Виктория Токарева - Немножко иностранка (сборник)
Обзор книги Виктория Токарева - Немножко иностранка (сборник)
Виктория Токарева
Немножко иностранка
© Токарева В. С., 2016
© Оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2016 Издательство АЗБУКА®
Рассказы
С лицом осетра
От Инны Рогожкиной ушел любовник. Бросил. Без объяснения причин. Так легче.
А какой был роман… Не роман даже, целая жизнь. Все это продолжалось десять лет. Инне казалось: вот они – две половинки целого, но… он нашел себе другую половинку.
Инна знала эту женщину. Моложе, но ненамного. На пять лет всего. Сейчас популярна разница в двадцать и тридцать лет. Появилось словечко «папик», это значит – папа, отец. Мужики женятся на дочках, а дочки – на деньгах.
А здесь, в случае Инны, – ничего не понятно. Соперница по имени Василиса была похожа на трансвестита, как будто сделана из мужика. Мужик натянул платье, отрастил кудри и отрезал пенис. А может, не отрезал, а оставил как было. Василиса – плечистая, разворотистая, но главное – в другом. Василиса была богатая, в отличие от Инны, которая сводила концы с концами.
При социализме учили, что деньги – зло. А деньги – это как раз благо, свобода, возможности. Зло – это отсутствие денег. Но стране было выгодно держать людей в бедности, поэтому бедность воспевали: «А я еду, а я еду за туманом, за туманом и за запахом тайги». Эти слова переиначили: «А я еду, а я еду за деньгами, за туманом едут только дураки».
Любовник – его имя Владик – ушел к богатой. Есть даже термин «золотая мамка». Владик ушел к золотой мамке. Она поможет ему выпустить альбом, даст золотой пинок. А от Инны какая польза? Только слова и объятия. За десять лет объятия износились. Впереди – изматывающий труд художника-карикатуриста, постоянное перенапряжение – карикатуру в каждый номер газеты, боязнь халтуры, боязнь повтора.
Инна знала себя. Она десять лет любила, теперь ей понадобится десять лет, чтобы изжить это чувство. Итого двадцать лет псу под хвост. Как раз – вся молодость и зрелость.
Что останется впереди? Перезрелость и обида на все человечество.
Справедливости ради надо сказать: первые десять лет – не под хвост. Это не были вырванные годы, как говорят. Это был рассвет над Москвой-рекой, «весенняя гулкая рань, счастье, настолько ощутимое, что его можно было потрогать руками, прикоснуться губами, испить до дна».
Сейчас счастье отобрали, нагло выхватили и еще облили помоями с ног до головы. Все ходят мимо и усмехаются.
Инна покрылась красной сыпью. Врач сказал: на нервной почве. Кожа реагирует на стресс.
Далее врач сказал, что надо намазаться болтушкой и не мыться три дня. Желательно нигде не появляться, поскольку болтушка вонючая, с примесью дегтя. А через три дня можно будет все смыть под душем и посмотреть результат. Возможно, кожа очистится. А если нет – намазать снова на новые три дня.
Инна решила уехать из Москвы. У журналистов был свой дом в Прибалтике, туда не пускали посторонних. Хотя зимой путевки продавали всем желающим, чтобы помещение не пустовало, а приносило доход.
Инна купила две путевки – себе и дочке. У нее была восьмилетняя дочка Настя – любимая толстая девочка с круглым смуглым личиком. Инна называла ее «Блинок» (от слова «блин»). Впереди у дочки зимние каникулы, пусть девочка подышит соснами и морем. К тому же возле Инны будет родная душа, будет о ком заботиться, кого любить. Тяжело оказаться одной в обнимку со своим горем, а так все же втроем: она, дочка и горе.
Инна приехала на поезде. Ночью не переодевалась в пижаму, осталась в свободном индийском платье. Платье – не дешевая марлевка, а из плотного хлопка с вкраплением ярких квадратов. Глядя на Инну, сразу становилось понятно, что барышня не хухры-мухры, а вполне продвинутая, модная, но не веселая. Даже можно сказать – грустная. Подавленная. Не хотелось к ней приставать. От нее не исходило зовущих сигналов. Наоборот, шел сигнал: «Отстаньте все от меня, я вас всех ненавижу, чтоб вы сдохли в страшных мучениях».
Дом отдыха был огромный, гулкий. Им досталась комната на седьмом этаже. Этот этаж считался престижным. Хороший вид из окна: сосны, заснеженное море.
В столовой также достался уютный столик у окошка на четыре человека. Напротив сидела молодая женщина, существенно моложе Инны, с пятилетней девочкой.
Девочка Даша – маленькая разбойница: верткая, тощенькая, дикая. Волосы – черные до синевы, как у китайца. Челка до зрачка. Постоянно чем-то недовольна. Очень милая. Смешная. На нее хотелось смотреть и смотреть. Настя прозвала ее «Дикареша».
