Мария Метлицкая - Ошибка молодости (сборник)
Или вообще ужас, потому что пьет. И как она с этим ни борется, все впустую.
Вот тогда понимаешь – нет в жизни справедливости!
Очень обидно становится от всей этой алогичности.
И, как говорится, наоборот – зеркальное, так сказать, отражение ситуации.
Вот есть женщина: слова доброго не скажешь, при всем желании.
Не красавица, мягко говоря, неопрятна, неумна, необразованна. Хозяйка нулевая. Бывает – нет способностей. Но ты хотя бы постарайся! Не надо многослойных тортов, сложных рулетов, тончайших блинов и банок с солеными помидорами и грибами. Есть же блюда простые, но вкусные. И книги кулинарные есть – всегда были.
Но – не хочет. Готовить не хочет даже для самых близких и любимых. И полы вымыть не хочет, и красивые шторы повесить. И накраситься, и похудеть неохота, и брови выщипать, и надеть новый халат – взамен старого и дырявого.
И книжки читать, в театры ходить лень – сериалы доступней. И гостей созывать хлопотно.
Ей даже путешествовать неохота.
И, кроме всех вышеперечисленных «достоинств», она еще и сплетница, злоязыкая, недобрая к людям. Завистливая. Жадноватая. Равнодушная к чужой беде. Плачет только во время бразильских сериалов. Одним словом, совсем неважный человек. Дети ее раздражают. Подруги и соседки – тоже. Свекровь… Ту вообще глаза бы ее не видели.
И у такой женщины – прекрасный, любящий, заботливый муж. Щедрый и непритязательный. А как бы иначе он смог с ней жить, спрашивается?
Или давно со всем смирился? Или? Просто любит?
Ох, нелогичная жизнь! Нелогичная.
* * *Нет, здесь было все не так криминально. Неважных людей точно не было. А вот все остальное, увы, имелось.
Три женщины, о которых пойдет речь, были очень некрасивы… Ну просто пугающе нехороши – так, что при встрече хотелось отвести глаза. И еще задать вопрос: ну почему? Почему так несправедливо, так жестоко обошлась с ними природа?
Конечно, они не виноваты! Разумеется. И все же… Был бы у них «изюм» какой-то. Не горсть – так, пара ягод. Обаяние хотя бы. Или какая-нибудь другая особенность: остроумие, тяга к знаниям, увлечение или хобби, рассудительность, женская премудрость, пылкое сердце.
Нет. Ничего этого не было. Все три, как на подбор, скучны, вялы, однобоки и пресны.
А еще все как из одного ларца – просто хромосомное извращение.
Бабка, мать и внучка. Аннета Ивановна, Изольда Александровна и София Вячеславовна.
Серые мыши, белые моли – что там еще?
Правда, дружны, ничего не скажешь. Прогуливаются «на променаде» рядком. В основном – молчат. Говорить не о чем. Книг не обсуждают – не читают. В кино не ходят, политикой не интересуются. Субботние ужины, когда собирается вся семья, не обсуждаются тоже…
Не оттого, что возвышенны, а оттого, что плохие хозяйки.
Моя бабушка их передразнивала: «Картошку сварим. Или макароны – с ними меньше хлопот. И откроем консерву. А чаек попьем с печеньем».
И это в самые яблочные годы, когда со всех участков разносились сладкие запахи яблочных пирогов, варенья и компотов.
А они яблок даже не собирали. Приходила деревенская молочница Дуся и уносила их ведрами – на радость своим кабанчикам.
В доме этих трех женщин (кстати, добротном и просторном) было «как в казарме» – тоже слова моей бабули: ни скатерки, ни покрывала, ни вазочки, самой простенькой, керамической, из местного сельпо, хотя бы с полевыми цветами.
Даже посуда у них была скучной – казенной, что ли. Как в дешевой столовке.
Соседки разводили георгины и розы, пускали по сетке разноцветный клематис, варили повидло из слив, закатывали банки с соленьями. Сушили на зиму мяту и зверобой – над печкой на нитке сладко пахли сухие грибы.
Нет. Ничего этого на восьмом участке, где проживали наши героини, не было. А что было? Сложно сказать.
Но зато эти три женщины, бабка, дочь и внучка, эти три «красавицы и хозяюшки», были абсолютно счастливы в браках. Правда, и в их жизни однажды случилась некая проблема… По части мужской верности… Но – так, мимолетно. Все пережили. А в целом…
* * *Впрочем, как соседи они были просто замечательны. Наши заборы граничили друг с другом. Редкий штакетник, сквозь который, как на ладони, была представлена вся соседская жизнь. Что-то вроде коммунальной квартиры.
