Станис Фаб - История об офортах
…И это была такая лунная ночь для двоих, что свет не покидал их до самого утра.
Глава двадцать седьмая. Веточка сирени
За 8 дней до начала судебного процесса
Рано утром Спицын отправился в театр. Как давно он не был в этих узких коридорчиках, которыми было пронизано все театральное нутро. Не удивительно, что здесь можно легко заблудиться. Тусклые лампы освещали эти лабиринты и проходы к гримерным, репетиционным залам, костюмерным.
Архитекторы явно экономили на площадях. Блистать должна была только сцена и фасад старинного особняка, построенного еще купцами в пору императорской России.
Около этой двери Спицын остановился. Когда-то это была гримерка Веры. И он бежал сюда после премьеры с огромным букетом, никого не стесняясь и не думая о том, стесняет ли он этим Веру, свою жену, которая работала здесь. Так уж случился в их судьбе треугольник и оказалось, что выбора нет – был он равнобедренным и соответственно путь от угла к углу получался равным.
…Семен Фадеевич, как и обещал, был на месте. Спицын подумал, здесь ничего не изменилось: все тот же стол, стеллажик, на подоконнике громоздились рукописи, книги, фотографии, какие-то листки, вероятно, необходимые для работы завлита.
Спицын, конечно, не ощутил, что Семен Фадеевич встретил его, может быть, чуть дружелюбнее, чем в прошлый раз у старого дома.
– Вот, возьмите, столько лет конверт хранил. А может, это и хорошо. Кто знает, что Верочка написала? Спицын, вы уж простите меня, плохим я оказался почтальоном.
Художник не сказал ничего. Только махнул рукой. Конверт спрятал в боковой карман машинально. Кивнул головой то ли в знак благодарности, то ли так попрощался и ушел.
Завлит же подумал, что Спицын положил конверт ближе к сердцу, и он стал относиться к художнику еще чуточку теплее.
Как-то само собой получилось, что Спицын вновь оказался у старого дома. Наверное, это письмо толкало его к месту, где он с Верой часто встречался и где они могли часами разговаривать о чем угодно, сидя на лавочке под старым тополем, который кривлялся изогнутым от ветра стволом.
Он был тут вчера и вновь почувствовал, как же ему здесь хорошо. Этот старый дворик, казалось бы, застыл во времени. Все вокруг изменилось, разрушилось и вновь застроилось. А он остался из его воспоминаний. И сам дом, и заборы, и тополь, кажется, держатся из своих последних деревянных, тополиных сил.
Спицын сел на лавочку. Достал конверт, осторожно вскрыл его и ему показалось, что он ощутил запах любимых Вериных духов.
Он читал и искренне плакал, не стесняясь ни дома, ни тополя, ни всего, что окружало его в тот миг. И плакал он, судя по всему, от того, что строки вернули ему ощущения счастливого времени, которое, конечно же, было.
«Дорогой Спицын!
Я давно хотела написать тебе письмо. Без особой цели, а уж тем более не в связи с каким-нибудь событием, и, упаси бог, нашей с тобой размолвкой. Слова порой трудно произнести, мне легче петь, чем говорить. Помнишь, мы вместе смотрели чудесный фильм с Глаголевой. Ее героиня не могла говорить, ее словами были распевы. Но я и этого не могу сделать, поскольку мы редко бываем вместе. Ты не свободен.
Мы скоро расстанемся, Спицын. Так надо и так складывается жизнь. Но я хочу, чтобы ты знал – у нас будет ребенок. Девочка. Я даже придумала ей имя – Адель. Почему такое странное имя выбрала я для нашей дочки? Даже не знаю. Хотелось, чтобы оно было ярким и звучало твердо. Малютке, скорее всего, придется по жизни трудновато. Такие уж у нее родители.
Мы поступили очень правильно, решив расстаться и расстаться друзьями. Я, правда, плохо понимаю такую дружбу, наверное, это писатели придумали конструкцию, которая позволит хотя бы как-то делать вид, что мы люди взрослые, умные и плохо умеющие ненавидеть. И ты, и я, понимаем, что жить в одном городе при наших обстоятельствах и профессиях сложно. Я попросила свою сестру Машу встретиться с тобой и поговорить о будущем нашей малышки.
Прости, Спицын, я допустила слабость, решив оставить Адель, но иначе поступить не могла.
Маша в курсе всех наших с тобой отношений. Она знает об Адели, знает, что мы расстаемся.
Можно было и не встречаться с тобой, но мне показалось, это будет слишком жестоким и по отношению к тебе, да и ко мне с Аделью тоже.
