Татьяна Соломатина - Мало ли что говорят
«Надо что-то с воображением делать. Слишком тяжёлый был день, и… он ещё не закончился!»
Сам Джим был не такой «древний» американский ирландец. Его семья прибыла в Бостон в начале ХХ века. Последний же пик ирландской эмиграции на благословенный континент пришёлся на 1947 год, когда в Бостон прибыли ещё около сорока тысяч выходцев из Ирландии.
Кофе выпился, и пицца съелась…
«Погорячилась», – подумала Соня, убирая со стола под умильные взгляды Джима. Но было поздно – он подошёл к шкафчику, достал бутылку виски, бокалы и предложил «follow me» в гостиную для совместного просмотра «киношедевра», который, с его слов, специально куплен, дабы окончательно сформировать у Сонечки образ Салема как «города ведьм». Та, мягко говоря, была не очень настроена выпивать в атмосфере, всё более походившей на интимную. А уж после прочтения аннотации к шедевру под названием «Salems Ghost»[54]!.. Чудесное описание, нечего сказать!
Колония Салем, 1692 год. Какого-то там колдуна сжигают на костре. Он взывает к Сатане, чтобы тот принял его. Типа – крыша над головой, питание и всякий отвязный беспредел. Ну, ладно, допустим… Обугленный труп («Чего так некачественно жгли – вокруг сосен корабельных на целый флот хватит!») помещается в особое помещение и запечатывается крестом – монахи боятся, что дух сатаниста может поглумиться над их душами. Оказывается, дух можно «запечатать». Вона как! К тому же при чём тут «обугленное тело», если он – дух? Что ли Сатана не принял? Проходит триста лет, и в дом с «особым помещением», где хранится этот недожаренный дух, переезжает семья преподавателя Салемского колледжа, страдающего клаустрофобией. Сосед-сантехник вскрывает запечатанную комнату. («При чём здесь клаустрофобия преподавателя? За триста лет клаустрофобия должна была развиться у трупа!») По всему дому раздаются «пуки, стуки и прочие звуки». Слуга дьявола, так сказать, «восстаёт из пепла», то есть из угольков собственного тела, и таки глумится, причём над всем, что под руку подворачивается. Конец стандартный: «наши» вроде как победили, но зло forever! «Синопсис» сопровождался ремарочкой: «Обилие откровенных сексуальных сцен не позволяет смотреть фильм лицам младше какого-то там положенного количества лет»…
«Ну уж нет, «обильно» смотреть сексуальные сцены в компании напивающегося Джима – увольте!»
Что оставалось делать Соне? Сказать Джиму: «Не смотрите на ночь американское кино»? Так ведь другого нет… Вот она и решила, в соответствии с профессором Преображенским, никакого и не смотреть!
А взамен предложила Джиму… покрасить перила лестницы. Он неожиданно быстро согласился, несмотря на очевидный идиотизм этого мероприятия. Видимо, воронка неловкого положения беспокоила (слава богу) не только Соню.
Красить перила под вспышки сенсорных фонарей, с балластом виски в желудке и с его же парами в уставшем мозгу… Очень живенько получается!
Остатки виски допивались уже под монотонное издевательство Тома над Джерри и наоборот. Было тупо, весело и спокойно – Соня с Бьорком тусовались на полу, а Джим развалился на диване, изредка поглядывая в их сторону туманящимся отеческим взором, смутно что-то вспоминая. Раз, правда, протянул было руку – погладить Соню по голове, но в последний миг отдёрнул. Бьорк с удивлением посмотрел на хозяина, мол, чё стремаешься-то?! (Пёс с самого начала одобрял Сонину кандидатуру.) Но Джим уже был на грани восприятия. Не то что собачьи мысли, простые человеческие – и те давались с трудом. Но он всё же собрал остатки навискаренного сознания в кулак и спросил:
– Можно всё вернуть как было? – и, не дождавшись ответа, уснул.
– Можно, – сказала Соня, укрывая его одеялом.
Потом поднялась на второй этаж, не касаясь перил. Нашла любезно предоставленную ей комнату и отключилась без волнений, мыслей и снов.
P.S.
Следствие выяснило, что замечательный парень действительно бродил по копенгагенским борделям! Он уверял присяжных, что делал это исключительно «из чистого любопытства», BTL-образцами не пользовался, был вменяем, хоть и не совсем трезв. То есть не пользы для, а потехи ради.
Поскольку наш суд – самый справедливый суд в мире и свято чтит презумпцию невиновности, он был оправдан и освобождён из-под стражи прямо в зале суда. Однако, наглец, выдвинул встречные обвинения. Столь же нелепые и абсурдные, сколь и недоказуемые. Повторное расследование по данному делу показало, что:
1. Ему было абсолютно всё равно, что на Соне надето, сколько она весит и какого цвета у неё волосы.
