Константин Шеметов - Магазин потерянной любви
«Эти японцы – первоклассные специалисты», – призналась Алиса. Ещё один понт, подумал Митя, и не зря – андроид хоть и был реалистичным, но с точки зрения интеллекта сразу же чувствовалась его чудовищная ограниченность. Понт в русском языке означает преувеличенную гордыню, а по сути – хвастовство.
В этом смысле довольно показательным представляется фрагмент из нашумевшего к тому времени романа Джони Фарагута. Тайка разместила с десяток подобных фрагментов в Интернете и теперь радовалась – там началась настоящая истерия. Главный лейтмотив был всё тот же: «Что ещё за либерал такой осмелился надсмехаться над нашими ценностями!» «Писатель-экстремист, а чего вы хотели?» – отвечала им Нефёдова, но те не слушали и всё требовали Джонин адрес и вообще намеревались учинить расправу над ним.
СПРОС И ПРЕДЛОЖЕНИЕ
В конце романа Джони вновь переносит нас в Крым. Полуостров явно полюбился ему. Да и как не полюбиться. Что ни год – он приезжал сюда. До бегства из России это было как раз то место, где он мог хотя бы отчасти отвлечься украинской речью и выдающимися пейзажами. На этот раз в главной роли предстаёт Лиза Берковиц. САМАЯ ПРЕКРАСНАЯ СВЯЗЬ, как мы помним.
«Так же как и морские котики с бегемотом, – пишет Джони, – Лиза Берковиц хорошо знала фонтан у Дарвиновского музея и не раз купалась там, воображая себя посреди Лансароте или пусть бы даже в Евпатории у соляных озёр». Этот украинский город был основан древними греками приблизительно две с половиной тысячи лет назад, но потом завоёван Россией и приведён в совершенный упадок. Глиняная амфора в краеведческом уголке – вот всё, что осталось от греческого мифа. Средняя зарплата в городе была чуть выше 100 евро, а продолжительность жизни едва дотягивала до 60 лет и неуклонно падала. Заметим, даже греческий пенсионер имеет сегодня 750 евро, не говоря уже о работающем греке. И хоть этот грек не очень-то доволен жизнью, он доживёт до глубокой старости. По данным сайта «Будь здоров» средняя продолжительность жизни в этой стране составляет для мужчин и женщин соответственно 76 и 82 года.
Лиза так и видела себя на приступке у церкви Святого Илии. Она сидела, скрестив ноги, и смирно поглядывала на водную гладь. Перед нею открывалась акватория морского порта, прохудившаяся лодка с жёлтым парусом, а в морской пучине – разбитый флот понтийского царя Митридата IV Евпатора. «Понт как Понт», – размышляла Берковиц.
Понт (лат. Pontos) – греко-персидское государство (302—64 до н. э.) на Южном берегу Чёрного моря. Связь между этим Понтом и нашим триколором казалась хоть и не явной, но существенной. По мнению Берковиц, украинская здравница как раз и была современным постсоветским Понтом. К тому же этот Понт и пиарили, мама не горюй.
Всё это время прохудившаяся лодка болталась у пирса, и казалось, её готовили к путешествию. Куда и зачем, Лиза не знала да и не хотела знать. На что мне? – думала она. У Берковиц было одно на уме – поскорей убраться из этого порта.
Из этого Понта, дразнила она саму себя.
Можно сказать, что у Лизы был сентиментальный клитор. Она получала удовольствие, не касаясь его, а лишь воображая, что касается. Рабочие стучали молотками, но вот о чём размышляла Берковиц, глядя на приготовления: эти рабочие – как художники импрессионисты. Стуча молотками, они словно водили кистями, крутясь у мольберта. Сегодня их картины продавались за бесценок, но уже при выходе из порта (из этого постсоветского Понта) они существенно подорожают.
Прирост выйдет из-за крайне низкой себестоимости эмигранта, покидающего Понт. У людей, продолжала Берковиц, то же, что и с потребительским товаром – продажная цена во многом определяется себестоимостью. При устойчивом спросе чем ниже себестоимость, тем выгоднее можно продать и молоток, и рабочего. Пересекая, таким образом, границу, рабочий и в самом деле становился художником и писал картину своего будущего.
Лиза не сомневалась, что лодка поплывёт, куда придётся. «Куда поплывёт ваша лодка?» – то и дело спрашивали на берегу. «Куда бог пошлёт», – отвечали рабочие. Разница между продажной ценой и себестоимостью, думалось Берковиц, есть не что иное, как коробка с гуашью. Применительно же к ней самой это был объём сентиментальности.
Сентиментальный человек – что пытливая лесбиянка. Его жизнь многообразна, но в той же мере и безысходна. Тут как с кондиционером: он всякий раз хватает грязь. Время от времени ты его чистишь, но также и ясно, что он долго не протянет. Именно поэтому необходимо заранее позаботиться о его замене.
