Марк Берколайко - Фарватер
Хранимый попутными ветрами и Водою, с коей почти сравнялся в текучести, всецело подчиняясь ритмам подталкивающих волн.
Плыл… и в один из светлых промежутков вдруг увидел деда. Спросил: «Ты жив? Дожидаешься?» – «Нет, – ответил тот, – еще зимою помер. Похоронили меня хорошо, рядом со Стешечкой и Региной Дмитриевной. Придешь к нам? Доплывешь?» – «Приду. Доплыву». – «А помнишь?..» – «Помню: чтобы нашему роду не было переводу».
Плыл… и однажды увидел сидящих рядышком девочку с заячьей губой и Толстого. Она спрашивала, отчего теперь, в тумане инобытия, к ней все участливы, а там, где ярко светило солнце, – были злы… – и стало ясно, что и в ином мире Лев Николаевич взвалил на себя сизифов труд поиска ответов.
Плыл… и в темные промежутки звал Риночку. Она тут же откликалась и принималась журчать о чем-то пустячном… о чем-то, что вдруг становилось для него необходимым, как лоция, как указывающий фарватер маяк.
… – Мечтала плыть за тобою в блузке-матроске и чесучовой юбке цвета чуть намокшей парусины – брызги не оставляли бы на ней заметных пятен. Как раз такая у меня была… А волосы распускать бы не стала, чтобы не развевались чересчур картинно… Гораздо уместнее коса, тугая-тугая, завязанная наверху в узел, тоже очень тугой… Тебе бы понравилось… А мы со Стешечкой тобою отсюда восхищаемся. И все восхищаются.
– Но я не для этого…
– Знаю. Отсюда восхищаются только теми, кто не для этого… А там, у вас, никто не должен знать, что ты сотворяешь чудо. Там, у вас, любое чудо – на продажу.
– Никакого чуда, просто доказываю себе, что не случаен. Я доплыву?
– Доплывешь. Ты доплывешь?
– Доплыву. Я доплыву?
– Доплывешь…
Он плыл и знал твердо, что каждому назначен свой фарватер в океане Времени, свой путь в океане боли.
И тот, кто нашел его, – бессмертен.
Круженье под вальс к «Вальпургиевой ночи»
Действующие лица
Хозяин.
Елена, жена Хозяина.
Таня, их дочь.
Гость.
I
Большой кабинет в огромной квартире. За массивным письменным столом, уставленным разноцветными телефонными аппаратами, – Хозяин. На диване, укрытый пледом, Гость. Он стонет, пытается приподняться и открыть глаза, но не получается ни то, ни другое.
Хозяин (не отрываясь от экрана монитора). Хреново?
Гость (сам с собой). Голова взрывается… мутит… а еще этот голос… Ужас!.. Почему я не слышу ангелов?!
Хозяин. На полу таз. Очень широкий. Если сильно мутит, свесь башку, открой рот – и дай выход переполняющим тебя чувствам.
Гость. О Господи!.. Хочу ангелов!.. (Стонет.)
Хозяин. Ангелы не прилетают к тем, кого так сильно тошнит.
Елена (входя). От этих стонов стены сейчас заплачут.
Гость. Лена, это ты?.. А хамский мужик – Петр?.. Попроси… не говорить так громко… Слышать его голос – ужасно!
Звонит один из телефонов, Хозяин поднимает трубку.
Хозяин (приглушенно, вняв просьбе Гостя). Да! Привет! Как дела? (Строго.) Передай ему слово в слово. Первое: понять, что у 75-летнего старика слабое сердце, можно и не будучи профессором. Второе: мы платим ему хорошие деньги, но не за подобные прозрения. Третье: мне не нужны отчеты о трудностях лечения, мне нужны новости о выздоровлении. Все!
Гость. Лена, пусть он говорит громче. Вслушиваться в его голос еще противнее… чем просто слышать…
Хозяин. Ну, милый, тебе не угодишь! Или это ты острить пытаешься?
Елена. Пытается, пытается… Значит, воскрес. (Подходя к дивану.) С воскрешением тебя! (Целует Гостя.) Колючий какой!
Хозяин. Он надеялся, что его побреют перед положением в гроб.
Елена. Что ты несешь?! Бога побойся!
Гость (стеная, но уже с явными руладами). А кто… меня сюда… приволок?
Елена. Аист. Большой, государственных масштабов аист по имени Петр. Открывай, открывай глаза! Увидишь, как он нахохлился и анализирует: рада я тебя видеть, или очень рада, или, не дай бог, даже счастлива. Он обожает анализировать, особенно каждый мой шаг… А сделаю-ка я тебе настоящий балетный массаж. Разомну руки-ноги, провентилирую легкие. Переворачивайся на живот!