2. Любовь – это не вопрос веры или доверия, но лишь наличия оной.
3. Каждая последующая система включает в себя предыдущую.
Дело закрыто…
В смысле открыто…
Ну, вы поняли.
P.P.S.
«С религией получается то же, что и с азартной игрой: начавши дураком, кончишь плутом».
Невесть откуда дошедшие до нас обрывки текстов некоего Вольтера – писателя и философа.Хроники XXI векаГлава десятая
Пляж
«Павлики-равлики», «орлы», «орлята», «лисички», рыба-игла в трёхлитровом бутыле, морские коньки, салатово-изумрудные водоросли, песчаные замки. Радость прибоя, опасность скользкого пирса, коварство поросшего мидиями волнореза. Порезанные ступни. Варёные яйца, бутерброд с «биточками» из тюльки. Огурцы, помидоры, сливы и персики, щедро сдобренные мелким песочком. Вечно раздражённая безмерно обожаемая мамочка. Внезапный ливень. Масляные мазки, хаотично наложенные мощными струями воды на песчаный холст пляжа…
Лишь поднявшись на холм, застываешь, очарованный гармонией живописи.
Пляж моего раннего детства.
Песчаные плёсы. Сосны. Земляника. Широкая жёлтая река. Свияжск. Монастырь. Ужас на дне моторки. Ледяные брызги, заставляющие тело жить. Речной шторм, не терпящий пренебрежительных «морских» предсказаний. Нежная мелкая рябь солнечным утром. Вечерние комары размером с колибри. Огромный осёдланный дог. Наездница в смешных белых трусах, буквально вчера познакомившаяся с запахом смерти и понимающая теперь, что каждый рассвет может оказаться последним. Один рассвет. И один закат. Сегодня. Когда Волга улыбается…
Какой учитель не любит талантливых учеников? Не делись своими открытиями со взрослыми – это может напугать их. Лишь единицы знают, что значит быть ребёнком. Вот он – хозяин твоего «рысака» – знает. Но у него нет детей. Ты жалеешь его, и вы идёте по берегу втроём – ты, он и собака – прочь от других взрослых. Они смешные – пьют и, перебивая друг друга, взахлёб рассказывают о вчерашнем приключении, хвастаясь, хохоча, ещё и ещё раз пугаясь задним числом. «А ведь мы же могли… О Господи! Да если бы не…» Они даже не понимают, что иногда нужно молча поблагодарить. Бога? Они давно не задумываются, произнося «Господи». Жизнь? Да. И Смерть, которая тоже – Жизнь. И ты так отчётливо это поняла вчера. А этот взрослый над тобой не смеётся – он внимательно слушает тебя. Как его звали? Кажется, он был председателем горисполкома Зеленодольска. Мелкопоместная партийная «элита». Это мне уже потом рассказали «физики-лирики», поедающие шашлык у костра. Рассказали с лёгким презрением. А мне до сих пор кажется – он один понимал, что я хотела сказать, произнося «Бог». Мой собственный Экзюпери. Я не помню его имени. Мне всё равно, что о нём говорили мама и папа. Управление самолётом или собственный кабинет, какая разница, если ты понимаешь, что цветок может заговорить с тобой первым. Рассказывали, что он рано умер. Пёс пережил его на пару часов…
Ещё один пляж моего детства.
Велосипед. Блаженное одиночество. Шесть утра. Бидон с морской водой для всё ещё раздражённой, но уже не так обожаемой мамочки. Девственная свежесть рассветного моря. Мелкие волны набегают выводком котят-подростков. Играть-играть. Куриный бог. Кулёк мидий для плова. Пальцы испещрены ниточками свежих порезов… Соль. Шелковица. Ожог от щупалец корнерота. Песок. Обжигает после полуторачасового ныряния! Потом согревает… Шум в ушах. Радостная усталость мышц. Пористая вершина ракушняка-гиганта. Он дышит где-то там – в глубине песка…
Пляж моего раннего отрочества.
Шумная компания. Мяч, карты, пиво, водка. Долгие заплывы не утомляют. Потрясающий бронзовый загар. «Сними лифчик! У тебя обалденная грудь!» «Надень лифчик! На тебя же все мужики пялятся!» Неужели я встречаюсь с ними обоими? Людской гомон… Жаркое марево… Несвежий бульон полуденного моря в разгар сезона.
Осеннее утро. Бутылка водки. Заплыв километра на три. Пачка сигарет. Пустая пачка сигарет. Пустая бутылка водки. Слёзы. Хохот…
