Михаил Лифшиц - Обналичка и другие операции
— Чему же я тут научусь? — спокойно продолжала возражать Светлана, не отрываясь от работы.
— Вы изучите, какие молодые люди есть в других отделах, — серьезно сказал Володя.
— Всегда вы, Владимир Васильевич, случайно возникшую неприятную работу поручаете мне.
— Уверяю вас, Светлана Всеволодовна, что это только сначала неприятно, а потом очень приятно, даже увлекает.
— Ну что ж, — сказала Светлана, отложила карандаш и вышла из-за кульмана. — Попробуем увлечься.
Артур окинул взглядом появившуюся перед ним девушку в белом халате и отнес ее по двоичной шкале «годится — не годится» к категории «не годится». Конечно, Светлана не годилась для этого балованного мальчика из хорошей семьи.
Светлана была, что называется, плохо скроена, да крепко сшита. Невысокая, с широкими плечами, короткой шеей, с низкой талией и кривоватыми ногами, что плохо скрывал белый халат «миди». Лицо прямоугольное, прямой рот с опущенными углами, прямые брови, прищуренные глаза, белая кожа, русые волосы, забранные сзади в пучок.
Но весь облик Светланы излучал такую верность и надежность, такую силу и преданность, что счастлив был бы тот мужчина, который бы захотел прожить жизнь с этой недоверчивой девушкой. Этот умный мужчина получил бы преданную жену и верного друга и помощника, каких поискать. С одним лишь условием. Нужно было бы согласиться на любое свое предложение получать первоначально: «А ты не врешь?». Если удастся объяснить, что не врешь, то можно делать, что хошь, потому что Света не подведет.
Некрасивые девушки из бедных семей, занимающие незаметные должности — травинки на поляне московского рынка труда, как тяжело вам пробиться в жизни! По вам ударил вихрь перестройки, он иссушил вас, но не стронул с места. Вы остались там, где были, приросшие к своему месту, как корнями, привычкой, робостью, дипломом инженера, больной мамой. Перестройка перевела вас из привычной бедности в непривычную нищету, когда есть было нечего и больную маму не на что было лечить. Теперь, ко второму десятилетию XXI века, вы вернулись к бедности от нищеты, сидя за тем же кульманом и выполняя ту же работу. Потому что уметь работать и уметь искать другую работу — это совсем разные умения. Но теперь вам уже сорок, или пятьдесят, или больше, и вас время от времени пытаются сократить или выгнать на пенсию, а потом на предприятии появляется заказ, новая работа, и вас оставляют, потому что выполнять заказ, работать за кульманом, кому-то надо. Но сокровища вашей души, ваше мастерство, ваша экономность и самоотверженность никому оказались не нужны. Потому что начальник — молодой дурак и случайный человек в профессии или старый бездушный карьерист, муж, если он есть, пьяница или жадина, дети, если они есть, испорчены бабушкой, а самой их растить было некогда, нужно было семью кормить.
Светлана быстро поняла, что нужно Артуру для работы. Дала карандаши, ластик, показала, как пользоваться кульманом, и вернулась к своей работе. Время от времени она спрашивала Артура: «Ну как? Получается?» — и подходила посмотреть, как получается. Велела сделать рамку на плакате, тогда лучше будет смотреться, подсказала, как расположить диаграммы, потом посоветовала, какими цветами рисовать.
Около 12 часов Светлана сказала:
— Через 15 минут — обед. Пойдешь к белорусам?
— К кому? — не понял Артур.
— Тут у Белорусского вокзала стоят минчане, продукты продают, а мы покупаем, — объяснила Светлана.
— Пойду, — Артуру показалось неудобным отказываться. Ведь придется еще обращаться к Свете.
— А тебя выпустят? У тебя когда обеденный перерыв?
— Выпустят, — сказал Артур. — У меня «свободный проход».
— Ух, ты! У нас даже у Володи нет «свободного прохода»!
В самом начале первого все конструктора оделись и направились к проходной, чтобы минут за пять до начала перерыва, когда «уже выпускают», выйти на улицу.
Улица, идущая от Белорусского вокзала к Пресне, называется Грузинский вал. На этой улице, вблизи станции метро «Белорусская — кольцевая» много лет работал цветочный рынок. В любое время дня и ночи там можно было купить цветы. Конечно, дорого, как тогда говорили, «у спекулянтов». Но ведь можно было купить! А в магазинах «Цветы» нельзя было. Там часто не было вообще никаких цветов, о чем извещала табличка «Срезанных цветов нет». А цветы были иногда очень нужны. Вот нуждающиеся в цветах и ехали со всей Москвы к Белорусскому вокзалу. Об этом рынке знали все. Помню, как одна важная дама, пришедшая на юбилей без цветов, говорила другим гостям томным голосом: «Ах! Где вы достали цветы?!» — и гостям было неудобно слушать такое фальшивое оправдание, потому что все знали, где можно «достать» цветы.
