Андрей Битов - Оглашенные
– Вы что, и в оккупации были? – насторожился ДД.
– В оккупации нет, а в плену был, – беспечно молвил ПП. – Да вы можете мне не верить, доктор…
И так же, не открывая глаз, он протянул ему самокрутку.
– Что это??
– Кайф, доктор. Нихт шпацирен… Скажите, доктор, какие механизмы регуляции численности популяции (хорошо я усваиваю, а?), кроме Гандона и Мальтуса, существуют у Хомо Сапиенса? Гомосексуализм?
– Хм. Любопытное соображение. В науке это рассматривается как атавизм программ сексуального обучения.
– Война?..
– И война. Все то, что и у других, плюс… Человеческий вид, можно сказать, только над одним и работает – над развитием этих механизмов. И у него и это не получается. Потому что он, видите ли, ПОКОРИЛ природу. Как ее можно покорить? Когда ты ее часть? Вот форма самоубийства. Рубить сук, на котором сидишь. Покоренная природа ответила ему тем, что отняла у него прежде всего естественные механизмы регуляции. Они, конечно, продолжают работать, но слабо. Без неумолимости закона. Перешли в состояние факторов. Очень помогали эпидемии, всяческий мор – чума, холера… Косили враз по пол-Европы. Тут наша доблестная медицина вмешалась. И, конечно, война. Но и она уже не справлялась, как ни развивай средства уничтожения. Тем временем срабатывали и другие факторы. Знаете ли, что автомобиль потихоньку-полегоньку, зато без передышки, передавил людей столько же, сколько обе мировые войны? А удобрения, а лекарства… Все наше «созидание» (ДД произнес это слово в очень толстых кавычках) стало куда более эффективной войною, чем война. Война как способ стала устаревать, что и выразилось в изобретении атомной бомбы. То есть неприменимого оружия. Оно похоронило войну. Война стала бессмысленной – в ней нельзя победить, ее нельзя закончить. Пока что по-настоящему работает только рост мегаполисов.
– А вы гуманист, доктор… – бросил на него удовлетворенный взгляд ПП.
– И… и… – ДД прямо задохся от смеха. – И… пацифист!
– Завидую вам, – сказал ПП, глядя на катающегося от приступа смеха ДД. – Какой вы словили кайф!
ДД замер, наклонясь и не падая.
– Слышите?
– Нет, к сожалению.
ДД припал ухом к траве возле пустой бутылки.
– Наполеон чегой-то опять проигрывает, – сообщил он.
– Это травка говорит…
– Нет, бутылка! А травка: шу-шу-шу да шу-шу-шу…
– Травка всегда тихо говорит.
– Ш-ш-ш! Слышу… Нежно так: ты? я? здесь? да?..
– Стоп! – скомандовал ПП. – Смотри, не вывались в мантру!
– Зачем вы перебиваете! – обиделся ДД.
– Просто хватит, – молвил ПП с великой печалью. – Я кайф не словил.
Как странно они поменялись ролями! ПП вдруг стал белым клоуном, а именно ДД – рыжим. Море было – ковер и арена.
ДД прыгал по ковру, как обезьяна, ловко ловя руками что-то для нас невидимое, то ли бабочку, то ли муху, то ли свою птичку… ПП смотрел на него с ласковой печалью.
– Ловить… – ДД продолжал ловить воздух руками, давясь от смеха. – Кайф… Поймал! – И доктор медленно, по пальчику, разгибал кулачок. – Улетел, улетел! – радовался ДД.
И ловил снова.
– Сме… сме… – с великой скорбью, прикрыв глаза, стонал ПП. – Сме…
– Смех? – вдруг очнулся ДД. – Почему я так смеюсь? – Он все еще продолжал прыскать, как кипящий чайник, который только что выключили.
– Сме… сме…
– Смерть? – догадался ДД и перестал булькать. Но пар еще валил из его носика. – Что с вами, Павел Петрович?
– Сме… сме…
ДД тряс ПП, пытаясь привести в чувство.
– Сметана! – наконец ясно выговорил ПП, пристально взглядывая на ДД. – Доктор, вы чайник.
Наконец и ему удалось рассмеяться: ДД растерянно озирался по сторонам, словно ища чайник, не понимая, как он сюда попал.
– Что вы мне подсунули?!
– Травку, доктор, травку…
– Почему вы меня не предупредили? Это действительно нехорошо, не по-товарищески…
– Иначе бы вы его не словили. Это-то как раз по-товарищески было.
– Почему чайник? – ДД обиделся, как дитя.
– Простите, доктор. Я не в том смысле. Простите, что я вам кайф поломал. Завидно стало. – ПП поднялся: – Пойдемте, доктор. Пиво – тоже человек!
– Никуда я не пойду.
– Народ, лишенный пива… – мрачно изрек ПП.
– Перестаньте пудрить мне мозги!
– Народ, лишенный пива, недостоин звания народа! – закончил мысль ПП.
И они пошли. Дальше на север. Мимо реликтовой рощи. Не глядя на море. Лишенные пива.
