Маша Трауб - Не вся La vie
– Конечно, это же копейки. А вы ходили на курсы? Нет? Тогда никаких шансов. Если только договариваться. А к психологу ходите? А английский знаете? Ну хоть человечка рисуете?
– Какого человечка? – не поняла я.
– Это тест такой. Нужно, чтобы человечек нормальным был – с глазами, ртом, носом…
Это наша боль. Вася не умеет рисовать. Муж смотрит на меня с осуждением – как будто это я виновата. У мужа в роду были художники. Его родной брат закончил художественную школу. Муж тоже рисует вполне профессионально. Я не умею рисовать, поэтому Вася не умеет из-за меня. Это единственное, что от меня перешло к сыну. Нет, Вася умеет рисовать человечков с пупками. Только если человечек – мальчик, то у него просто пупок, а если девочка, то Вася ставит ей еще две точки, обозначающие грудь. Единственное место, где соглашается рисовать мой сын, – на скамейке в парке. Там гуляет бабушка с внучкой. У этой бабушки всегда с собой набор юного художника – мелки, листочки бумаги, фломастеры, карандаши. Вокруг собираются дети. Бабушка раздает всем листочки. Вася рисует хуже всех, но всегда – в центре внимания. Дети рисуют, но постепенно перестают – все смотрят в Васин лист и спрашивают:
– А это что?
– Дерево, – отвечает Вася.
– А это?
– Пчелы.
То, что пчелы выглядят так же, как дерево, детей восхищает. Вася счастлив.
Другой рисунок.
– А это пчелы? – спрашивает один мальчик у Васи.
– Нет, это чайки, – отвечает Вася. Чайки выглядят так же, как раньше – пчелы.
– А это дерево?
– Нет, это лодка.
– А почему она похожа на дерево? – уточняет мальчик.
– Потому что она деревянная, – говорит Вася.
При этом Васины рисунки все просят взять на память. Вася решает, кому подарить. Муж, не выдержав позора, скрывается в кустах.
Пошла на собрание, где учителя выступали.
– Надо записываться к Тамаре Семеновне, – шептала одна мама другой. – Иди запишись, пока ее не разобрали.
Тамара Семеновна вышла выступать. В белой блузке с рюшами. Очень уверенная в себе молодая женщина с синими тенями вокруг пустых и недобрых глаз. Тамара Семеновна читала по листочку. Когда отрывала глаза, не могла собраться с мыслями. «Мы садим детишек вместе…» – сказала она. У мужчины в костюме зазвонил мобильный, Тамара Семеновна оторвалась от конспекта и строго постучала ручкой по тумбе.
Вышла выступать директор. Рассказывала про школу, про новые методики.
– Скажите, – мужчина в костюме встал, – по скольку сдавать, и я пошел.
– Вы думаете, мы оборотни с указками? – возмутилась директор. – Если вам безразлично будущее ваших детей, то можете идти.
Мужчина сел с понурым видом.
Мужу я сказала, что нас не возьмут ни в одну школу, потому что у нас нет десяти тысяч евро, мы не ходим к психологу, не знаем английский, не выговариваем «регулировщик», а про человечка я вообще молчу. Вася рисует два круга и четыре палки. Еще он считает, что комар – это еда, а не насекомое. Потому что кому насекомое, а лягушкам – вполне себе еда.
Муж сказал, что дочка его коллеги учит к собеседованию «Белеет парус одинокий», а сын друга в шесть лет сам читает «Гарри Поттера». И куда я, как мать, смотрю, вообще непонятно.
– Вася, каких ты знаешь детских писателей? – спрашиваю я, решив подготовить ребенка к школе.
– Булычев, – говорит Вася, и муж заходится в восторге.
Нет, Вася не читает Кира Булычева, он его слушает на диске. Засыпает, на мое счастье, через пять минут после начала прослушивания.
– А еще? – спрашиваю я. Вася смотрит на полку с книгами.
– Драгунский, – подсказывает муж, потому что всю последнюю неделю читал ребенку «Денискины рассказы».
– Нет, – говорит Вася, – он не писатель. Он мальчик. Про него папа рассказы писал.
– Но папа же его писатель, – не унимается муж.
– Тогда и моя мама – писатель. Она тоже про меня пишет, – говорит Вася.
– Нет, мама не писатель, – говорит муж и замолкает в ужасе. Потому что я сижу рядом.
Еще мне сказали, что ребенок должен уметь называть свой домашний адрес и имена родителей, желательно с отчествами. Караул.
– Вася, где ты живешь? – спросила я.
– На Земле.
– А точнее?
– Не на Венере.
– А еще точнее?
– Ну, мама!
– Вася, а как зовут папу с мамой? – не отстаю я.
– Каких?
– Твоих.
Ребенок смотрит на меня с жалостью. Он думает, что мама опять заработалась. Хотя я помню тот позор на паспортном контроле, когда мы уезжали в Турцию.
