. Будь она посимпатичней, я бы предположил, что Леся в их тандеме играет роль буксира, который, беспрестанно тарахтя, заводит в гавань белоснежный корабль, после чего скромно удаляется, причалив к какому-нибудь захудалому пирсу. Но Тася не походила на корабль, да и Леся в последнюю очередь согласилась бы стать для кого-нибудь буксиром. Она явно претендовала на что-то большее, но проделывала это с такой назойливостью, что невольно провоцировала на грубость. Во время очередной совместной прогулки она как-то очень ловко поскользнулась и, потеряв равновесие, свалилась мне в объятия. Наши глаза встретились.
– Майкл, – с нарочитым укором проговорила Леся, – что ты делаешь? Нельзя же так… Если ты американец, это еще не значит, что ты можешь без спросу обнимать всех девушек, которые тебе понравятся.
– А ты шустрая, – усмехнувшись, ответил я.
– В каком смысле шустрая?
– Думаю, что во всех.
– Это такой галантный намек?
– Боже упаси. Обычная констатация факта. Все равно что сказать пригоршне снега, что она тает у тебя в руке.
– Тебе нравится, когда в твоих руках тают?
– Мне нравится, когда руки у меня свободны.
Это уже действительно было намеком, причем не самым галантным. Леся освободила мои объятия от своего присутствия, глянула на меня исподлобья и, взяв под руку Тасю, зашагала вперед.
– Ты что делаешь? – прошипел мне в ухо объявившийся Ярик.
– Наслаждаюсь прикарпатской природой, – невозмутимо ответил я. – Посмотри вокруг – пейзаж, достойный кисти лучших молдавских художников.
– Какие еще молдавские художники? – возмутился Ярик. – Тут стопроцентный шанс был, а ты его профукал…
– Шанс на что?
– Заполучить этим вечером подружек в номер. Она же сама тебе в руки давалась.
– Вот именно сама. Я ее туда не звал.
– Идиот, – сказал Ярик.
– Сам идиот. Нечего моими руками жар загребать. Если хочешь – беги за подружками и лично обустраивай свое светлое будущее.
– А ты?
– А я где-нибудь прогуляюсь в гордом одиночестве.
– Вот-вот, – кивнул Ярик. – Знаешь, у меня такое чувство, будто ты все время норовишь куда-то улизнуть.
– А у меня такое чувство, – отозвался я, – что скоро меня в туалет начнут сопровождать. Чтоб я не отрывался от компании. Слушай, Ярик, давай сознаемся, что мы всех разыграли.
– В смысле?
– Объясним, что я такой же американец, как они папуасы.
– Зачем?
– Затем что мне это надоело. Воображение должно уносить человека, как воздушный шарик в небо, а меня эти фантазии вяжут ниткой к свинцовому грузу.
– При чем тут груз, при чем тут какой-то шарик? Майкл, у нас вот-вот должно наклюнуться, а ты обламываешь на полпути…
Я нехорошо посмотрел на Ярика.
– Еще раз назовешь меня Майклом, – проговорил я, – и я точно всем скажу, что я перекрашенный папуас. Не сомневайся, мне поверят. Распишу, как я ходил голый по Новой Гвинее с клипсой в носу и ананасом в руке…
– Обязательно расскажи, как ты ходил голый по Новой Гвинее, – подхватил Ярик. – На это клюнут еще охотней, чем на твое американство.
Я махнул рукой, развернулся и зашагал прочь.
– Ты куда? – окликнул меня Ярик.
– Не знаю, – ответил я. – Шарик полетел… Вечером увидимся.
Я и в самом деле не знал, куда иду, целиком положившись на свои ноги, которые в подобных случаях умнее головы. Ноги привели меня на центральную улицу городка, носившую имя Свободы.
«Славно, – подумал я. – Свободы я, кажется, достиг. Вопрос в том, что мне теперь с этой свободой делать».
Справа от меня показалось здание почтамта. Продолжая повиноваться ногам, я зашел внутрь. В небольшом помещении было пусто. В углу темнели за стеклом несколько телефонных кабинок, за окошком скучала миловидная девушка лет двадцати с небольшим.
– Добрый день, – сказал я. – Можно от вас позвонить?
– Дзвоныть соби, – пожала плечами девушка. – Колокольчыка даты?
– Выбачтэ, – я усмехнулся. – Затэлэфонуваты вид вас можна?
– Куды?
– На Марс.
– Ни, нэ можна.
– Чому?
– Звъязок тымчасово нэ працюе [71] .
– А в Бостон можна?
– А це що?
– Мисто. В Амэрыци.
– Радше б вже на Марс тэлэфонувалы… [72]
– Так можна?
– Ни. Щэ замовлэння будуть чы даты вам колокольчыка?
– А з Кыйивом звъязок е?
– Хоч щось трохы людськэ… Який нумэр?
Я назвал.
– Зачэкайтэ. Прысядьтэ покы…
Я присел в стоявшее у окна кресло из кожзаменителя. Через пару минут девушка окликнула меня:
– Пройдить. Друга кабина.
Я вошел в кабинку и взял трубку.
