Леонид Овтин - Пляшущий ангел
– Угу – Недовольно прокряхтел дядя Яша, глядя вслед удаляющемуся родственнику. – Свидимся, если живы будем.
Пройдя где-то с километр от дома родственника, Егор Быковский поймал иномарку и сказал молодой блондинке, сидевшей за рулем: – На кладбище свозишь?
– Не, это мне не по пути.
– А как ехать знаешь?
– Знаю. – Ответила девица и начала объяснять, как ехать.
Егор сунул ей в руку пятидесятидолларовую банкноту. Девушка перестала тараторить и злобно выдохнула: – Что это значит?!
– Это тебе. – Ответил Егор, садясь на пассажирское сиденье. – Давай на кладбище.
Девушка негодующе качнула головой и, бросив зеленую бумажку на заднее сиденье, надавила педаль газа.Переступив железную оградку могилы, Егор положил перед крестом гвоздики, которые купил у ворот кладбища. Вынув из нагрудного кармана пиджака носовой платок, он протер им золоченую табличку креста и, тяжело вздохнув, присел на корточки.
Долго Егорка сидел перед крестом. Если бы не ощутил присутствие живого человека позади себя, сидел бы, может быть, до вечера.
Тяжелый сипловатый баритон окликнул его по имени. Это был Дмитрий Грымов.
Егор медленно встал в полный рост и оглянулся на голос.
– А, это ты… – бесцветно сказал он парню, и принял прежнее положение.
Через минуту он, не оборачиваясь, спросил: – Ты хотел побыть на могиле Нади? Или ты меня ищешь?
– Вообще-то, тебя искал. – Не сразу ответил Дима. – Я к тебе приехал. Твой отец сказал: “Он на кладбище”…
– Это не отец, вообще-то… Ну ладно… Чего меня искал?
Дмитрий перелез через оградку и, присев на корточки рядом с Егором, ответил: – Я тебе должен… По гроб жизни должен…
Егор медленно встал, чуть прогнулся в пояснице, подергал затекшими ногами. Дима остался сидеть.
– А чего ж сюда пришел?
– Да, я понимаю, – ответил Дима, переступая через оградку. – Я не достоин находиться на этом месте…
– Да ладно, находись, если хочешь…
– Твой букет? – Спросил Дмитрий после небольшой заминки, кивая в сторону гвоздик возле креста.
– Мой букет. – Ответил Егор, тяжело вздохнув. – Дмитрий… как тебя по отчеству?
– Сергеич. – Ответил парень, вопросительно глядя на хмурое лицо Егора.
– Сергеевич… – задумчиво повторил Егор Быковский. – Ты, вообще, что об этом думаешь, Сергеич?
– Я думаю, что тогда сошёл с ума…
– А сейчас?
– Что сейчас?
– Сейчас! не считаешь себя сумасшедшим?
– Сейчас?.. – Глухо переспросил Дима, понурив голову.
Так и не найдя слов, Дмитрий простоял минуты две с понурой головой, пока в его слабом никчемном сознании не возник следующий вопрос.
– У тебя были с ней серьёзные планы? – Спросил он, исподлобья глядя нерешительными глазами на сердитое лицо молодого человека.
– Да, были серьёзные планы.
– Она бы изменяла тебе…
– Ну и хрен с ней! – жестко, но без обиды ответил Егор, и, смерив своего собеседника беспристрастным взглядом, жестким размеренным движением застегнул «молнию» его спортивной куртки. – Ты иди, Сергеич…
Дима медленно побрел в сторону ворот. Дойдя до ворот, он оглянулся, и долго со скорбным лицом смотрел на Егора, который стоял возле креста, приложив ладонь к золотистой табличке.13
Был жаркий солнечный день. Агафья Алексеевна и её внук сидели на плотной кучке сена в хлеве. Бабушка занимала Диму своими повседневными рассказами. Он слушал её, время от времени задавая банальные вопросы. Бабушка Агаша, понимая, что внучок задает ей вопросы просто из вежливости, посмеивалась.
– Я как-то твоего деда спросила: “Что с морщинками делать?” Мне было трошки за тридцать, у меня появились морщинки возле глаз, а у него не было. Он хоть был на пару лет старше, а выглядел моложе. В тридцать с грамулькой выглядел как мальчик-малолетка. Говорит мне: “Иди, возьми кувалду в мастэрни, дай себе кувалдой по своим морщинкам, и у тебя их не будет”. Как мне обидно было… Но потом, переживши бабий век, я, наоборот, стала выглядеть моложе. Я, Димочка, до пенсии на сорок выглядела. Веришь?
– Верю. Чего ж не верить. У меня мама как девочка выглядит. Она и здесь – в тебя.
– Да, Танюшка в меня удалась, только круп крупноват. Ну и ничего. Это ведь её не портит.
– Конечно, нет. Наоборот, она очень здорово смотрится.
Агафья Алексеевна участливо закивала и, улыбаясь, встала с кучки сена, посмотрела на наручные часы.
– Скоро три часа! Ладно, что я тебя всё разговорами томлю… Пойдём, посмотрим, каких Сонька себе курей хапнула.
