Александр Лапин - Волчьи песни
Сзади Надька с пояснениями:
– Он по дороге из школы домой упал. И подняться не мог. Его ребята донесли. Положили на кровать…
– Что с тобой, сынок? – трогая нежный лоб прокопченной от дыма костра рукой, спрашивает Володька.
У того слезы на глазах. И такое отчаяние. Шепчет:
– Больно!
– Что болит? – трогает его за руку отец.
– Ноги болят. Сильно-сильно, не могу пошевелить.
Да… Тяжело, когда сам болеешь. Но ты взрослый, сознательный человек. А когда маленький ребенок – вдвойне, втройне тяжелее на душе. Но надо что-то делать и в такой ситуации. Первый вопрос, естественно, к жене:
– Ты врача вызывала?
– Ну какой у нас здесь врач? Приходил наш фельдшер Иван Петрович. Посмотрел, покачал головой. Дал таблетки на всякий случай. Она пошла на кухню, принесла прописанное.
«Анальгин», «Но-шпа», – прочитал Володька на упаковках. Подумал: «Да, негусто». И жене:
– Ерунда это, а не лекарства. Они ему помогут, как мертвому припарки, – сказал и сам испугался такой присказки. Исправился, добавил:
– Как слону дробина!
Посидели, подумали на кухне. Надо вести ребенка в район. В поликлинику. Жена собрала Антона. Укутала в одеяло с головой. Только нос торчит. Он отнес его в кабину уазика. Положил на сиденье.
Тронулись потихоньку от дома. Машину качает на ухабах. Ребенок постанывает. Надежда поддерживает малыша. Плачет.
Едут по разбитой дороге долго. Наконец показывается из-за поворота одноэтажное, облупившееся здание – районная поликлиника.
В регистратуре толпится народ. Володька кое-как приткнулся с ребенком на руках на стульчике в углу. Надежда встала в очередь. Надо взять карточку.
На их счастье, в этот момент в фойе нарисовался знакомый – заместитель главного врача. Молодой спортивный парень лет двадцати восьми. Он как-то охотился у них вместе с главврачом. Подошел, поинтересовался, что привело их к ним.
Озеров, не спуская ребенка с рук, рассказал о своем несчастье. Василий – несуразно длинный, одетый в белый халат и шапочку – посочувствовал и помог. Через пару минут их провела внутрь к докторам пожилая медсестра с изможденным лицом блокадницы.
К терапевту попали без очереди.
Доктор – этакая пожилая близорукая тетенька в домашних тапочках, не очень свежем халате, с коротко обстриженными седыми волосами – сразу приступила к священнодействию. Положив Антошку на кушетку, принялась ощупывать, осматривать, обстукивать, обслушивать и опрашивать.
Володька, как мог, подробно объяснил все происшедшее.
Докторша подумала-подумала. И позвала на помощь еще одного эскулапа. Такого огромного, широкого, как шкаф, мужчину с круглым, как сковорода, лицом. Но по лицу видно, что добрый. Наверное, детский врач.
Тот тоже осмотрел, ощупал ребенка. Видно, что оба понять ничего не могут. Все цело. Руки, ноги, голова. Стал допрашивать Антошку:
– Мальчик, что у тебя болит?
– Все болит, – прошептал ребенок.
Доктор то ли пошутил, то ли сыронизировал:
– А пятки болят?
– Нет! Пятки не болят, – ответил ребенок.
– Ну вот. А ты говоришь – все. Значит, не все!
Посоветовались они, решили направить ребенка на рентген.
В рентгеновском кабинете положили на специальный стол. Под аппарат. На простыню. Ребенок шепчет отцу:
– Мне холодно. Холодно!
– Потерпи, сынок. Сейчас я тебя заберу, – с жалостью шепчет в ответ Володька.
Сделали снимок. Большой. Все кости целы. Никаких патологий нет.
Позвали третьего врача. Заведующего отделением. По-ихнему – собрали консилиум. Долго сидели за закрытой дверью. Совещались. Наконец пригласили родителей. Завотделением – старичок-боровичок с розовой лысинкой и белыми седыми бровями – выразил общее мнение:
– Мы, конечно, диагноз поставим. Но, если честно, сами ничего понять не можем. Везите ребенка в область. Может, там разберутся…
Несолоно хлебавши поехали они домой. Дома положили Антошку на кровать. А что делать дальше – не знают.
Хорошая мысля приходит опосля. Наутро как толкнуло Володьку. Трясет сонную Надьку за плечо:
– Надюха! Поехали к бабке Мамлихе!
– К какой еще бабке?! Ты что, с ума сошел?
– Нет. Вовсе я ни с какого ума не сходил. Помнишь бабку – божий одуванчик? Она тогда мне бородавку свела!
