Лариса Райт - История странной любви
Тут Вика, конечно, лукавила. Она просто делала в этой жизни то, что любила делать и в чем разбиралась. Дочь она тоже любила, но мысли о настольных играх или чтении сказок всегда навевали на нее тоску. А вот новые рабочие проекты, заманчивые идеи и творческие планы заставляли глаза гореть, а сердце радостно биться. Вика, увы, не относилась к тому типу людей, кто на вопрос о своих самых больших достижениях уверенно отвечает: «Мои дети». Она, честно говоря, считала таких особей довольно странными. Конечно, услышать это из уст матери Билла Гейтса, или Ильи Репина, или Константина Станиславского – это одно, но, простите, слышать такое от неизвестной и малоуспешной личности – по меньшей мере нелепо. В активе у взрослого человека могут быть отличные роли в кино и театре, замечательные бизнес-проекты, чудесные благотворительные акции, а вот что получится из его отпрыска, пока еще неясно. Посему Вика полагала, что возгордиться Лялькой, если та, конечно, даст ей повод, она еще успеет, а пока ей, Вике, следует гордиться теми проектами, которые ей уже удалось претворить в жизнь.
Она как-то не задумывалась над тем, что для того, чтобы проект стал успешным, она вкладывает в него очень много сил не только физических, но и душевных. А вот с Лялькой привыкла обходиться минимумом усилий и думала, что та всем довольна. А взбрыки, выкрики, злые глаза и хамское поведение – издержки возраста. Пройдет. Во всяком случае, у Ляльки как раз есть повод гордиться собственной матерью: всего добилась сама, и доченьке своей заранее гладенькую дорожку проложила. Захочет – станет экономистом, захочет – врачом. Да кем захочет, тем и станет, в конце концов! У Вики денег хватит и на Оксфорд, и на Гарвард, и даже на шоу-бизнес. Почему бы и нет? Может, Ляльке взбредет в голову перекраситься, например, в голубой и назваться певицей Блю. Что ж, конкуренция с Пинк дочкиному самолюбию пойдет только на пользу. Сомнения в том, что она проиграет битву, ее никогда не посещали. Само их наличие она уже считала залогом проигрыша. А вот если идея захватывала целиком и не оставляла места ненужным колебаниям, то успех был в кармане! Так что с Лялькиным превращением в суперзвезду все могло получиться очень даже неплохо. Если, конечно, удастся наладить отношения. Впрочем, над этим можно поработать уже сейчас. Вика осторожно постучала в закрытую дверь и произнесла так ласково, как только умела:
– Лялечка, открой дверь, пожалуйста.
Ключ повернулся в замке так быстро, словно Лялька стояла у двери и ждала этих слов. Однако выражение ее лица – нахмуренное и обиженное – не обещало ничего хорошего. Как, впрочем, и голос, которым она произнесла:
– Ну?
– Что значит – «ну»?! – с ходу завелась Вика, но осеклась, подумав, что начинать примирение с очередной нотации – не самый лучший способ добиться желаемого. – Ляль, я понимаю, тебе тяжело и неприятно, но, наверное, ты права: наши отношения с Сережей…
– Мне нет никакого дела до ваших отношений, – фыркнула дочь, но прежняя воинственность исчезла из ее голоса.
– И все-таки ты должна понять, что в отношениях двоих не бывает так: что один кругом виноват, а другой полностью прав. Слышишь?
Лялька стояла, отвернувшись к окну, и вертела в руках наушники, словно раздумывала: послушать мать еще какое-то время или отключить ее более приятной музыкой?
– Ляль, это наше дело, и мне жаль, если тебе больно из-за этого расставания.
– Мне? А я тут при чем? Сережа ушел от тебя, а не от меня. Мы с ним, между прочим, завтра в театр идем, а послезавтра он меня в музей поведет, – она нацепила на лицо скучающее выражение, – будем образовываться импрессионистами.
Вика ощутила тревогу. Конечно, муж не был похож на педофила, да и относился к Ляльке всегда, как к собственной дочери. Да нет, если бы было что-то такое, то Вика определенно заметила бы. Да и Лялька наверняка рассказала бы. А вдруг нет? Современные дети – они такие странные. Не поймешь, что у них на уме. Или уже не дети?..
Вика испуганно смотрела на дочь: подросток, конечно, но уже вполне сформировавшийся. И бедра присутствуют, и грудь имеется. Губки пухлые, глаза с поволокой. Конечно, мужчины могут засматриваться. Пойди разбери: четырнадцать лет этой конфетке или все восемнадцать.
Но Сережа! Сережа! Да быть не может! Или все-таки может?..
– Кстати, он обещал познакомить меня со своей новой, – нарочито равнодушно бросила Лялька и вызывающе взглянула на мать. Вика усмехнулась:
– Это жестоко.