Дашина мама по имени Маша – красавица, Шамаханская царица. Рюмочная талия, высокие брови, ясное лицо. Многословие. Говорила не переставая, но ни одного пустого слова. Каждое слово – золото.
Инна была рада, что ей не надо участвовать в беседе. Достаточно только слушать. Да и слушать необязательно. Можно просто сидеть молча и думать о своем. Она смотрела на Машу, на ее глаза цвета меда, мелкие зубы, безукоризненно белые.
Ангельский голос лился не переставая. О чем Маша говорила? О чем-то умном и вполне интересном. Маша была искусствовед.
Маша – молодая, Даша – маленькая. Лицезреть молодость и красоту гораздо приятнее, чем старость и увядание. Инна была рада, что ей достались такие соседи.
Инна сидела намазанная болтушкой. Стеснялась своего вида и запаха. Постоянно думала о Владике: почему он ее бросил и женился на грубой Васе с крестьянским лицом? Причина проста. Он был жадный. А Инна – бедная. Что она могла заработать своей журналистикой? Денег – кошкины слезы и никакой недвижимости, двушка в хрущевке и дочка с круглым личиком. Все! А у Василисы в сумке водились доллары, спрессованные в толстую пачку. Она покупала еду и одежду в валютном магазине, там другая еда и другая одежда. И можно было широко угощать и одаривать. Вылезало совсем другое качество жизни.
Откуда валюта? От иностранцев. Откуда иностранцы? Личная инициатива. Василиса была купи-продай, покупала и продавала и понимала, что под лежачий камень вода не течет.
Владик любил деньги, ничего странного. Принято считать, что женщины любят богатых мужчин. Правильно. Но и мужчины любят богатых женщин. Почему женщинам можно, а им нельзя?
Маша говорила о Чехове. О том, что настоящую биографию Чехова написал англичанин. Странно, почему англичанин, а не русский?
– А почему Чехов не женился на Лике Мизиновой? – спросила Инна. – Лика гораздо красивее, чем Книппер.
– Антон Павлович был сноб, – ответила Маша.
– В каком смысле?
– Лика – обычная, заурядная девушка. А Книппер – популярная актриса в ведущем театре. Она быстро сделала из их брака бизнес. Чехов стал акционером. Другой уровень.
Инна покачала головой. Даже Чехов купился, а что уж говорить о Владике, бедном карикатуристе.
Блинок сидела рядом с Инной и с удовольствием кушала поставленную еду. Время от времени вытирала рот о мамин рукав. Хорошо, что платье было не парадное, бросовое. Такое поведение ребенка недопустимо, но Маша не удивлялась и не делала замечаний, как бы не видела. Воспитанный человек. Инне было лень воспитывать дочку. Она ее любила и обожала – вот и все воспитание. И Блинок чувствовала материнскую любовь даже тогда, когда мамы не было рядом.
– Вы замужем? – спросила Инна.
– Да. Мой муж приедет завтра. Мы будем вместе встречать Новый год.
Инна вспомнила, что завтра тридцать первое декабря. Новый год, семейный праздник. А она – без семьи, только Блинок. Инна разошлась с мужем давно, еще до своего романа с Владиком. Почему разошлась? Трудно сказать. Причин не было. Как-то не жилось, и все. Разные звери. Удивительно не то, что они разошлись, а то, что поженились.
Завтра посреди зала поставят елку, все красиво оденутся и встретят Новый год. Инна решила, что она не пойдет на праздник, даже не спустится в зал. Она не может надеть красивое платье из-за болтушки, а смывать рано. Должно пройти еще двое суток: тридцать первое и первое. В Новый год она останется в номере, включит телевизор, они с Блинком посидят в обнимочку и лягут спать. Чем не Новый год?
Маша в свою очередь не спросила у Инны, замужем ли она. Захочет – скажет. А если промолчит – значит, не захочет, и нечего лезть с расспросами.
Дикареша крутилась на стуле, ей надоело сидеть на одном месте. Маша разрешила ей выйти из-за стола. Дикареша кинулась пересекать столовый зал слева направо, вдоль и поперек, сшибая стулья и официантов. Замечаний ей не делали, поскольку Маша и Даша – не простые, а номенклатурные. Машин отец – большая шишка в государстве. Такие подробности утаить невозможно. При этом Маша вела себя безукоризненно, никак не обнаруживая своего превосходства.
Инна поняла: Маша всю жизнь росла в любви и в достатке. Любовь и достаток делают людей гармоничными, добрыми, адекватными. А бедность и безлюбье – озлобляют. Именно из таких вырастают приспособленцы и предатели, и уголовники в том числе.