– Ну, так то – бородавку. Глупости ты говоришь! Антошку в область везти надо…
Потихоньку от жены Озеров все-таки поехал к старухе. Мамлиха – старенькая совсем. Глаза запали. Слезятся. Рот беззубый. Волосы все белые. Без единого темного пятнышка. Внимательно посмотрела она на Володьку васильковыми выцветшими глазами. Построгала палочку ножичком. А потом сказала свой приговор:
– И-и, милай! Что тут говорить. О чем думать-то? Лешак на тебя обиделся. Вот и напустил злую болесть на сыночка твоего. Ведь это ты Коргово-то поставил! И зверей там собрал! Вот он и обиделся. Да, и не только он. Духи леса тоже тобой недовольны. Вместе и напустили мороку-хворь. Отняли у Антона твоего силу жизни. Надо тебе, милай, жертву им принести. Угодить им всем. Пусть хворь заберут…
– Какую-такую еще жертву? – опупел Озеров. – Как это сделать?
– Ну и неучи же вы, темные люди! – заворчала старая. – Возьми самую тебе дорогую вещь. Лучше новую. И зажги ее на огне. Очисти воздух. В это же время проси лешего, задабривай духов. Чтобы хворь ушла…
Поехал Озеров домой, призадумавшись: «Дичь, конечно. Но хуже не будет. Вернее, и так уже хуже некуда. Сделаю, как старуха велела».
Ушел утром в лес, прихватив любимые, почти новые торбаза из оленьей шкуры. Сам шил этот предмет зависти всех приезжавших охотиться гостей.
В лесу, на широкой поляне, под вековыми соснами разложил костер. Весело затрещали дровишки. Искры заскакали, запрыгали, как огненные бабочки, вверх.
А Володька, по-медвежьи, косолапо притопывая, стал ходить вокруг него и в такт напевать что-то вроде: «Леший, леший, брат мой, забери ты хворь домой…»
Бросил он в огонь оленьи, расшитые бисером торбаза…
И на пятом круге ударил его морок. Что-то такое случилось. Почувствовал он, что поплыла земля вокруг. И как будто он приподнялся над нею, над костром. И плывет. Плывет. Поднялся его дух в верхний мир. И обозрел оттуда леса и луга, озера и реки.
А радость-то какая! Господи! Так и поет душа. Разливается. Чувствует полет. И плачется ему. И смеется…
* * *Дома Надюха спросила с надеждой:
– Ну, что бабуля тебе сказала?
– Велела собрать в огороде крапиву. Самую ядреную. Истопить баню. Крапиву эту запарить в шайке. И в этой запаренной крапиве парить ребенку ноги.
– Что за дичь? – заволновалась жена.
Поругались-поругались они, а сделать сделали как надо.
В деревне баня-то хороша. Только ребенка жалко. Как он кричал! Тоненько, как зайчик:
– Ой-йо-йой!
А Володька, сам чуть не плача:
– Надо, миленький! Надо, маленький!
После бани с крапивой красного, распаренного Антошку отнесли в кровать.
Ночь проспали, слушая постанывания мальчика. Наутро начались чудеса.
На ногах и теле стали проступать багрово-красные пятна. Через день они сделались сине-багровыми.
– Это простуда выходит! – немедленно заявила приехавшая на зов теща.
А ребенок продолжал оживать. На третий день сам сказал:
– Мама! Я кушать хочу!
На четвертый уже вставал на ноги. На пятый ходил…
Так Володька стал шаманить.
XI
Ранним московским утром, когда солнечные лучи только-только позолотили шпиль речного вокзала, что расположен недалеко от Ленинградского проспекта, на причале началась интенсивная движуха. Прямо к белому трехпалубному теплоходу с гордым названием «Михаил Светлов» стали подъезжать и подходить экскурсанты. Кто на такси, кто на личном автомобиле, а основная масса пешим порядком.
Палубная команда, вся в белом, состоящая из молодых и симпатичных стюардов, приветствует ступающих на хлипкий трап и направляет поток пассажиров во внутренние помещения чудесного речного судна.
Прямо к трапу, разбрызгивая лужи, подъезжает зеленая иномарка Volkswagen. Это прибывает сам генеральный директор группы «Завтра» господин Дубравин. Широкоплечий, загорелый атлет в легком летнем пиджаке, энергично шагая через две ступеньки, сразу поднимается на третью палубу. Здесь ему, как члену дирекции, отведена каюта-люкс. Это две комнатки. В одной стоит двуспальная кровать. В другой – диван, стол, стулья, шкафчик с посудой. И еще есть невиданная советская роскошь. Персональный сортир.
Дубравин быстро распаковывает сумку с вещами. Переодевается в голубые джинсы и черную с золотом майку. И ходу в коридор. Он ищет Галю Шушункину, которую наверняка поселили палубой ниже.
Сегодня он полон страхов и сомнений. А все дело в том, что они давно не виделись, хотя и работают вместе. С одной стороны, приближается день, который они назначили для отъезда. А с другой – он чувствует, что все идет не так. И, похоже, Галина в последние дни избегает его общества.
