Людмила Матвеева - Бабка Поля Московская
Дымил-курил он над Витьком чем-то все время, слова свои волшебные бормотал, пока тот без памяти лежал!
Мать Витина говорит, переживает он очень, что Кольку твоего туда служить сманил!
Ну, не знаю, Поля, он всем твердит, что просил предупредить в Москву звонком, чтоб Коля туда не ехал!»
Полька вспомнила сразу заполошный ночной звонок и краткий свой разговор с человеком на том конце Земли, который сказал, что доктор он Вити Ермакова, и что просит тот перед кончиной своей другу Николаю передать: «СЮДА НЕ НАДО!»
А Полька ответила ему тогда, как оно все и было:
– «Что уж теперь! Завтра едет Николай, видно, судьба его такая!» – и трубку сама первая повесила.
И без того горько было сыночка отпускать, зачем же еще душу-то травить мыслями глупыми да плохими! Беда захочет – так везде найдет. Это за счастьем, говорят, гоняться надо…
Но когда Нина, без перехода, не спросясь, вдруг подтвердила Польке то, что сказала на Новый Год соседка Настя, – что Машка – Колькина любовница – Полька ответила Нинке так:
– «Ни за что не поверю, и не черни мне малого, стерва ты настоящая. И не приходи ко мне в больницу больше!»
Но к Машке после всего – сильно охладела.
Часть 26. Становление
Пелагею выписали из больницы к середине февраля, и она снова пошла на работу.
До пенсии «по старости» – до шестидесяти – ей надо было трудиться на заводе еще целых шесть лет, хотя огромный непрерывный стаж ее работы – гордость ее самая, почитай, после успехов сына, конечно! – главная в жизни – то есть «35 годков уже – и все как есть на одном месте без прОдыху!» – позволял уже выйти на пенсию «без содержанию».
Вот именно – безо всякого содержания, а кому ж это надо?
Инвалидность ей в больнице чуть не дали, хотя предлагали ненастойчиво, правда, но она сама резко от этого отказалась – не привыкла бы она никогда считать себя «невалидом», да еще «по женским делам», страмота какая-то…
Пелагее выписали вместо этого специальную справку «по предоставлению легких работ, без поднятия тяжестей «сверху 2-х прописью двух килограмм».
Да это все что – смехота одна бы позорная была!
Самые «легкие» работы на винзаводе доверяли только мужикам-разнорабочим, бочки полные двухсотлитровые в подвалах перекатывать «по ребрам» на железную низкую платформу, да с нее после на тележки со специальными крюками грузить – а как составишь по шесть таких бочонков на тележку, так и тяни-толкай, как хочешь, вывози из подвала на двор – да знай уворачивайся, если, не ровён час, телега та на тебя сверху поедет!
А хуже всего, если бочку с «товаром» повредишь, аль и вовсе растреплешь – не расплатиться тебе будет во веки веков, аминь!
И не сносить тебе тогда башки – по судам затаскают!
Во какая у нас ответственная «легкая»-то работа бывает!
У мужичонок-то иной раз прямая кишка наружу вываливалась, а уж грыжи-то у всех поголовно были нажиты!
Вот и выбирали даже на такие «легкие» работы – будто бы только пустые бочки мыть да катать надобно! – бабенок покрепче, поздоровей да помоложе! От них завсегда толку больше бывало, чем от мужичонков хилых московских.
А тут эти врачи-вредители, всё со своими инвалидностями суются – «по женским делам»! Курям на смех, да и только.
В прошлом годе у Татьяны-грузчицы, когда зимой тележку груженую она из подвала на обледенелую доску подъемную железную криво поставила, да удержать сама попыталась – не отскочила, как любой мужичишка бы алкаш точняк удрал бы сразу на полусогнутых! – дык у Тани нашей, ох, и здоровА была девка! – сил хватило удержать весь груз, пока народ подбежал!
А потом ее тож в больницу свезли – селезенку порвала и матка опустилась, аж выскочила! Обратно ей вправляли!
Теперь вечно бездетная она осталАся, да и хорошо, что так-то!
Да на кой они, дети эти. Нищету плодить на страдания, только и всего.
В иные года голодные в деревне даже кошки с собаками не плодились! А может, и людям также надо? Вот богатым можно детей рожать – ученым-профессорам, артистам, или большого чина военным… да что-то не слыхать, чтоб у них, у богатых-то, больно много детишек было!
Господи, как же там Верка-то моя со своим военным?
Уехала – слова не сказала, что с работы уволилась.
Паспорт при ней – а то как же в дороге без паспорта! Билеты ей жених заказывал и покупал – по службе своей, оформлял ее, как официальную невесту, адрес свой где надо, сообщил.
Вроде, все чин-чинарём было, и малый ее, Николай – положительный с виду, и тетка у него вроде должна быть богатая, устроенная – помогать им должна ведь она, тетка-то?
