Вячеслав Ворон - Ёсь, или История о том, как не было, но могло бы быть
Прибыв в Моску, Григорий первым делом собрал городской совет и выпытал у местного управления, чем промышляет рядовой житель города. И, к его удивлению, понял, что основная часть населения занимается промыслом землекускования. А проще говоря, уходит в горы с котомкой еды, а через два дня возвращается с этой же котомкой, до верху забитой кусками земли. И все бы ничего, да вот раз в сезон приезжает в город «узкоглазый ковчег», как его прозвали местные. На подводах оного, полно всякой всячины. Чай зеленый, чай черный, водка самой дешевой пробы, орехи, пряности, соленья, керосин, мыло, сапоги, портки, косоворотки, рукавицы, похожие на наши, только, с указательным пальцем непременно в отдельности, и еще много чего, необходимого для бытия-жития. И обменивает всю эту крашено-штопаную утварь у местного населения на мешки с кусками землицы нашей. Поразмыслив над сутью происходящего, Распутник нашел самого смышленого землекусковика и под закусочку с водочкой выведал у него, зачем это лицам китайской национальности землица наша понадобилась.
– Да што вы, Григорий Батькович, уж и в самом-то деле не знаете? – осведомился землекусковик. – Да у них там, на Китайщине, заводы стоят по обжигу нашей земли, они из нее железо плавят, а из оного мастерят лопаты, кирки, самовары, всякую всячину, нам для делу и разного рода хозяйству нужную.
По природе своей Гриша был достаточно смышлен, чтоб сразу сообразить, накой ему тут оставаться. С первым же посыльным выслал он царю подробное исследование края и всей губернии. Изложил в нем, что так, мол, и так, дескать, нечего кормить этих узкоглазых землицей нашей. Что самим впору заложить в Моске завод по выплавке железа, а по сему он, царь, «должон» выделить ему, Гришке, из казны царевой, пятьдесят тыщ рублей золотом на постройку. Мол, и народу работа найдется, и инвестиции в край пойдут, да хоть от этих же лиц китайской национальности, иль от других, благо на границах с Сибирью много разного люда проживает. Царь Николай, тоже был не дурак, да и Распутник ему в столице не нужен, надоел пуще пареной репы, уж больно часто стали барышни жаловаться на Григория за руки его шаловливые. Преподает Распутник вышивку, а сам то и дело каждую проходящую мимо него девицу непременно ущипнет за ягодицу, и ладно бы так, невзначай, а то еще и с присказкой: «Проходи, красавица, а коль нравица, приходи я справица». Устал царь от пошлости Распутника, от его бесстыдства. Детишки царевы тоже стали разные мудреные речи произносить. Вроде того:
«Не сидеть царю на месте, завязались яйца вместе».
Невдомёк им, малым, что царь-то этот – их батюшка. Дал ему пятьдесят тыщ под честное слово. Выстроил Гриша в Моске завод, понаприглашал иностранных инженеров со всего свету, узкоглазые тоже к нему потянулись, и завертелось колесо коммерческого предприятия Григория Распутника, купца первой категории. Ну а когда выплавили первую «сталь», так ее называли заморские инженеры, встал вопрос, под какой маркой эту сталь продавать на Китайщину. Тут-то и проявился еще один незаурядный талант Распутника. На общем собрании сталелитейщиков, так они стали именовать себя после землекусковиков, Григорий, взяв в руки небольшой кусок металла и выйдя с ним на трибуну, произнес историческую речь. Выставив на вытянутой руке кусок железа, он сказал:
– Товарищи, вот и настал знаменательный момент для каждого из нас. Еще несколько лет назад вы держали в руках кусок… – тут Григорий поперхнулся и закашлялся, – кусок земли, а теперь я держу сталь. С первым сталеным вас, дорогие мои, – он сказал это естественно и непринужденно, как будто уже тысячи раз говорил подобные речи для народа. Никто на тот момент не понял, какое значение он вложил в слово «сталеным». Может, он имел в виду «С первым Сталелитейным вас», а может, «С первой сталью Вас» никто так и не узнал, но всем понравилось, и они стали скандировать:
– Сталеным! Сталеным! Сталеным! Поэтому сначала завод назвали Стален. Так прямо и написали на первой проходной: «Завод Обработки Стали Огнем “Стален”», сокращенно «ЗОСОС». А впоследствии и город стали именовать Стален.