Гость. Не могу… тошнит… Только не советуй… как твой муж… свесить голову над тазом.
Хозяин (не отрываясь от ноутбука). В нашей стране такие простые и мудрые советы даю только я. В те редкие минуты, когда не анализирую очередной Ленкин шаг.
Гость (несколько взбодрившись). Эй, а почему вы говорите друг о друге с неприязнью? В вашей семье не хватает любви?
Хозяин (не отрываясь от ноутбука). Ничего подобного – у нас до хрена любви. Увидишь нашу дочь, поверишь без труда.
Гость. У вас есть дочь?! (Осознание этого факта опять ввергает его в стоны.) Я так надеялся… (стонет)… что вы бездетны… (С надеждой.) А может, это было… экстракорпоральное оплодотворение?
Хозяин. Какие, однако, слова ты научился произносить! Но нет, дорогой друг, все было полноценно и романтично – под любимый всеми нами вальс к «Вальпургиевой ночи». (Начинает звучать вальс Гуно.) Ты, наверное, удивляешься: как возможен секс в ритме вальса? Но когда бывшая балерина и ее сорокавосьмилетний муж решают укрепить брак рождением ребенка, то пыхтенья в ритме рок-н-ролла неуместны!.. Так вот, представь: мы с нею на Сардинии, в лучшем отеле Средиземноморья. Террасу на седьмом этаже овевает бриз и окутывают звуки вальса. Бриз – это даром доставшаяся милость природы, а вальс – далеко не бесплатные труды расположившегося в парке оркестра… Я любуюсь ее спиной, гордой шеей, волосами, – а она, ни на секунду не повернув ко мне голову, упивается веками сложившимся пейзажем.
Елена. Петр, пожалуйста!..
Хозяин (не обращая на нее внимания). Ну, большой наш поэт, восхитись этой поэмой экстаза!
Гость. Пошел к черту!
Хозяин. Один, без тебя – не могу. Только с тобою вместе. Мы всегда вместе – ты и я неделимы, как двуликий Янус или двуглавый орел. Это стало окончательно ясно, когда моя жена забеременела.
Гость (стонет). Лен, что он несет?!
Елена молчит.
Хозяин. Мы с тобою нерасторжимы, ибо (!) даже в те минуты любви – моя жена, распаленная вальсом, бризом и пейзажем, умудрилась дважды перепутать наши имена!
Гость (потрясенно, у Елены). Было?! (Та молчит.) Но тогда!.. Тогда я, пожалуй… перевернусь на живот!
Елена (вдруг взрываясь). Петр, все уже давно в прошлом! Прекрати, наконец, ворошить! Не будь такой сволочью!
Хозяин (мирно). Ч-ш-ш, не нервничай… Прекращаю ворошить. Помоги же ему перевернуться, а то дергается, как полураздавленный кот, – смотреть противно!
Елена помогает Гостю снять майку, штаны и лечь на живот.
Терпи, Алексей, сейчас станет легче. Ленка – великий мастер, это ведь она нашу Танюшку на ноги поставила.
Гость. А что… девочка родилась… больной?
Хозяин (сухо). Не совсем здоровой. Детский церебральный паралич… и еще кое-что… (Кричит.) Таня! Познакомься с гостем!
С трудом неся большую самодельную, несколько скособоченную карусель, входит нескладная девочка.
Таня (говорит чуть затрудненно, растягивая гласные). Здравствуйте. Рада с вами познакомиться.
Гость. Привет. Я – Алексей Петрович.
Таня (смеется). Алексей Петрович… Странно… Вы – наоборот с моим папой. Он – Петр Алексеевич. Совсем как в истории: Петр Первый и его сын. Вы, конечно, о них знаете?
Гость (несколько удивленно). Наслышан.
Елена. Танюшка, ты, я вижу, карусель доделала, молодец! Сколько их уже у тебя?
Таня. Это – двенадцатая. Все можно сделать этой ночью, она же Вальпургиева. (Гостю.) Рассказать вам, почему ночь с 30 апреля на 1 мая называется Вальпургиевой и зачем я смастерила двенадцать каруселей?
Елена. Потом, потом расскажешь про карусели; а про Вальпургиеву ночь Алексей Петрович и сам знает. (Заканчивает массаж.)
Гость (блаженно потягивается). Ленка, ты чудодей! Уже не мутит, голова ясная, и вообще воскрес… Как хорошо, что воскрес… и что вас снова увидел, через двадцать семь лет.
Хозяин. Рад, что воскрес? А позавчера ты думал по-другому… Послушаем? (Щелкает мышкой, и раздается голос Гостя: «Налили? Выпейте…»)