Лодка и вправду плыла, куда бог слал.
«Но вернёмся к Святому Илии, – продолжает Джони. – Вообразив себя у этой евпаторийской достопримечательности, любой удивится: церковь, будто прилетела с другой планеты». Её архитектура и место резко контрастировали с окружающей местностью. Вот и Лиза: лишь подумав в минувшую среду про Наташиных котиков, сразу же перенеслась в постсоветский Понт и теперь недоумевала, сидя на своём приступке: в сущности, церковь представляла собой космический аппарат.
«Космический автомат для исполнения желаний», – смеялась Берковиц. Лиза озиралась и всё подыскивала момент, чтобы незаметно пробраться на лодку. К тому времени рабочие закончили ремонт и будто молились, дожидаясь темноты.
Несмотря на замысловатое устройство, принцип работы автомата был прост: он принимал деньги и выслушивал молитву. Единственной проблемой являлась её сбыточность. Автомат не давал квитанций об оплате, и, таким образом, не могло быть и речи ни о каком гарантийном обслуживании. То же касалось и отпущения грехов – космические пришельцы словно и знать не знали о товарном чеке, а только смотрели на вас своими голубыми глазами и разводили руками.
Лиза прекрасно знала такую ситуацию.
Всякий раз она натыкалась и на эти глаза, и на этот жест. Банкомат с молниеносной быстротой схватывал деньги, но на этом всё и заканчивалось. Может, и хватит уже, – думала она. И тогда, улучив момент, Лиза спрыгнула на землю и кинулась к причалу. Перебежав тротуар, она взглянула в последний раз на Святого Илию (этот гигантский монетоприёмник) и осторожно залезла на корабль.
У туалета ей попались биржевые сводки и несколько объявлений из газеты, аккуратно вырезанные, но прибитые как придётся. В любую минуту Лизу Берковиц могли поймать, и она уже представила, как купается в этом фонтане у Дарвиновского музея, когда вдруг обессилела и прилегла под лестницей.
Лодку то и дело кидало. В ночном небе пролетали то птица, то самолёт. Да и растёт ли вообще себестоимость человека? – не унималась Берковиц и качала головой – вопрос не из лёгких. Впрочем, кого волнует себестоимость человека, когда на него и спроса нет.
Наутро она нашла себе пустую каюту и устроилась там, прихватив доску с объявлениями и метлу. «Надо будет убраться», – крутилась мысль. В воздухе у иллюминатора искрилась пыль. За окном летали брызги. В одной стороне неба светило солнце, а в другой нависала серая туча, воссоздавая в памяти картину всевозможных заблуждений. «К чёрту заблуждения!», – Лиза пододвинула к себе доску и принялась читать.
«Между тем вернулась осень, – прочла она. – Теперь мы можем безнаказанно терзать себя мыслью о несостоявшемся благополучии. В этот период биржевые индексы падают, чего не скажешь о воображении». Заметка была довольно свежей. И дальше: «На самом же деле картина проста: линия горизонта, красная лодка, белая полоса». Совсем с ума посходили, эмигранты – Лиза метнулась к иллюминатору и, открыв его настежь, высунулась наружу. «К чёрту индексы! – Берковец будто вылезла из засады и наступала. – К чёрту сентиментальность!» – кричала она. Лиза хотела других объявлений и другую доску, но море лишь уносило её слова в беспросветную даль.
Слова, уносимые в эту даль, являлись в своём роде добавленной стоимостью – и к новой доске объявлений, и к самим объявлениям. Благополучие Берковиц, таким образом, отдалялось на неопределённый срок. Даже покинув Понт, Лиза не представляла, с чем столкнётся. В её понимании она достаточно намучилась и с индексами, и со своим романтическим клитором, чтобы пожить спокойно. Впрочем, пожить спокойно ей так и не довелось. Спустя день её понтийская лодка наткнулась на риф и затонула. Погибли все пассажиры, в том числе и Лиза Берковиц – САМАЯ ПРЕКРАСНАЯ СВЯЗЬ.
«Итак, разберёмся – что это у нас тут за добавленная стоимость?» – вопрошает Джони. Накричавшись, Берковиц вновь обессилела. Она закрыла окно и присела, уставившись в стену. Её гамак болтался от качки. «Для меня борьба оставалась игрой», – писал как-то Чарльз Буковски в «Голливуде». Эта его каждодневная мордотряска без цели и смысла казалась писателю игрой, но в сущности была лишь восстановлением нарушенного гормонального баланса. Иначе говоря, чтобы хорошо себя чувствовать, Буковски нуждался в драке. Это и было его добавленной стоимостью.