* * *После двух часов безостановочного рассказа Надежде о своем побеге из Шушенка, Ёсиф замолчал. Подвода медленно, скрипя правым колесом, вкатилась в город Стален. Мозг Нади плавился от ухабистой дороги, палящего солнца и бесперебойного хвастовства Ёсифа, о его встрече с самим Лениным, об указующем персте, о великом предназначении. Она никак не могла понять, отчего этот сумасбродный грузин, да к тому же из другого сословия, так много значил для нее. Она, дочь генерала, губернатора Тифлиса, выпускница Института благородных девиц, птица высокого полета, – и он, убийца, вор, малограмотный грузин с тремя классами церковно-приходской школы. Она еще раз взглянула на Ёсифа. Властный профиль горца возбуждал ее. Тут тебе и усы, густые черные, и взгляд не то птицы, не то волка, и брови раскидистые навзлет, и подбородок с ямочкой. И крепкие молодецкие руки, в которых она тает от вожделения, когда Ёсиф берет ее. Весь набор ловеласа. А еще этот гипнотический дар, ну кто может сравниться с ним? С ее Ёсей. Он самый смелый, пусть и убийца, он самый сильный, пусть и вор, он самый любимый, пусть и каторжник. Это ради него она, учительница с высшим образованием, бросилась во все тяжкие. Ради него стала рисковать свободой и жизнью. И она почувствовала себя абсолютно счастливой, потому что поняла свое предназначение. Любить и быть любимой, это и есть счастье, и не важно, кто он, бандит или губернатор, главное – быть. Ее мысли улетели далеко в детство. Она вспомнила отца и свою маму. Как все были счастливы вместе. Отец ее, Константин Пупский, был сослан на службу в Тифлис указом царя из столицы. До этого он служил в полку царевой охранки, и ничего не предвещало беды, но полк вдруг залихорадило всякими декабристскими настроениями, и его расформировали. Папе достался Тифлис. Они с мамой жили в полном согласии и достатке. Отец исправно ходил на службу, получал приличное жалованье, что позволяло всей семье баловать себя частыми празднествами да застольями, матушка ходила к модисткам и по случаю нового веселья надевала новый наряд, а маленькая Надя занималась с гувернантками разными науками и усердствовала в пении. Еще, по праздникам, они всей семьей выезжали на ипподром, смотреть бега. Там всегда играл оркестр, а площадь у входа утопала в разноцветии мишуры и воздушных шаров, и Наденьке все казалось таким красочным и ярким, как это бывает у детей ее возраста. Ей покупали мороженое и леденцы, все приветствовали ее родителей поклоном, и самые известные люди того времени непременно старались лично поздороваться с ее отцом. Вечером все собирались в их губернаторском дворце, где мама, вся искрившаяся от счастья и в новых платьях, давала званый ужин, на который допускались особы, приближенные к семье. Среди оных можно было заметить и поэта Евсея Сенина, с женой Дуней Кан, футуриста Владлена Маковского с четой Грик, композитора Питера Чуковского в компании поручика с непроизносимой фамилией Ржажаневский и многих других известных особ, коих Надя уже, конечно, не припомнит. Все семейство светилось от счастья и источало саму добродетель. И когда Надюше исполнился четырнадцатый год, родители определили ее в Институт благородных девиц. Надежда еще раз покосилась на своего возлюбленного. Ёся продолжал зависать в своем, только ему понятном, мире. А подвода тем временем докатилась до местного привоза.
– Тпруу! – прокричал возница. – Слазьте, господа хорошие, приехали.
Надежда спрыгнула с подводы, одернула Ёсю, достала из нагрудника два гривенника, расплатилась с возницей и, взяв под руку своего грузина, растворилась в толчее базара.
Привоз Сталена являлся самым популярным и многолюдным местом города, а также и очень криминализированным. Здесь то и дело шныряли беспризорники, старающиеся умыкнуть все, что лежало на прилавках, карманники разных мастей, от щипачей до виртуозов-фокусников, и высшая масть криминалитета – рэкетиры. Эти ничего не воровали, а приучили местных торгашей платить им дань за то, что они их не трогали. А тем, кто противился, палили их торговые лавки, били до изнеможения, и даже был случай, когда одного особо ретивого торговца задушили и вывезли в тайгу. Об этом весь Стален знал. Но жандармы закрывали на их злодеяния глаза, рэкетиры сами платили начальнику жандармерии, да так, что тот сумел выстроить себе дворец, коих в Сталене не видали доселе. Надежда с Ёсифом прошлись по торговым рядам, прикупили Ёсе брюки-трубы, рубаху-косоворотку, туфли приличного состояния и шляпу с широкими полями. В ближайшем переулке грузин переоделся. Подошел к фонтанчику для пития воды, отпил из него жадными глотками, намочил руки, и отработанным движением пригладил волосы назад.
– Ёся, ты шикарен! – воскликнула Надя. – Ты такой красивый, милый. Прям не меньше, купец или чиновник первого ранга.