У меня было все с собой – и свидетельство о рождении, и свидетельство о браке, и доверенность от отца. Но пограничнице этого было мало.
– Как тебя зовут, мальчик? – спросила она.
– Вася, – ответил сын.
– А фамилия?
Вася замолчал.
– Ладно. А как маму зовут? – спросила пограничница.
Вася посмотрел на меня.
– Маша, – тихо подсказала я.
– Не подсказывайте, – сказала мне пограничница.
– Вася, скажи, как меня зовут, а то нас не выпустят, – попросила я.
– Соня, – сказал Вася.
– Господи, почему Соня? – испугалась я. Пограничница смотрела на нас уже с интересом. – Я же Маша, ты же знаешь.
– Соня, – не сдавался сын.
Мы еще долго там стояли. Пока я судорожно объясняла представительнице власти, что сейчас утро и ребенок не проснулся и так далее.
– Вася, почему ты сказал, что меня Соня зовут? – спросила я, когда мы все-таки прошли.
– Мне Соня нравится. С которой я в теннис играю. Она самая красивая. И ты самая красивая, – объяснил Вася.
– Мама, тебя как зовут? – спросил Вася, когда мы проходили границу в обратном направлении.
– Маша, – ответила я.
– Как-как? – спросил сын минуты через две.
– Маша, – повторила я. На нас начинали оглядываться.
– Мама, скажи мне еще раз, как тебя зовут, а то нас не выпустят, как не хотели пропускать, – попросил ребенок уже перед паспортным контролем. Меня спасло только наличие документов.
* * *Пошли на собеседование в школу. Я волновалась.
– С кем ты живешь? – спросила учительница.
– Один, совсем один, – ответил Вася.
– Как один? А мама? Папа?
– Нет, я один. Ни братика у меня нет, ни сестренки, ни даже собаки.
– А как зовут родителей?
– Папу – Андрюша, маму – Маша, дедушку – Вова, а бабушку – уважаемая Ольга Ивановна.
– А кем папа с мамой работают?
– Ой, папа читает газеты и журналы нюхает. Открывает и нюхает. А когда меня нет – я у бабушки, – папа и мою пижамку нюхает. Потому что скучает. Еще он по телефону все время разговаривает. И у него ухо от разговоров болит. Еще он все, что хочешь, может сломать. И пчел боится. И шмелей. Он кричит и маму зовет. А мама не работает. Только иногда по делам ездит. И за папой все чинит. И если пчела залетит, мама ее в форточку выгонит. Маму они не кусают. Маму все боятся – и папа, и мой брат, и пчелы.
– Мама с тобой сидит дома?
– Нет, дома она с компьютером сидит. И кофе пьет. А еще она гулять не любит и не ужинает. Только бабушке это говорить нельзя – она будет маму ругать и кормить. Бабушка всегда всех кормит. А если маму накормить, то она думать не сможет – у нее вместо мозгов еда будет. И она уснет. Хотя она и так раньше меня засыпает. Может прямо в одежде заснуть. А папа никогда не спит – он форточки регулирует от сквозняка и всех будит. Он всегда со мной мультфильмы в кинотеатре смотрит, а мама не смотрит. Она с приятельницей тетей Мариной кофе пьет и разговаривает. Ей с тетей Мариной интереснее, чем с мультиками.
– А ты кем хочешь быть?
– Сначала спортсменом. Потому что я много тренируюсь. А Соня на меня смотрит. Ей тоже шесть лет. Только мы иногда деремся. А потом я бензопилой хочу работать. Как дедушка. И дом Соне построю. Но бабушка говорит, что я буду премьер-министром Новой Зеландии.
– Почему Новой Зеландии?
– Не знаю. Бабушка знает.
– Вася, а какое время года на картинке?
– Весна, что ли?
– Почему весна? Посмотри внимательнее.
– На картинке все понятно, а на улице – непонятно. Все перепутано. То жарко, то опять одеваться надо.
После собеседования Вася вышел в коридор и начал носиться с другими мальчишками. Я стояла и смотрела. Ребята профессионально уходили от косяков, перепрыгивали через три ступеньки на лестнице, в последний момент на повороте огибали здоровенную кадку с цветком. Вася вляпался в стену, упал с лестницы, ударился ногой о кадку. Штаны сваливаются, рубашка наружу, весь красный.
– Мама, я так хочу в школу, – с восторгом сказал он, – почти так же, как собаку и братика.
Вот я никогда не хотела иметь ни братика, ни сестренку.
– Машенька, ты хочешь сестренку? – спросила меня моя мама, когда мне было лет пять-шесгь.
– Нет, – категорично заявила я.
– Почему? – удивилась мама.
– По тому что ей негде будет жить.
– Как это негде? А здесь? С нами?
– Ты имеешь в виду, в МОЕЙ комнате? Ни за что.
На этом тема была закрыта.
– Она вырастет у тебя эгоисткой, – говорила маме ее подруга тетя Света. – Машенька, а вот мама станет старенькой, кто ей будет помогать? – обращалась она ко мне.