Причем ДД каким-то образом по-прежнему сохранял свой профиль, ступая по кромке воды как бы по песочку, а ПП – анфас – грубо хрупал по крупной, раскаленной уже гальке.
Солнце вовсю. У ДД, в профиль, козырек. У ПП – анфас, листик на вздорном его носу.
Практически они молчали. Насколько они вообще способны не раскрывать рта.
– Боюсь, что мы их уже не догоним…
– Ваших коллег? Вам не кажется, что вы их уже перегнали?
– Вы дьявол, Павел Петрович…
– Мне кажется, мы ведь распределили роли. Все идет пока по сценарию: вы – Фауст, я – Мефистофель. Я, между прочим, тоже рабочий день потерял. Вышел порисовать и этюдник забыл.
– Вы же скульптор.
– Скульпторы тоже рисуют. Эскизы.
– Вы собираетесь изваять море?
– Вы очень догадливы, доктор. Именно море я собираюсь. Это моя сокровенная мечта – воздвигнуть памятник морю.
– В каком, интересно, виде?
– В виде коровы.
– ?!
– Вы ведь видели дельфина… Он меня совсем было сбил с толку. Его морской коровой зовут.
– Морская корова – совсем другое существо.
– Это я знаю. Неужели вы могли подумать, что я стану ваять корову, то есть море… то есть корову… сим-во-ли-чески? Я – реалист! Море… в виде дельфина!.. тьфу!!! Так любая бездарь сможет.
– Не понял.
– Еще поймете, – заявил ПП. – Увидите. Лучше бы вам этого не видеть.
– Не понял.
– Это не всякий выдержит.
– Я плохо разбираюсь в искусстве. Я рядовой ученый. Я допускаю, что быть скульптором – это призвание. Но как вы его обнаружили? Как это можно родиться поэтом, живописцем, скрипачом?..
– Люди, лишенные детства… – мрачно сказал ПП.
– Кто?
– Скрипачи, говорю.
– Я про вас говорю. Как вы догадались, что вы именно скульптор?
– А как вы догадались ловить птиц?
– Это не одно и то же. Но я, как ни странно, помню, как все это началось. То есть я не помню даже, мне мама рассказала…
– Родились и поймали птичку?
– Именно! Я еще еле ходил, все играли в песочек, а я все вокруг бочки с водой, к которой время от времени прилетали и пили птички. И догадался так наконец крышку на бочке установить, чтобы крышка захлопнулась, когда птичка на ее край садилась, чтобы попить. И я ее поймал!
– Ну вот. А спрашиваете, как стать скульптором… По сродству души! Это не мое определение, а моего учителя.
– Вы были учеником скульптора? Как в Средние века?
– Браво, доктор! Именно как в Средние, лучшие, доложу вам, наши века… Я ученик Григория Сковороды. Утверждал он, в частности, что человеки несчастны оттого, что не находят себе занятия по сродству души. Поделил он все человечество на три и получил духовенство, воинство и крестьянство. Советовал он присматриваться к младенцу: если тот в хоре подтягивает – в семинарию, если к сабельке тянется – в солдаты, если с червячком забавляется – тогда паши. Найдут все себе занятие по сродству – вот тебе и счастье.
– А мы с вами кто тогда такие?
– Мы-то? Мы – незаконнорожденные.
– …
– Петр Первый издал такой указ: незаконнорожденных записывать в художники. Вы – тоже художник, – милостиво издал свой указ ПП. Это не прозвучало у него убедительно, и он добавил: – В своем роде… Вас жажда еще не замучила? Может, еще сыграем?
ДД ухмыльнулся, более не раздумывая, протянул ему сдачу:
– Да, мы с вами, кажется, нашли занятие по сродству…
– Это не шутки. – ПП, также не раздумывая, принял деньги. – Если бы каждый был занят своим делом, откуда взяться агрессии и депрессии, что, по сути, одно и то же? Вместо бессмысленной борьбы с инакомыслием и алкоголизмом я бы этим занял психиатров – диагностикой призвания. Психиатр выписывал бы рецепт: министру иностранных дел – выстригать ножницами из бумаги драконов или розы, военному министру – выпрямлять старые гвозди и т. д. С сохранением оклада и привилегий. Представляете, как бы они были счастливы? И мы заодно. «Сказка о том, как один мужик двух генералов прокормил» была бы вовсе и не сказка. Прокормил бы! Хотя бы потому, что они бы ему больше не мешали. И главное, мужик этот наладил бы производство пива. И народ бы стал народом.
– Только давайте не будем говорить о России… – поморщился ДД.
– О чем же еще говорить? Мы только о ней и говорим. Доктор, а вы случайно не еврей?
– Я? Кажется, нет. Какое это имеет значение?
– А вы, батенька, интеллигент… Имеет, имеет. Я бы на вашем месте так легко от этого не отказывался.
– А вы-то сами, Павел Петрович?
– Я-то?.. Кто из нас не был евреем… Тут без поллитры не разберешься.
