Юлия Лешко - Ангел в темноте
Медовый месяц пришлось в экстренном порядке перенести – в связи с лечением молодого мужа в стационаре. Зато потом «медовый» период у них явно затянулся – на эти самые пять лет. По крайней мере, за годы, проведенные вместе, они не смогли ни надоесть, ни даже просто буднично привыкнуть друг к другу: на это работала даже разница в ритме жизни – каждому его профессия навязывала свой…
Может быть, как иногда шутил Алексей Александрович, это случилось еще и потому, что его популярная супруга оставила после замужества свою звучную и уже довольно известную в профессиональных и зрительских кругах девичью фамилию Покровская, тем самым как бы закрепив за собой статус невесты навсегда. Лена, не лишенная честолюбия молодая телезвезда, действительно в свое время робко попросила у него об этой уступке, зная, как ревностно относятся мужья к данному вопросу.
А может быть, они по-прежнему ощущали себя едва ли не молодоженами потому, что у них до сих пор не было детей.
По радио звучала музыка, за окном радостно «чирикали» своим приближающимся хозяевам готовые в путь автомобили, по проезжей части все чаще ездили автобусы и троллейбусы. Лена любила шум проснувшегося города – он ее бодрил так же, как и бодрая беззаботная болтовня диджеев с FM-радиостанции.
Она поставила перед Алексеем тарелку с живописным гастрономическим натюрмортом: яичница, два ломтика сыра, большой помидор, разрезанный надвое, пучок петрушки… Даже голову наклонила от удовольствия: красиво вышло.
Алексей с интересом посмотрел на это произведение:
– Ленка, на что похоже?
Уже отвернувшаяся к своей овсянке на плите Лена ответила, взглянув мельком:
– Дед Мороз летом.
Алексей засмеялся:
– Да ну?! Я думал, закат в Сахаре на фоне оазиса. Лена присмотрелась:
– И солнца два? Это что, закат в Сахаре глазами умирающего от жажды? Сейчас чаю налью.
– А где Дед Мороз-то? – продолжал невинно развлекаться Алексей.
Елена взяла вилку как указку:
– Смотри! Глаза, щеки красные, шапочка желтая, борода зеленая – это летний такой Дед Мороз.
Ее супруг пригляделся еще раз – точно! Произнес с уважительной интонацией:
– Кулинар… Дизайнер… Красавица!
И потянулся обнять жену.
Лена засмеялась коротким смешком, с нежностью посмотрела на мужа.
И в эту идиллическую минуту по радио послышался всегда немного смеющийся голос популярного диджея Кости Шанина. В своей обычной несерьезной манере он начал свою любимую игру со слушателями:
– А теперь наш традиционный конкурс «Ша!» от Кости Шанина, это я для тех, кто только что проснулся, и сегодня – от компании «Коти». Давайте отгадывать, если хотите получить в качестве приза портативный набор парфюмерии унисекс… Внимание! Этот человек имеет какое-то отношение к формуле, но не математик, у него есть брат… ему, вообще-то, сам черт не брат… ха-ха-ха… и он, его брат… ха-ха-ха… тоже не математик… Шампанское он не пьет, он вообще, хм, по-моему, не пьет, но вот обливается им довольно часто… В общем, кто этот человек? Назовите его знаменитое, я вам подсказываю, знаменитое имя. Ждем ваши версии по телефону 2-100-900 в течение десяти минут. Поехали…
Зазвучала легкая музыка. Лена какое-то время постояла неподвижно, глядя в одну точку, расположенную примерно возле вентиля газовой плиты.
Не обративший внимание на шанинскую галиматью Алексей спокойно продолжал завтракать, украдкой заглядывая в незаметно подвинутую ближе газету.
– Лен, а чай?
Лена, по-прежнему немного похожая на сомнамбулу, рассеянно выключила огонь под кастрюлькой со своим геркулесом, взяла чайник и медленно налила заварку в стоящую на столе открытую сахарницу до краев.
Алексей, какое-то время зачарованно смотревший на это безобразие, наконец спохватился:
– Лена! Что ты делаешь?
Лена «очнулась» и увидела, что наделала, засмеялась, засуетилась:
– Ой, я сейчас, я просто задумалась.
Алексей удивленно спросил:
– Да над чем, моя хорошая? Над парфюмерией унисекс?
И, чтобы как-то утешить расстроенную своей неловкостью Елену, продолжил эту несерьезную тему:
– Так она тебе не подойдет, унисекс вообще не твой стиль. Унисекс… звучит даже как-то обидно, мне кажется. Секс – он или секс, или… а может, моя родная, ты влюбилась?
И тут произошло то, чего желавший рассмешить жену Алексей Александрович меньше всего ожидал.
Лена внимательно посмотрела на него, а потом села рядом, положила руки на стол перед собой и сказала – просто, как поздоровалась:
– Может быть.
