Николай Беспалов - Женские истории пером павлина (сборник)
– Тут выйдем, – встал, поспешая, и пошел к выходу. Я за ним. Он из вагона, я его подтолкнула, а сама осталась. Двери хлоп и закрылись. Новые вагоны. Спасибо Рижским вагоностроителям.
Увидела, как Володя-хмырь ручками затрепыхал, словно птица. Рот открывает, но я не слышу.
На следующей остановке пересела на электричку в обратную сторону. Зачем обманывать человека?
В Сочи тут же на вокзале взяла билет до Ленинграда и на следующий день уехала.
Не стучите колеса, кондуктор нажми на тормоза… Еду я не с зоны, и не к мамочке родной, и вполне здоровой и сытой.
За все часы в пути я ни разу не покинула вагон. Выйду на перегоне в тамбур. Открою дверь и дышу свежим воздухом через фильтр сигареты. Гляжу. Мелькают картинки – перелески, переезды с обходчиками и их желтыми флажками, с коровами и лесополосами. Винегрет. А что вы хотите? Мозги мои разжижились без тренировки-то. Пора собирать их, как говорят в Украине, до кучи, гоп.
– Гражданка, не советую, – что за советчик и чего он волнуется.
– Вам-то что? – я о куреве. Он о другом.
– Убиться насмерть не убьетесь, а калекой станете.
– Это смотря как прыгнуть. Надо рассчитать так, чтобы головой в столб. Верняк.
– Какой опыт.
– Шутите. Если бы у меня был такой опыт, то не говорили бы с вами.
Разговорились. Тимофей Игнатович возвращается из отпуска, который провел в санатории МВД СССР. Подполковник. Заместитель начальника штаба главка.
– Я по сравнению с вами старик замшелый. Я хорошо помню похороны Сталина.
– При чем тут Сталин?
– Не знаю. Так просто сорвалось. Вы где учитесь?
– Теперь нигде. А раньше училась в ЛИТМО, потом в ЛГИТМиКе. Теперь, как и вы – милиционер. И звезд у меня столько же. Они маленькие такие, – мне становится от чего-то весело, – не то, что у вас. Вчера были большие, но по пять рублей, – это я слышала на концерте юмориста.
– Ильченко и Карцев у нас выступали. Смешно. Но многое пусто как-то. Нет глубины. Я с большим уважением отношусь к Михаилу Жванецкому.
Дует. Понесло гарью.
– Пойдемте в купе. Чаю у Вали попросим, – я еду уже сутки, а как зовут проводника, не знаю. Он знает. Ему и положено. Он в штабе служит.
Вы не замечали, как люди ходят по вагону поезда на ходу. Вот и нас с подполковником бросает от одной стенки к другой. Будто напились мы пьяными. Его купе – в середине. Мое – у туалета. Улавливаете разницу? Если сами не ездили рядом с туалетом, то нет.
– Мои попутчики, прошу, – рукой повел, – Петр Петрович, Иван Петрович, – смеется надо мной? Но нет. – Я не шучу. Они братья. Служат в цирке. Вольтижеры.
– Это что такое, – мне нечего смущаться. Я девчонка по сравнению с ними.
– Мы выступаем в цирке. Но мы не наездники. Мы акробаты.
– Так бы и говорили, – ладони у обоих сухие и сильные.
– Четвертого попутчика нет, – Тимофей Игнатович уже хлопочет у столика, – вот и «нет билетов».
– Подсадят еще, – кто это сказал, не поняла. Братья на одно лицо.
– Через пять минут Изюм. Стоянка – десять минут, – проводник Валя улыбается во весь рот. Ей можно. С такими-то зубами.
– Предлагаю произвести вылазку силами братьев, – Тимофей Игнатьевич тоже улыбается. У него половина рта в золоте. – Купите, братцы, чего-нибудь свеженького.
Мне так и подмывает попросить купить пива. Но не могу. Этот подполковник сковал мою волю. Я – кролик перед коброй. Он читает мысли: «Пивка бы хорошо раздобыть. Завтра очень даже понадобится».
В Изюме изюма братья не купили. Простите за плоский каламбур. Купили они овощей и фруктов. Много. Много. И пиво не забыли.
Мелькают за окном все те же перелески да переезды. Нам уже не до них. За Изюмом, следуя географии, последовала Балаклея. Опять каламбурчик. Чик-чик. Не подумайте, что я сошла с ума. Мне просто весело, как никогда. Тимофей Игнатьевич «травит» анекдот за анекдотом. Я до боли в животе смеялась над историей, где наш Брежнев закусил шашлыком из американского президента.
– В Харьков прибудем в двадцать три тридцать, – объявила проводница.
Кстати, Валя практически не выходила из нашего купе. Братья вольтижеры начали укладываться спать на верхние полки. Фигурами они – Колоссы Родосские, а натурой – слабаки.
– Тамара Вениаминовна, может быть, и вы желаете отдохнуть до бывшей столицы Украины?
– Прогоняете?
– Избави бог. Мое место – в вашем распоряжении.
Меня так и подмывает съязвить: «Тесно же будет нам на узкой полке».