Ведь у ней они оба теперь живут – а что же душа-то так материнская ноет, что Вера так надолго застряла в чужом городу, у чужих людей?
Говорила, на неделю вроде отбывают, день рождения Коли своего в самый Новый год отметит, с тетушкой его познакомится – договорятся, когда свадьба будет и где.
Может, совсем в другом городе, ведь Николая перевести куда-то из Москвы из военного училища, как весной он учебу закончит, обещали – на постоянную службу-работу.
И он уж давно бы возвратиться на учебу в Москву должен был!
А я ведь и сама не знаю, где он тут живет-учится, Вера говорила один раз Коле нашему, что от ихнего любимого Парка культуры неподалеку, на Фрунзенской набережной, вроде – да я не прислушивалась, мне не интересно было – пусть как хотят!
Ай на Зубовском бульваре, ай на площади Зубовской, что ль? Где склады-то военные провиантские!
А, кстати, насчет провианту, что Семен нанес – надо ведь все равно, хошь-не хошь, а к Машке мне обращаться – кланяться идти.
И Семен что-то опять пропал – видно, устает очень. Работы у него много, конечно.
А Настьку-змею подколодную и Нинку-кулацкую подпевалу – ни в жисть не прощу!
С такими невеселыми думами дошла Пелагея мелким шагом до родного завода коньячных вин Арарат, что в Кривоколенном переулке в старинном особняке расположился, густым садом и колючей проволокой огороженный.
Любимый коллектив весь обрадовался, и каждая товарка в раздевалке, где все они в халаты белые, колпаки и сапоги резиновые с перчатками переодевались, чтобы потом по колено в воде целую смену вокруг конвейера отстаивать, каждая до единой, подбежала к Поле руку пожать или приласкать, обнимая.
Польку, слава Богу, никто из начальства ни про какие справки и не спросил – сдала больничный в директорском секретариате, да и встала на свое место у конвейера. Как и раньше было – вот хорошо!
И на душе сразу радость запела – все, как один! Делом заняты – думать некогда. Красота! Слава тебе, господи!
Часть 27. Женский День – Восьмое Марта
– «Поля, виниться к тебе пришла!» – услыхала Пелагея у себя за спиной и впрямь виноватый – нарочито «жалкенький» голосок соседки Настьки однажды утром на кухне.
Вот и подарочек мне сегодня, аккурат на Восьмое Марта – примирение, или, видать, случилось что! – подумала про себя Поля, а вслух не произнесла.
– «Чтой – то ты как будто кошка крАдешься – тихо, на мягких цирлах! Напугать так можно дО смерти!» – не оборачиваясь, спросила Пелагея ничуть не испуганным голосом и сняла с веревки над плитой свое пересохшее за ночь посудное затертое-застиранное полотенце.
– «Дык, Поля, дорогая, давно тебя из двери караулю, как уж ты на кухню ступила – когда ж ты отвернешься – кто тебя знает, а может, ты бы меня увидела да и ушла бы сразу, слушать не захотела!» – глядя Польке в лицо честными серенькими глазками под набрякшими веками, подобострастно откликнулась Настя.
– «Ну, слушаю тебя! Что тебе? Поздравить захотела?» – строго вопросила Пелагея, сама в душе сильно обрадованная., что Настька первая пошла на попятный – а то Полька бы сама ни в жисть первая на мировую не пошла бы!
А уж скучно стало ей в квартире без обеих-то родных подружек – Нинки бестолковой и без подлой Настьки!
Прям слово сказать некому – со всеми другими все только «здрасти-до свиданья» да о делах квартирных, про газ-электричество, или как суп гороховый варить, рассказывать новому соседу «зебаржанцу» – Йоське: очень он Полькин суп гороховый зауважал!
А сам как хорошо готовит – и всегда-то у него мясо и свежие овощи, таскает с рынка Центрального дорогущего цельными авоськами, у него там все знакомые, он их потом в гости к себе табунами зазывает – мужики одни приходят, ни разу у него никто с бабой в гостях не был!
Сидят себе тихо, не пьют и не буянят, а потом плакать, ай петь, начинают.
Тянут так жалобно слова какие-то, не разберешь – и слышь, опять смеются – закусывают!
А как начнет он что свое варганить – так всю плиту займет-задрызгает, все у него шипит-кипит и вкусно так пахнет, иной раз аж голова у Польки закружится!
Мы что из овощей знаем, кроме картошки-моркошки, огурков-помидорков, лука-чеснока да капусты? Ну, редьку, репу, свеклу да вот горох!
И вроде все – а он, Йоська-то, перец вострый да траву всякую разноцветную «газовую» – потому как пУчит с нее сильно непривычный русский живот! – сырую лопает, всюду кладет – в тарелку с супом добавляет!
