Елена Бочоришвили - Только ждать и смотреть
Надо было встать и выйти. Бросить на стол салфетку. Вжик – как косой с плеча! Отец Филиппа бы не замедлил. Слава ему, герою, слава. Надо было ловить эти сигналы – женщина знает, как возникает ангина! Надо было бежать!
Мсье Киселев сослался на легкое недомогание и попытался подняться. Тут она бросилась ему на грудь, да, прямо так. “У меня есть прекрасное средство, абсолютно натуральное, там все из трав. Я всегда ношу его с собой”.
“Благодарю покорно, я, может, пошлю за врачом…”
“Что вы, ведь я медсестра!”
И потом достает желтый пузырек, залезает в него чайной ложкой, – вот, я сама приму ради вас, я всегда принимаю, когда мне неважно! Ам! А теперь вы – ам-ам? Он испугался, что она передаст ему ту же ложку, но она схватила другую, – я вам всего полложечки, смотрите, это не страшно! – и воткнула в него, убила наповал, как того быка.
И все.
Все! Голос – пропал! В горле – мертвая тишина. Конец! Карьера, дело… Партия Неизвестного в опере Верстовского “Аскольдова могила”… Да что там – всей жизни конец!
Красивой жизни – конец.
8“Я был в прекрасной форме, вот что обидно!” – рассказывал потом мсье Киселев психотерапевту много лет подряд.
Голос появился где-то через две недели. Не голос даже – сипенье ржавой трубы. Однако забрезжила надежда. Он вернулся в Париж, он поехал в Милан. В Швейцарию, к какому-то знаменитому врачу. Так что же вы приняли, что там было, в этом средстве? Что за травы? А что за цветы были в букете? Как же лечить, если мы не знаем, от чего? Он разыскал ее адрес, он списался. Она отвечала сухо – это лекарство дала мне подруга, я напишу ей, спрошу. Назвала одну траву, потом другую. Да что вы, я все время это принимаю, там ничего опасного. Даже детям даем… Потом перестала отвечать. Он плакал, плакал каждый вечер. Жизнь. Жизнь под откос! Не ешь ничего лишнего. Не пей. Не кури. Перед концертом надо выспаться. Помни, что ты певец. Дело – это главное!
Он никогда не думал о себе – я счастлив! А ведь был! Почему мы понимаем это, только глядя назад?
Прошло года три-четыре, в мучениях, в пустых надеждах, в слезах. Врачи, упражнения, психотерапия. Ничего не помогло. Наконец один из докторов спросил его – а сколько вам лет, мсье Киселев? С годами ведь голос слабеет, а иногда пропадает совсем. Будто ему все приснилось – страшная женщина в черном платье, ее муж в белых ползунках. Может, голос действительно пропал оттого, что певец постарел? Когда Филипп встретил его, в ресторане, мсье Киселев думал, что приехал в Ниццу последний раз. Без дела нет жизни. Погулять напоследок, а потом…
Почему-то захотелось рассказать все Филиппу сразу же, во время первой встречи. Есть же люди, которые располагают к себе с самого начала – непонятно как. “Знаете, вот здесь, на этом месте, я позволил себя убить. Да, роковая женщина, судьба”. Мсье Киселев не рассказал потому, что ему показалось – мальчик и так все понял, без слов. Как он ни о чем не спросил! Откуда в нем – молодом, необразованном, деревенском, – такой класс?
Никакая терапия не спасла бы певца от пистолета. Но вот Филипп…
– Мс-сье Кис-се-лев! Я-вас-с-сра-азу-узнала! – кричал Филипп женским голосом. И швырял к его ногам веник, как букет.
Мсье Киселев – ах, надо было наложить побольше грима! Вы бы меня не узнали!
Филипп, сведя глаза на переносице, – я-о-вас-с-с-слы-ха-ла-еще-в-Ми-ла-не!
Мсье Киселев – о, вы бывали в Милане? Не сразу скажешь!
Филипп – к-как-ж-жаль-что-нас-не-бы-ло-на-кон-цер-те!
Мсье Киселев – да я этого вовсе не заметил…
Потом появлялся муж и объявлял важным голосом, что он ест только куриное мясо! И делал движения локтями, изображал петуха. И потом, чуть позже, развязка – ам-ам!
Конечно, жизнь – театр. Мы то плачем, то смеемся.
9…А ведь на одном месте задерживаться не любил! Нет! Говорил себе, смеясь, потому что был молод, – так-вс-с-ся-ж-жизнь-п-прой-дет! Иногда бежал по огромному залу ресторана, в шесть окон, и замечал мимобегом – деревья в багряном цвету. И бежал дальше, спешил. Или шел утром с базара, нес в корзинке свежие фрукты и гвоздики на длинных ножках. Туман. Вступишь на мост – не видно другого конца. Пар поднимается над рекой, цепляется за стенки домов. Вот и весна. Париж, Париж, завтра опять рано вставать.
Мсье Киселев вел дела. Он встречал и провожал. Брал заказы и отвечал на звонки. И создавал истории, которых не было. “Ах, Филипп, дама из седьмого номера, уверяю вас, – веселая вдова! Заходит к нам сегодня красивый молодой человек, называется племянником, стучит к ней в дверь, барабанит пальцами, ему не терпится доставить свой пароль…” Театр одного актера и одного зрителя. Жизнь, которой в жизни нет. Произведение создано для сцены, но сцену никогда не увидит.