– Я в тамбуре покурю, – опережает меня Тимофей Игнатович.
– И я с вами. Спать не хочется, а бока давить на жесткой полке не по мне.
Сильная струя уже прохладного воздуха обдувала наши с подполковником лица. Очень кстати. Не знаю, как у него, а у меня лицо горело. И от выпитого, и проснувшегося чувства. Того, что толкает нас, женщин, в объятия мужчин. Что ту поделаешь!
– А вы не чувствовали угрызений совести после того, как застрелили того малого. Он же к маме шел.
– А хоть бы к папе. Мне приказали стрелять на поражение, а меня приказы исполнять научили, – никто мне не давал такого приказа. Но как он узнал о моем «подвиге»?
– Исполнение приказа – это норма. Исполнение приказа творчески – это талант. Нам нужны творческие люди.
– Послушайте, товарищ подполковник, наша встреча случайна?
– Ничего случайного в этом мире не бывает. В данном случае наша встреча в поезде Сочи – Ленинград случайна, – у Тимофея Игнатьевича обворожительная улыбка. Ее не портит и золото во рту. – Что же касается обусловленности такой встречи, то это факт. Днем раньше, днем позже, но это произошло бы.
Замелькали огни пригородов Харькова.
– Предлагаю выйти.
– Надо бы переодеться.
– Я подожду.
Пинг-понг словесный. Что-то сковало нас. Кто скажет, что происходит в такие моменты между мужчиной и женщиной.
Привокзальная площадь Харькова в этот час малолюдна. Только в зале ожидания нет свободных мест. Стоит тяжелый застоявшийся запах человеческих, долго не знавших ни воды, ни мыла, тел. Да у буфета толкутся ночные любители пива.
– Было бы время, обязательно сводил бы вас к дому Корбюзье. Удивительно, но во время войны, когда Харьков переходил от нас к немцам и от них к нам, это здание не пострадало.
– Товарищ подполковник, вы производите на меня странное впечатление. Ваш внешний вид подобен урке. Этакому пахану с пятью ходками, а речь человека образованного.
– Вы тоже производите противоречивое впечатление. С первого взгляды ты, – вот и на «ты» перешли, – обыкновенная ночная бабочка. Я же знаю, из какой ты семьи. Мама твоя – известный в своих кругах искусствовед. Отец – так тот вовсе дока.
– Мимикрия.
– Эй, хамелеон мой прекрасный, поезд через минуту отойдет, – крепка рука подполковника.
Побежали. Поезд-то уже тронулся. Надо бы бежать в хвост, а он тянет меня в «голову». Забыл, что ли, что из Харькова он уходит в обратную сторону. Успели впрыгнуть в предпоследний теперь вагон.
– Старый дурак, – отдышавшись, говорит подполковник, а руку мою не отпускает. Я как та птичка, у которой коготок увяз.
– Может быть, пойдем в наш вагон? – я не пытаюсь сбросить его руки с моих бедер. – Там нас, наверное, уже потеряли.
Над громыхающими металлическими переходами, покачиваясь, мы пошли. Очередным вагоном был вагон-ресторан.
– Предлагаю поужинать.
– Так закрыто же.
– Айн момент, фройляйн, – Тимофей Игнатович скрылся за узкой дверью. Слышу бормотание и через минуту почти радостное: «Как прикажите, гражданин начальник».
Еще минута и из этой двери выскочил тип. Рожа красная и помятая. Бегом, бегом он накрывает на стол. Тащит закуску и выпивку.
Суетится и все время поглядывает на Тимофея Игнатьевича. Как собака на хозяина. Что-то стыдное и унизительное в этом. Не удержалась и спросила: «Чего это он так прислуживает? Прямо человек из трактира при царе Горохе».
– Послужи с мое. Я его десять лет назад упаковывал на пятнадцать строго режима. Насильник-педофил. Не думал, что вернется. Таких на зоне не жалуют. Вот, видишь, выжил и даже преуспел. Вагоном-рестораном заведует.
– Тимофей Игнатьевич, милости прошу вас и даму за стол. Все, как вы велели. Ежели что, я у себя. Мигом, – попятился. Отошел таким макаром шагов на пять и только потом повернулся.
– Вам не противно видеть такое?
– Нет, – подполковник посуровел. – Приеду в Ленинград, дам поручение ОБХСС провести проверку этого дельца, – выпил залпом рюмку водки. – Засажу.
Учись, Тамара, учись. В твоей новой жизни нет места жалости, сочувствию и прочим нежностям.
Когда мы наконец-то вернулись в наш вагон, братья вольтижеры спали крепким сном.
– А ты волновалась, что они будут волноваться. Железные парни.
Железные парни не услышали нас. Нас и те звуки, что мы невольно издавали. Дорожный роман. Под стук колес.
Орел, Брянск, Смоленск и вот уже Белорусский Витебск.
Я еду подобно особе из королевской семьи. Меня чуть ли на руках не носят. Сплю я на нижней полке в своем купе. И сплю я, велик русский язык, тоже на нижней полке, но в купе подполковника. Братья циркачи в это время курят в тамбуре. И пусть это не ночи, но все же, как они, эти часы были упоительны.