В определенный период цветочный рынок сильно потеснился и дал место пассажирам поезда «Минск — Москва». Минчане вечером покупали в магазинах столицы нового независимого государства Беларусь мясо, колбасу, сметану, творог, а утром следующего дня перепродавали все это москвичам. Ни о каких санитарных нормах и правилах речи не было. Покупатели смотрели, нюхали и покупали.
Светлана шла вдоль правого ряда, ближнего к мостовой, за ней Артур, за ним следующий покупатель. Такая же непрерывная цепочка покупателей двигалась навстречу, от Белорусского вокзала, мимо левой шеренги продавцов. Из-за этого рассмотреть, чем торгуют дальние продавцы в левом по ходу ряду, было трудно. Но все-таки некоторым это удавалось. Тогда, заметив что-нибудь полезное, покупатель кидался из своей цепочки в противоположную, оставляя прореху в своей цепи. Покупатели — обычные москвичи, работники окрестных предприятий. Продавцы — совсем не были похожи на колхозников или профессиональных торговцев с рынков. Тоже обычные городские служащие, которые оформили отгул, купили после работы продукты в магазине в Минске, сели в московский поезд. Сейчас они продадут свои продукты москвичам, обменяют вырученные рубли на доллары, а вечером тем же поездом вернутся в Минск, и сразу на работу. Продавалось самое обычное: куски мяса, молоко, творог, сыр, сметана, колбаса.
Направляясь на рынок вместе со Светой, Артур думал, почему она его позвала. Что ж, девушка им заинтересовалась. Но представляет ли она для него интерес, короче, стоит ли ею заняться? Вроде, сначала она показалась Артуру не очень… Теперь же, раз пригласила, раз сама навстречу идет, может и ничего?..
Увиденное на рынке увлекло Артура. Две, бредущие навстречу одна другой, ленты бедных покупателей и две шеренги бедных продавцов, обычное продовольствие, к которому здесь относились так внимательно. Света стала проводником, экскурсоводом, помогающим Артуру смотреть этот необычный спектакль.
Светлана купила, что хотела и сказала Артуру: «Все, пойдем!», и они повернули к предприятию.
Пройдя проходную, Артур и Светлана разошлись — девушка поспешила к себе, чтобы положить купленные продукты в холодильник до вечера. А Артур направился к себе в юрбюро, посидеть и подумать, что бы еще нарисовать на больших листах ватмана.
Артур КалмыковРаньше Артур плохо представлял себе, откуда у него дома берутся харчи. Периодически он видел, как мать писала или диктовала горничной список продуктов. Однажды новая горничная сказала: «Маргарита Николаевна, можно я полкило красной рыбки для себя впишу?» Мать ответила «А что у тебя?» «Да вот, сестра с мужем приезжают…» «Ладно, — разрешила мать. — Но ты понимаешь, паек всего 150 рублей…» «Я деньги отдам!» — воскликнула горничная. «Ты не поняла», — сказала мать и продолжала диктовать. Артур тогда тоже ничего не понял, понял только, что мама хорошо поступила, помогла горничной, хоть та и работала у них на даче недавно. Потом уже, в университете, во второй половине 80-х, когда стали много говорить, один студент-демократ обличал номенклатурных работников, которые семидесятирублевым кремлевским пайком кормили большие семьи экологически чистыми продуктами по ценам 28-го года. Тогда всплыл в памяти тот разговор матери с горничной, и дошел его смысл. Мать не только давала возможность горничной купить деликатесную рыбку, которую в магазине не купишь, да еще по низкой цене, но и за счет своей семьи, которая сверх положенных 150 рублей не могла заказывать.
На первом курсе университета собрались у одной девчонки, почти вся группа. Кинулись готовить стол: кто столы двигает, кто режет, кто картошку чистит. Артур бродил, не зная, чем заняться. Вдруг хозяйка квартиры вскрикнула: «Ой, девочки, хлеба нет! Артур, сходи за хлебом! Деньги есть? Булочная — налево, за углом» Деньги у Артура были, и возможность поучаствовать в общей работе обрадовала. Он вышел на улицу и растерялся. О возможности купить нечто съедобное в магазине он знал только теоретически. В свои 17 лет Артур ни разу ничего съестного не покупал в магазине. Вообще-то в семье иногда говорили о «снабжении населения продуктами питания», о дефиците, о нехватках, о закупке продовольствия за рубежом. Но при этом угадывалось, что разговор идет о посторонних людях и о малопригодной пище, потому что он и его родители — не «население», а их еда — не «продукты питания».
