Виктория Токарева - Немножко иностранка (сборник)
Инна приостановилась. Молчала. Ждала, что скажет он. Владик произнес какие-то ничего не значащие слова типа: «Ну как ты поживаешь?»
Инна не поживала. Она зависла между нулем и минусом, кое-как цеплялась за жизнь. Но смешно ждать от него сочувствия.
В конце коридора возникла крупная бабища средних лет. Скорее всего, уборщица.
– Это твоя жена? – спросила Инна.
Владик обернулся.
– Не-ет, – прогудел он.
– Я пойду, пожалуй, – сказала Инна. – А то твоя появится, даст по шее…
Инна явно упрощала его выбор – и тем самым унижала его самого. Значит, страдает. Значит, ей не все равно. Значит, зло берет, кишки дерет. А было бы все равно – улыбнулась доброжелательно и – мимо.
Инна повернулась и ушла. У нее были дела в редакции. Но какая боль в душе, какое недоумение… Как могло случиться ТАКОЕ? Предательство всегда внезапно, как война без предупреждения.
Инна вышла на улицу.
Под ногами – каша, в душе – пустота. Безвременье. Хорошо бы вот такие пустые дни, недели, месяцы изымать из жизни и класть на сберкнижку, как деньги. Складывать пустое время. Набирались бы годы. А потом, впоследствии, когда жизнь наладится, придет счастье или просто старость, когда дорог каждый день, – вот тогда снять с книжки эти потерянные дни и проживать их со вкусом и наслаждением.
Маша тоже переживала безвременье. Она понимала, что может сесть между двумя стульями, и принималась налаживать то, что есть. А именно – Гарика. Надо было немного: заставить его зарабатывать.
Инна часто заходила к ним, ощущала потребность в общении. Дикареша вылетала навстречу и замирала. Начинался маленький театр.
– Кто это? – с удивлением спрашивала Инна, указывая на Дикарешу.
– Где? – притворно не понимала Маша.
– Да вот. Девочка какая-то… Откуда она взялась?
– Понятия не имею. Может быть, в окно влетела…
– А вы ее не обижаете? Не бьете? Даете покушать?
– Да вот… Не знаем даже, что с ней делать. А вам не надо, случайно?
– Если недорого, то я возьму…
Дикареша была счастлива от такого количества внимания. А Настя тихо ревновала и жалась к Инне.
– Мама, а про меня поговорите тоже, – просила Настя.
– А это кто? – переключалась Маша.
– На дороге нашла, – отзывалась Инна.
– Давай меняться, – предлагала Маша.
Дикареша пугалась. Она была еще маленькая и верила, что ее могут обменять на чужую девочку.
Инна чувствовала, что ей рады, особенно Гарик.
Гарик брал гитару и пел. Голос был небольшой, но мягкий. Гарик пел свои песни, неплохие. Было очевидно, что Гарик гуманитарий и инженерная работа стояла у него поперек горла. Он был не на своем месте. А какое место – его? Он этого не знал. И никто не знал.
Время от времени Инна находила ему денежную работу, но Гарик каждый раз отклонял предложение.
– В редакции нужен шофер грузовика, – сообщала Инна, – рабочий день не нормирован, зарплата как у профессора.
– Значит, я буду пахать с утра до ночи? – догадался Гарик.
– Большие деньги даром не дают.
– А жить когда? – интересовался Гарик.
– В Америке все работают с утра до ночи.
– Ну вот пусть они и работают, – разрешал Гарик и брал на гитаре аккорд.
– А твою семью будет кормить мой отец? – интересовалась Маша.
Гарик брал новый аккорд.
– А я буду краснеть за тебя…
Маша не повышала голоса. Просто объясняла Гарику недопустимое положение в их семье.
Гарик делал вид, что не слышит. Он был принц-консорт, а это значит: никаких обязательств, никаких усилий, одни удовольствия. Он знал, что семья голодать не будет. Отец Маши – молодой еще, пятидесятилетний лось. До девяноста доживет как минимум. Значит, еще сорок лет семья будет в шоколаде. А он, Гарик, как шмель станет летать над цветущим лугом жизни, садиться на один цветок, потом на другой и при этом аккомпанировать себе на гитаре.
Может быть, Гарик родился не там и не тогда. Время и место. Если бы он родился, скажем, в США, работал бы на припевках и подтанцовках у Мадонны – был бы богатым человеком и его любовницей стала бы уникальная Мадонна, а не Инна Рогожкина, одна из многих.
Маша спросила у Насти:
– Ты голодная?
– Я люблю есть, – созналась Настя.
Это было заметно по ее тугим щечкам. Инна время от времени не выдерживала и целовала эти щечки. Когда они с Блинком попадали в чужое пространство, их любовь обострялась. Любовь накрывала их как куполом, защищала.