Адель родится за границей. Так складывается, а потом мы вернемся на родину и на какое-то время переедем в другой город. У меня много предложений от театров. Так что, Спицын, ты нас не ищи, не трать время попусту. Пусть все, что было, останется таким вот эпизодом нашей истории, в итоге которой появится новая жизнь.
Спицын, признаюсь тебе: я ни о чем не жалею. Ни секунды, ни разу не пожалела о том, что было между нами, о том, что будет Адель, о том, что придется сменить этот город и театр. Ничего плохого, ничего ужасного не произошло. Наоборот, я уверена, наша с тобой история добрая и поучительная. Да, да, да! Именно так! Я любила, я творила под знаком этой любви и все мои успехи случались только от счастья и благодаря ему. И у меня будет дочь! Ну разве этого мало, для того чтобы искренне верить?!
Но это еще не все. Ты сохранишь семью. Твой сын не будет задавать вопросов, на которые так трудно отвечать. Очень надеюсь, что и наша жизнь с Адель в конце концов устроится.
Спицын, в заборе у второго каменного столба от старого дома есть тайная заслонка. Там давным-давно один кирпичик выпадал из стены. Я обнаружила этот «тайничок» однажды, когда ты опаздывал на наше свидание и от нечего делать я бродила вдоль забора и случайно наткнулась на него. И мне захотелось оставить тебе тогда весточку. И представь себе, оставила! А потом забыла и вот только сейчас вспомнила. Найди «тайничок» и если его не «разорили» другие «кладоискатели», посмотри, что там спрятала твоя примадонна.
Ну, все, пошли жить дальше.
Прощай, Спицын! Твоя Вера»
Он не стал перечитывать письмо. Он сразу же пошел к тайнику и почти без ошибки нашел этот «бракованный кирпич», вытянул его и обнаружил согнутый пополам листок бумаги, уже пожелтевший от времени. Осторожно взял его. Развернул и увидел между белых страничек веточку сирени, теперь уже экспонат гербария.
Еще какое-то время он стоял у тайника. Потом осторожно убрал веточку сирени обратно, рядом положил письмо и поставил на место кирпич, а затем быстро пошел прочь…
Глава двадцать восьмая. Икифоров найден
За 7 дней до судебного процесса
Селина, кажется, просчитала все, кроме одного: сам Майков не просчитывался. Ждать от него можно было все что угодно. Но к первому судебному заседанию, когда стороны начнут заявлять друг другу претензии, она была во всеоружии. Раздражало только исчезновение Икифорова. Он как сквозь землю провалился. Ни дать ни взять растворился и стал как тень.
Шпенбах пошел на попятную. Ему в милой и сытой Германии все эти Майковские дурки ни к чему. Музейные гастроли пойдут иначе. Тут тоже все контролируемо. Общественности все равно: Дрезден это или Филадельфия. Чем дальше – тем лучше. Федора в новую реальность погрузить будет несложно. Уж больно ему нравится перед журналистами соловьем петь. Раз нравится, то пусть и поет. Не жалко.
Спицын – Адель. Тут есть проблема. Пора пришла их знакомить. Не по-людские как-то получается. В одном городе, практически могли встретиться на одной площадке, а вот не довелось. Действительно обстоятельства или промысел божий?!
И что тут за расклад?
Адель увидит и познакомится с отцом, через столько лет Спицын узнает, что у него есть таки взрослая дочь. Дальше дела семейные, сугубо личные. Коллизия, конечно, забавная – родственный треугольник – папа против будущего зятя и дочка, которая, если одобряет поступки папы, теряет возлюбленного. И все-таки дела семейные. Сугубо частные.
Икифоров, Икифоров – вот загадка. Его толком полиция и не искала. Все заняты разбоями, ограблениями, наркотиками, а тут какое-то мошенничество, пусть и в крупных размерах. Ну, схлестнулись три интеллигента меж собой. Так они все время что-то друг с другом выясняют. Даже по знакомству не получилось оперов подключить.
Но даже если Икифоров «сквозь землю провалился» и недосягаем, Спицын-то рядышком, так что экспертизу его подписей уж как-нибудь вытребуем. Судья понимает, будем настаивать. Но Икифорова нужно искать. Осталась единственная палочка-выручалочка – однокашник Гриша Зинкевич. Он теперь шишка видная – зампрокурора области. Ого-го-го куда взлетел. Дело, конечно, по другому ведомству, но попытаемся…
С Гришанчиком, как звали доброго и неторопливого Зинкевича на курсе, Селина договорилась встретиться в обед. У «шишек» времени в обрез, даже на старых знакомых. Да и сам обед по той же причине «зампрок» объявил в столовке прокуратуры.
Зинкевич встретил Селину лично у пропускной, сам отдал пропуск дежурному и, нежно чмокнув ее ручку, повел в столовую.