Когда выдавалось время, мсье Киселев надевал свой длинный плащ, уже старомодный, брал берет и зонтик. Выходил на встречу с природой во всеоружии, как на войну. Покупал букет по дороге на кладбище. Может, мы с вами были знакомы. Моя мамочка водила меня к вам на дачу…
Еще не было ясно – ни Филиппу, ни мсье Киселеву, – что гостиница – это дело. Знак равенства, счастье. Мы ведь понимаем все, лишь оглядываясь назад. Зачем мсье Киселев купил “Красивую жизнь”? Потому что деньги были последние? Вот так, по-русски, как в старое время – делайте ваши ставки, господа! Прощальная песня. Ты – моя самая сильная, единственная в жизни…
Но ведь не удержишь. Не остановишь. Время – бежит! День разделился на въезд и выезд. Не болтайтесь у клиента под ногами. Пару слов о погоде, и ладно. Молчите, если вам нечего. Им ведь кажется, что они при деле. Приехали откуда-то и едут куда-то. Они в антракте между действиями. А вы? Может быть, уже время…
Вдруг пришло письмо из Ниццы, от знакомого нотариуса. “Мсье Киселев, я обращаюсь к вам с предложением. Мне необходимо срочно ликвидировать имущество… умершего в возрасте… гостиница в плохом состоянии, много лет не работает… вместе со всей обстановкой… великолепно расположена, Канны… с вашим опытом… исключительный случай, какая-то мелочь…”
Но ведь и мелочи не было! Все деньги лежали в этих стенах, что упирались локтями в дома соседей. Гостиница “Бель Ви”! Девять комнат, каждая на двоих. Нет, у нас не ванные, а душевые. Ресторан закрывается до обеда. Завтрак можем подать в номер. Рыба свежая, только что танцевала…
Надо спросить у соседей. Ваш дом всегда интересует соседей. У вас зеленее в саду, даже если сада нет вовсе. Шесть окон в ресторане! Ну сколько же вы хотите, сколько? Ах, в Париже это вечно – проблемы с жильем! Мы никогда не пустуем. Сосед, может, и не покупатель. Ему интересно посмотреть из вашего дома на свой собственный дом. Если встать на цыпочки – видно кухню. Но ведь кто-то купит, если вы не поторопитесь. Уверяю вас, вы не прогадали.
В Канны поехали на маленькой машине. Старая пила бензин, как корова – воду, не напоить. Чемоданы пришлось сменить, не влезли. А вещей у них мало. Побросал и пошел. Надо отвезти к отцу ящик с черными пластинками, вместе с бешено крутящимся диском. Сейчас у всех магнитофоны. “В старину живали деды веселей своих внучат…” Самое время.
Красная дорога выбита в скале, прямо над синим морем. Филипп скучал по морю и не знал. Никогда ведь не бегал на пляж, когда море было рядом. Не умел сидеть, ждать и смотреть. Дело, знак равенства. Мсье Киселев смеялся каждой шутке. Хочется петь, даже если голос неровен во всех регистрах! Не смотрите назад, Филипп! Мы ничем не рискуем! Если у человека осталась всего одна нога, она не может не быть счастливой.
10Зрелище было, конечно, жуткое. Филипп побегал по комнатам. Как ребенок – искал уголок, куда бы спрятаться. На верхнем этаже в окнах выбиты стекла. Морской ветер гуляет вальсом. Птицы. Гнезда. Картины засижены мухами до черноты, лиц не разобрать. Крыша течет в нескольких местах, лестнице не хватает ступенек. Хозяин доживал здесь один, дети давно разъехались. Занимал всего лишь комнату – кровать и стул, лицом к морю. У стула нет сиденья. Под ним ведро, еще полное. Дети перессорились между собой за этот дом с дырявой крышей. Сбежались на похороны, криком ругались, глядя друг другу в родные глаза. Забыли про гроб, куда уж тут ведро.
У мсье Киселева опустились руки. “Простите меня, Филипп, если можете. Где ваш отец держит ящик с железными углами? Я спрашиваю просто так”. Пришли соседи – посмотреть на новых жильцов, чудаков. А вы думали, гостиница – феникс, сама возродится? Рассказывали про хозяина. Он однажды, пьяный, шел по маленькой улочке… А женщина ему в ответ… Он бросил пальто на землю… Вот он, хозяин, на черной картине, но уже не разобрать. И здесь тоже он, со своей первой женой, она все из окна бросалась… Маленькие улочки, большие страсти.
Филипп вызвал отца. Нет, ни на что не рассчитывал. Он сам помогал отцу, посылал ему из Парижа деньги. Отец приехал. Зимой мало работы, и коровы нет, ни у кого в деревне теперь нет коров. Можно спать до рассвета, а он все равно встает до зари. Кожа опять белая, до следующего лета. Хотел снять ботинки у входа, но передумал. Пошел маршем по комнатам. Грязь, хоть на пол плюй. Богатые, ну вас всех! Мсье Киселев бежал за ним, еле успевал. Рассказывал на ходу на своем ужасном французском – хозяин, знаете ли, был настоящим кавалером… Однажды ночью, возвращаясь с празднеств, он встретил женщину и бросил свою шубу в грязь, чтоб проложить ей дорогу… А жена его, первая…