Все знали, когда и кто выходит в огород, кто подрезает кустарники и стрижет траву, кто собирает смородину и крыжовник, кто развешивает свежевыстиранное белье и насколько хорошо оно выстирано. Кто и какой варит суп – от запахов никуда не денешься. Кто печет пирог. Кто и с кем скандалит и выясняет отношения. Как много сумок привезли молодые на выходные старикам и детям. Кто из бездельников валяется в гамаке или загорает на травке. К таким отношение было, мягко говоря… Ну, это понятно. Когда женщины разрываются между внуками, готовкой и посадками, что, кроме презрения и зависти, могут вызвать праздношатающиеся?
Бабушка моя, не сидевшая ни минуты без дела – обед, штопка, стирка, уборка, цветы и морковь, – бросала на соседний участок редкий взгляд. Брови ее сходились к переносице, и губы складывались в «бутон».
Она качала головой и громко вздыхала. От зависти или осуждения? Не думаю, что от первого. Она просто не могла усидеть без дела. Если присаживалась, то на пару минут, и сидела как-то неспокойно, ерзая и теребя бретельку старого, в горошек, фартука. Посидит, встанет и скажет виновато:
– Не сидится как-то!
А тем временем… Тем временем на восьмом участке по-прежнему ничего не происходило! Так, какое-то вялое перемещение, почти незаметное глазу. То Аннета – без отчества, так короче, – та, что бабка и мать, присаживалась в гамак, лениво обмахиваясь пожелтевшей газетой, то Изольда – Доля, – ее дочь, плюхалась в соломенное кресло и равнодушно оглядывала заросший бурьяном участок. То София – дочь и внучка – заторможенно полоскала в эмалированном тазу чашки от завтрака. А потом и она присаживалась. Например, на колченогий стул у крыльца. И засохшим лаком пыталась накрасить короткие неухоженные ногти.
Они негромко и довольно редко перебрасывались какими-то незначительными фразами.
– А не подшить ли мне голубой сарафан? – спрашивала Софья у Изольды.
Та кивала:
– Да, подшей.
Бабка Аннета похрапывала в гамаке.
– А может, поменять на нем пуговицы? – продолжала, позевывая, Софья.
– Поменяй! – кивала мать.
– А если сварить зеленые щи? – вдруг осеняло Изольду.
– Свари, – соглашалась дочь. – Хорошо бы! Со сметаной и яйцом!
– И еще – охладить! – Изольда мечтательно прикрывала глаза.
И все оставались на своих местах. Теперь уже подремывала и Изольда, Аннета внушительно похрапывала, а Софья зевала и рассматривала свеженакрашенные куцые ногти.
Потом, словно очнувшись, Изольда снова вступала в разговор:
– Покосить бы! А то по пояс уже!
Дочь вздыхала:
– Позвать надо Федьку-пьяницу.
Мать тоже вздыхала и произносила с нескрываемым огорчением:
– И коса тупая. Совсем.
– Поточит! – успокаивала ее дочь.
И все опять замолкали. Потом, словно очнувшись, воскресала бабуля.
Приходило время обеда. Изольда тяжело поднималась со стула и задавала один вопрос:
– Гречка или лапша?
Софья кривила губы:
– Надоело. Давай картошечку отварим.
Изольда скрывалась в доме. Минут через пять раздавался ее голос:
– Картошка пропала. Одна гниль. Сходи на станцию!
– Тогда – макароны, – обрывала дискуссию дочь.
– А хлеб черный есть? – оживала бабка. – Свеженького хочется, с маслом.
– Черный тебе вредно, – назидательно говорила внучка. – У тебя колит. А про масло я вообще не говорю! И свежий завозят с утра. Теперь наверняка расхватали.
Аннета смиренно замолкала.
После обеда они «отдыхали». Это святое. От чего, спрашивается?
Бабка опять ныряла в гамак. Бог с ней, со старухой. Хотя моя бабушка моложе была ненамного…
Изольда укладывалась на раскладушке под яблоней – со старым журналом. Шарила рукой по траве и выуживала пару-тройку побитых, вялых яблок – обтирала их об халат и принималась грызть. А Софья плелась в мансарду – там хоть и душно, зато тишина.
К пяти стекались опять. Долго пили чай, смотрели вечерние ток-шоу и наконец отправлялись «променадиться», как говорила моя бабушка.
Вот ей-то было не до этого – определенно.
И шли они, наши «красавицы», по песчаным дорожкам, обмахивались веточками от комаров и прочей нечисти, перебрасываясь редкими фразами. Видимо, совсем незначительными, судя по отсутствию эмоций на лицах. Раскланивались с соседями – вполне доброжелательно, что есть, то есть. И даже любовались богатыми палисадниками, с большим, надо сказать, удивлением.
Так они и прогуливались неспешно – три абсолютно нелепые и некрасивые женщины, похожие между собой так, словно их сорвали с одного обветшалого, непородистого сорнякового куста: тонконогие, широкоспинные, длиннорукие, безгрудые. Со стертыми, равнодушными лицами и бедными волосами, забранными в одинаковые старческие пучки.