– Ничего. Ты же у нас сильная.
– А ты никогда не задумывалась над тем, что, возможно, мне надоело быть сильной…
– Что-то непохоже.
Вика вздохнула. Лялька снова была права.
Ей нравилось ощущение власти над обстоятельствами и людьми. Она любила решать и командовать, и мысль о том, что у мужа есть другая женщина, была ей неприятна в основном потому, что появилась она без ее, Викиного, на то благословения.
Лялька между тем продолжала:
– Если бы ты не хотела быть сильной, ты бы перестала еще тогда.
– Когда это «тогда»?
– Тогда, когда ушел папа.
Вика устало опустилась на стул. Для этого ей пришлось поднять плюшевого мишку и посадить его к себе на колени.
«Вообще-то это я от него ушла, хотя Ляльке это никак не втолкуешь».
– Дожила, – произнесла она вслух, – собственный ребенок в роли прокурора.
– А разве я не права? – Лялька спросила уже спокойно, без прежней нервозности. Видимо, мирный настрой матери заставил и ее перейти от военных действий к переговорам.
– Нет, Лялечка, ты не права.
На этом Вика остановилась, хотя не сказала главного. Не сказала: «Я должна была перестать гораздо раньше».
Дочь потеряла интерес к разговору. Она улеглась на кровать, вставила наушники и, прежде чем включить музыку, заявила:
– Короче, со мной все в порядке. Ваши отношения с Сережей – это ваши отношения. Из моей жизни он исчезать не собирается. Во всяком случае, пока. Посмотрим, конечно, что за мамзель он завтра с собой приведет. Я тебе расскажу, хорошо?
– Хорошо, – озадаченно кивнула Вика.
Похоже, она добилась своего. Лялька согласилась на потепление в отношениях и даже решила возложить на себя функции лучшей подруги собственной матери. За неимением таковых, можно было и позволить ей поиграть в эту игру. Если мир возможен только при выворачивании душ наизнанку, Вика готова чуть-чуть приоткрыть завесу. Но только немного, лишь на малую толику, а на душевный стриптиз пусть не рассчитывает ни Лялька, ни кто-либо другой. Все эти слезы, сопли, признания и женские разговоры о «чем-то важном» Вика терпеть не могла. Больно тебе, неприятно, обидно? Отряхнись и иди дальше. В обиде не застревай, соплей не жуй, и все будет хорошо!
Требовательной и жесткой Вика была не только к другим, но и к самой себе. И жесткость эта часто себя оправдывала. Да, она не позволяла расслабиться, но она и помогала не пасовать перед трудностями, не сгибаться перед обстоятельствами и не утопать в жалости к себе тогда, когда очень этого хотелось. Людей, пролеживающих часами на кушетках психоаналитиков, Вика считала, либо симулянтами, либо бездельниками, либо глупцами, не жалеющими собственных денег и времени. «Сам себе не поможешь – никто не поможет», – любила повторять она и всегда неукоснительно следовала этому девизу.
– В общем, – решила Лялька подвести итог своему выступлению, увидев, что мать еще не ушла, – в моей жизни все тип-топ, а вот тебе надо подумать, что теперь делать с твоей.
Девочка нажала кнопку плеера, и тут же принялась подпевать любимой песне. Она уже не слышала, как Вика вздохнула и ответила то ли ей, лежащей так близко, то ли кому-то неведомому, находящемуся очень далеко:
– Мне не привыкать.
Она вышла из Лялькиной комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь.
Время близилось к полуночи. Надо было бы вернуться и сказать дочери, что пора спать, но разбираться потом с очередным всплеском непослушания не хотелось. Уж лучше пусть она послушает свой «музон» пятнадцать минут и уснет. А Вика потом осторожно вытащит наушники…
Ну, не почистит Лялька один раз зубы, велика важность! Подумаешь, один раз!
Конечно, Вика кривила душой. «Раз» этот повторялся довольно часто. Особенно тогда, когда она возвращалась домой за полночь. В этом случае она гарантированно находила Ляльку спящей на кровати в джинсах и футболке. Естественно, нечесаную и немытую и с поющим где-то под пледом плеером.
– Помойся, – шепотом просила Вика.
– Ну, мам, – Лялька отзывалась сонным бормотанием и, перевернувшись на другой бок, продолжала спать.
– Как же ты можешь – не мыться?! – негодовала Вика по утрам.
– Могу, – равнодушно отвечала дочь, пожимая плечами.
А вот Вика не мыться не могла.
И сегодня, так же, как и всегда, она набрала ванну, залезла в теплую воду и вспомнила о том случае, который научил ее не только чистоплотности (к сожалению, только физической), но и тому, что в жизни она должна полагаться только на себя, и только от ее собственного решения зависит – что с ней в конечном итоге случится дальше.