Выйдя из хлева, Дима посмотрел в сторону огорода. Оглядев безразличным взглядом ярко-зеленую ботву бураков, из которой местами выглядывали желтые кабачки, он перевёл взгляд дальше – на поле, огороженное со стороны огорода низеньким полусгнившим забором.
В этом поле усердно работали серпами три женщины в простеньких льняных платьях.
Подойдя к заборчику, Дмитрий долго наблюдал за жницами.
Женщины ловко срезали серпами колосья и складывали их в кучки. Потом они связывали эти кучки капроновыми шнурами и ставили их «на попа». Получался эдакий стожок из колосьев.
Между делом жницы оживленно общались. О чём – Дмитрий не слышал, – он был на приличном расстоянии от них.
Вдруг одна из них бросила серп на кучку из колосьев и, обернувшись к Диме, крикнула: – Димка, иди помогай…
Димка узнал её. Это была Катя, – та самая, к которой он так и не решился подойти тогда, после «проводов».
Недолго поколебавшись, он подошёл к ней и, широко улыбнувшись, сказал: – Давай, помогу.
Подруги Кати прекратили работу. Одна из них спросила: – Катя, что это за мальчик?
– Это мальчик Дима. – Ответил за Катьку Дмитрий. – Катя, а что это за девочки?
– Это – Марина, а это – Галя.
– Я восхищён, – Улыбающийся Дмитрий кичливо взметнул вверх руку. – Давно мечтал побыть в обществе хороших красивых девчат.
Девчата переглянулись, тихо посмеялись, что-то тихо говоря друг дружке, и продолжили жать.
– Ну что, Катька, отдохни, коли замоталась… Или уже отдохнула?
– Я и не замоталась особо. – Не сразу ответила Катька, подавляя легкое волнение. – Но если хочешь поработать…
– Если хош поработать, – перебил её Дмитрий. – Ляг поспи – всё пройдет.
Катя улыбнулась, но как-то безучастно; так улыбаются при встрече с незнакомыми людьми, чтобы произвести впечатление милого общительного человека. Взяв серп, молодая женщина протянула его мальчику Диме: – На, поработай… Или ты уже хочешь лечь поспать, чтоб всё прошло?
– Нет. Я и так всю жизнь сплю.
Выйдя из хлева, Агафья Алексеевна попила воды из колодца. Потом подошла к алыче, что росла возле погреба. Оглядывая мелкие красно-желтые плоды, старушка что-то недовольно бубнила себе под нос, – очевидно, была недовольна тем, что алыча окрасилась неравномерно. Завершив осмотр алычи, она на миг задумалась. Потом прозвала внука по имени и, не услышав ответа, зашла в хлев с сеном. Оглядев помещение, бабушка Агаша вышла из него, нервно сжимая руку в кулак и бурча что-то тихое и бессвязное. Глянув на поле, она увидела своего Димочку и, вметнув кулаками, громко крикнула: – Эй, барабашка… А, барабашка…
«Барабашка» бросил нитку, которой собирался обвязать колосья, и, что-то сказав девушке в клетчатом платье, поспешил к бабушке.
– Ты хоть сказал бы что! – Беззлобно попросила обеспокоенная Агафья Алексеевна.
Дима виновато потупил взгляд и, взяв обеими руками бабушкину руку, сказал: – Виноват, засмотрелся… Пойду, Кате помогу…
– Конечно иди.
Когда внук вновь взялся за работу, Агафья Алексеевна долго любовалась им, стоя возле забора. Как он исправно работает… Жнет не очень умело, но с душой. Становится чуть ли за три метра от колосьев, которые захватывает рукой, – чтоб не повредить ноги серпом… Смешно и потешно… Обвязывая кучку колосьев, завязывает бантик, отчего девчата (незаметно для Димы) посмеиваются…
Изредка девчата громко смеялись. От чего – Агафья Алексеевна не могла знать, но ей было приятно слышать этот смех, – потому что этот смех вызывал у девчат её внучек, которого она очень любила. За этой любовью скрывалась простая духовная привязанность к сыну дочери, умащенная глубоким беспокойством… Агафья Алексеевна считала Дмитрия не очень приспособленным к жизни человеком. Мягкий, очень ранимый, реактивный в пустяшных делах и инертный в серьезных случаях… Кролик в оболочке красивого парубка…
Агафья Алексеевна больше всех волновалась, когда он устроился на работу. Узнав, что рабочий коллектив её внука состоит в основном из социально нездоровых индивидов, бабушка Агаша пробовала уговорить свою дочь, чтоб та взяла сына себе в фирму. “Там он будет у тебя под крылышком. Его никто не тронет… Танька… Это ж твой сынок… Ты подумай…” Танька недолго думала, прежде чем ответить матери. А ответ был коротким: “Он должен уметь ладить с любым коллективом! Иначе будет полуаутистом-полупофигистом!”
После этого разговора о Диминой работе больше не говорили. Когда речь заходила о самом Димке, Танька пресекала мать-старушку: “Мама! Он уже совершеннолетний! Не надо над ним трястись, как над недоношенным младенцем!”