– Алло? – услышал я искаженный расстоянием голос Даши.
– Привет, – сказал я. – Как дела?
– Нормально. Ты откуда? Тебя плохо слышно.
– С летающей тарелки.
– Откуда?
– С тарелки летающей. Меня похитили инопланетяне.
– Да? Я им не завидую.
– Им никто не завидует. Они маленькие, уродливые, синего цвета. Кроме того, у них отсутствуют рты и органы размножения. Они не пьют, не курят, не…
– Понятно, – перебила меня Даша. – И как долго они тебя продержат?
– Пару деньков. А может, насовсем оставят. Ты бы что предпочла?
– Я бы предпочла принять горячую ванну.
– Ладно, – сказал я, – принимай. Извини, что побеспокоил.
– Подожди. Так откуда ты звонишь?
– Долго рассказывать. Ванна остынет.
– Не остынет. Я еще воды не набрала.
– Тогда слушай… Нет, лучше я потом расскажу. Когда вернусь.
– Как хочешь. Пока…
– Подожди, – снова сказал я.
– Жду.
– Даша… – Я замолчал.
– Что?
– Я тебя люблю.
– Поэтому сбежал от меня, не сказав куда?
– Конечно. От нелюбимых не сбегают.
– Забавно. А что с нелюбимыми делают?
– Живут с ними. Как правило, долго и несчастливо.
– Глупости.
– Наверное. Чего еще от меня ожидать.
– Ладно, Мишаня. Ты позвонишь, когда приедешь?
– А ты хочешь, чтоб я позвонил?
– Допустим, хочу.
– Ты скучаешь по мне?
– Предположим, скучаю. Только не задавай так много вопросов.
– Больше не буду. Пока.
– Пока.
Мы одновременно повесили трубки. Я еще несколько секунд постоял в кабине, затем вышел и направился к девушке за окошком.
– Поговорылы? – спросила она.
– Поговорили, – рассеянно ответил я.
– З вас рубль симдэсят.
Я расплатился.
– З дивчыною своею балакалы?
– С сестрой, – зачем-то соврал я.
– Ага, – хмыкнула девушка. – Так то вы сэстри сказалы, що йийи любытэ?
– Что ж я, не могу сестру любить?.. А вы подслушивали?
– Ага, – простодушно усмехнулась девушка. – Цикаво ж. А от вона нэ сказала, що вас любыть.
– Она стеснительная. Вы что сегодня вечером делаете?
– А вам нащо?
– Хотив вас у гости запросыты.
– Ага. Зараз мий Стэпан прыйидэ, вин нас обох так запросыть…
– Такый лютый?
– Звир. Прыбье. Я тоби, скаже, курва, погуляю по москалях…
– А чого це я москаль?
– Стэпан колы злый, так у нього вси москали… Вы бы йшлы соби.
– Пиду, – кивнул я. – Бо дуже Стэпана боюся. Так вы не придете?
– Ни.
– И правильно. А знаете, все это вранье, будто нас какой-то груз к себе вяжет. Ничего нас не вяжет. Мы этот груз в себе носим.
– Якый щэ груз?
– Такый соби.
– Нэ зрозумила.
– Я тоже. До побачэння.
Я вышел из здания почты и зашагал по улице Свободы обратно к турбазе. К тому времени смерклось. Шел я неторопливо, потому что спешить было некуда. Дойдя до моста через Прут, я остановился, затем спустился вниз, к воде, и присел на какой-то пенек, торчавший из снега. Река, полускрытая сумерками, убегала вдаль, исчезая за поворотом. На мосту появились два темных силуэта.
– Ну що, – сказал один, – запалымо?
– Давай, – отозвался другой.
В темноте вспыхнула спичка, затем она погасла, и засветились два маленьких оранжевых огонька.
– Ты до Любкы на турбазу вэчэряты? – спросил первый.
– Но, – ответил второй. – А ты?
– А я на коляцию в рэсторацию [73] .
– Дорого.
– Та що там дорого. Сьогодни майно, завтра лайно [74] . Затэ у рэсторацийи москалив нэма. А на турбази ступыты нидэ, у москаля вляпаешся.
– Угу, – зловещим басом отозвался я снизу. – Повна турбаза москалив. Будэмо быты? Чы нэ будэмо нэ быты?
Мост так удачно отрезонировал звук моего голоса, что я сам немного испугался. Огоньки дрогнули. Некоторое время царило молчание, затем первый неуверенно спросил:
– Ты хто?
– Чорт, – ответил я.
– Тьху! – боязливо сплюнул второй.
– Нэ плюйся, бо вылизу, – пригрозил я.
Снова наступила тишина, затем послышался робкий голос второго:
– Вуйку, посьорбалы звидсы. Така лыха нич…
– А, можэ, набьемо чорту морду? – предложил первый.
– Я тоби зараз таку морду набью, – прогудел я, – що у зэркало дывытыся знудыть [75] .
– Вуйку, – второй потянул первого за рукав, – ходимо, га? Чы воно чорт, чы нэ чорт, а цэ лыха людына.
Первый – видимо, посмелее – перегнулся через перила моста и уставился в темноту.