Вмиг переставший улыбаться Алексей посмотрел на жену с интересом и… недоверием, молча.
Лена поправила волосы, как бы собираясь с мыслями, улыбнулась, а потом повторила – удивительно беззаботно:
– Может быть. Ты знаешь, я встретила одного парня…
Ошарашенный этим заявлением Алексей откинулся на спинку стула и стал смотреть на жену с все возрастающей тревогой и ожиданием.
Лена на мгновение «споткнулась» о его прямой и уже совсем не веселый взгляд, но почему-то все же продолжила:
– Понимаешь… ты ведь меня лучше всех понимаешь? Ты не бойся, сейчас я все объясню…
Алексей Александрович произнес – уже окончательно серьезно:
– Лена, а я боюсь.
Она попыталась улыбнуться, было видно, что она уже жалеет о сказанном, но потом, упрямо мотнув головой, все же продолжила:
– Я и видела-то его всего пять минут на вашем стадионе… но, знаешь, вспоминаю уже два дня. Ничего не могу с собой поделать – просто стоит перед глазами, наваждение какое-то! Вспоминаю, как он говорит, как двигается… он похож на щенка – такой грациозный, свободный, смешной!
Алексей опустил подбородок на скрещенные руки, но так и не смог отвести глаз от Лены. А она, улыбаясь – Боже мой! – нежно и мечтательно.
– У него такое лицо! Я видела его пять минут, а оно изменилось сто раз. Глаза? То круглые, как блюдца, детские почти, то… совсем наоборот!
Как бы спохватившись («Господи, что я несу?»), она убрала, наконец, с лица неуместную просветленную улыбку, посмотрела на молчаливого, отодвинувшего и чашку, и тарелку, и газету мужа. Он по-прежнему сохранял видимость спокойствия, но это ему тяжело давалось.
А по радио Шанин уже вовсю дискутировал со слушателями – никто пока не отгадал фамилию гонщика Формулы-1… «Да, эрудиция на нуле…» – автоматически отметила про себя Лена.
Алексей молчал, как стена. Чтобы как-то разрядить обстановку и оправдать свое невинное увлечение, Лена продолжила «объяснительную»:
– Понимаешь, он такой раскованный, легкий… И он так вел себя, что за эти пять минут я… почувствовала себя и красивой женщиной, и совсем юной девушкой, с которой можно познакомиться просто так, на улице, и маленькой девочкой, которая еще играет в мяч и не боится запачкаться или даже разбить коленки.
Алексей, невозмутимо выслушав и этот монолог, ни слова не говоря в ответ, придвинул к себе тарелку и начал сосредоточенно поедать яичницу. Теперь настала очередь Елены удивляться:
– Леша, я лучше тебя понимаю, что это смешно и несерьезно, как вообще все, что я говорю, но может, жевать все же не стоит? Какие-то у тебя перепады в настроении…
Алексей отложил вилку, отрицательно покачал головой и снова принялся за трапезу. Нет, аппетит, судя по всему, пропал. Он посмотрел на жену и заговорил с нарастающим раздражением, которое, видимо, уже не было сил скрывать:
– Перепады? Да нет. Понимаешь, Лена, вот эта яичница – это реально, вилка – это реально, а все, что ты мне сейчас сообщила, поделилась, так сказать… – это… это ужас какой-то!
Он начал заметно нервничать.
– Это бред! Я жую, просто чтобы не свихнуться!
Но жевать, конечно, перестал.
Найденов встал, подошел к окну. Лена сидела все в той же позе.
Алексей Александрович, как видно, собравшись с силами, продолжил:
– Как гром среди ясного неба! Лена!
Он обернулся к жене, присел перед ней на корточки, взял за руки, глянул в лицо:
– Лен, это ведь ты, правда? Ты, моя жена, моя любовь, моя подруга! Ты мне ближе всех на свете! Мне скоро пятьдесят!
Этого перебора Елена стерпеть не смогла:
– Тогда мне скоро – сорок!
– Не за горами! – не сдался ее супруг. – И ты мне вот так, запросто, ничуть не беспокоясь, что я думаю, что я при этом чувствую, рассказываешь про какого-то мальчишку, у которого, видишь ли, глаза, как блюдца, уши, как у щенка, или что там еще… Как его хоть зовут, негодяя?
Лена, улыбнувшись растерянно, ответила:
– Не знаю.
Меньше всего она ожидала от Алексея столь драматической реакции на свое невинное увлечение «утренним мальчиком»… Ну, смех, ирония, в крайнем случае – сарказм! Да нет, посмеялся бы только… Она привыкла делиться со своим мужем всем: проблемами на работе, и переменами в настроении, и прочитанными книгами, и всплывшими внезапно воспоминаниями, и понравившимися песнями, даже снами… Чем этот мальчишка, который так украсил утро понедельника и которого она скорее всего не увидит больше никогда, отличался от сна? Или песенки?