Гарик тем временем пел песни из современного репертуара.
Какой бы застой ни стоял на дворе, искусства процветали. И песни были превосходные. Плохие песни тоже имели место быть, но они не приживались. Быстро лопались, как пузыри. А хорошие песни сразу превращались в шлягеры и звучали изо всех окон.
Инна слушала и смотрела на Гарика. Гарик пел и в этот момент становился сексуальным. Его хотелось.
Инна понимала его истинную цену. Цена была невысока: бабник и захребетник. Но он манил. Его мужская радиация наполняла комнату от пола до потолка. Хотелось открыть форточку. Было трудно дышать.
Инна предчувствовала, что когда-то ЭТО произойдет.
И ЭТО произошло.
Началось с пустяка: Гарик поцеловал ее в машине. Всего-то ничего. Но плотину прорвало.
Никогда в своей жизни Инна не испытывала такого чувственного наслаждения и даже не представляла, что ТАК бывает.
Гарик – талантливейший любовник. Буквально, Паганини со скрипкой. Гарик – Паганини, а Инна – скрипка. На ней никто и никогда ТАК не играл, и она не отзывалась ТАК.
Казалось бы, что нового в таком нехитром деле? Однако талант – это всегда новое.
Инна и Гарик подсели на секс, как на иглу.
Гарик сбегал с работы и заявлялся к Инне в первой половине дня, когда Настя была еще в школе. У них было часа два. Любовники набрасывались друг на друга, как хищники. Едва успевали добраться до дивана.
Случалось, Гарик приходил на ночь. Он что-то ловко врал Маше и оставался с Инной до утра, до тех пор пока Настя еще не проснулась.
Они никуда не торопились, пили чай с вареньем из лесных ягод. Выходили на балкон, смотрели на небо. Впереди была самая длинная ночь.
После страсти они проваливались в нежность и плыли в ней, как в невесомости. И засыпали рядом, и видели один и тот же сон, поскольку были ОДНО.
Утром он уходил. Инна провожала его до лифта. Возле лифта стояли долго, как будто он уходил на войну. Не хотелось расставаться.
Первое время Инна боялась, что не сможет встретиться с Машей, посмотреть ей в глаза. Как это возможно?
Но оказалось – возможно. Они вместе ходили в театр на интересные премьеры. Инне не было стыдно. Ее не мучили угрызения совести. Она по-прежнему любила Машу, восхищалась ею. Гарик – это одно, а Маша – совершенно другое. Чувства к Гарику и Маше были разные и не смешивались, как жидкости с разным удельным весом.
Инна не собиралась разрушать их семью, не собиралась выдирать Гарика в личное пользование.
Отношения Маши и Гарика не менялись. Они ссорились раньше и продолжали ссориться теперь. Семья переживала кризис.
Маша любила, когда Инна появлялась в их доме. Она приносила с собой радость и здравый смысл.
Однажды все вместе отправились на прогулку в Воронцовский парк. Подошли к пруду. На берегу стоял могучий дуб, с него свисала «тарзанка» – толстая веревка, к которой крепилась перекладина.
Гарик ухватился руками за перекладину, разбежался, оттолкнулся ногами от земли, и «тарзанка» понесла его вперед и вверх, как дикаря в джунглях. Ветер отдувал волосы со лба.
Дикареша испугалась и закричала:
– Папа, куда же ты?
Гарик не слышал. Улетал в неведомое.
– Нужна ты ему… – тихо заметила Маша.
Гарик обожал свою дочь, но ему действительно никто не был нужен в этом отрезке жизни. Только небо, свобода и бесконтрольность. Куда хочу, туда лечу.
Инна опубликовала в газете материал, который признали лучшим. Статья была острой, на грани дозволенности, и даже с перехлестом.
Инну пригласил главный редактор. Это был влиятельный образованный человек. «Гейне» он произносил «Хайне», поскольку знал немецкий. Название реки Рейн он произносил «Райн». Его никто не понимал: какой Хайне, какой Райн? Приходилось объяснять.
Лицо у главного было неприятным. Обмылок. Но от него в газете зависело все. И не только в газете.
Инна вошла в кабинет.
Главный ковырялся в каких-то бумагах. Поднял голову:
– Я хотел предложить вам тему: конфликт хорошего с лучшим.
– Это как? – не поняла Инна.
– Это значит: мастер цеха, например, – хороший мастер. У него конфликт с инженером, который тоже хороший инженер.
– И в чем конфликт?
– Вы сами придумаете.
– Конфликт может быть между плюсом и минусом. А между плюсом и плюсом конфликта не бывает.
Главный оторвался от своих бумаг.
– Я не говорю, что это просто, – сказал он. – Поэтому я обращаюсь к продвинутым журналистам. Подумайте.
