Ирина Муравьева - Елизаров ковчег (сборник)
– Смотрите не бухните там, что мы с вами сегодня на лавке в порту познакомились! – сказала ей Люба. – По правилам нужно два месяца ждать!
И тут же раздался скрежещущий звук, такой оглушительно громкий и резкий, что Васса Владимировна с непривычки закрыла ладонями уши.
– Чего вы боитесь! – разгневалась Люба. – Здесь все всем родные! Родней родной мамы!
Толпа расступилась. Высокая женщина с огненным взором держала в руках фиолетовый факел. Лицо ее вдруг показалось знакомым, и Васса Владимировна испугалась. Такого ведь быть не могло, что недавно они с мужем видели это лицо в одной из газет? Конечно же быть не могло, но ведь было! Она баллотировалась в президенты, а может быть, в мэры, – не суть это важно, – но в самый последний момент проиграла. И имя вдруг выплыло: Лотта Кордэ.
– Не ведьма, а чудо, каких не бывает! Давно бы по миру пошли без нее! – Дыхание Любы запахло зеленкой. – Я вам сто примеров могу привести! Искали тут, в Салеме, нефть. Нету нефти! Нагнали рабочих, потратили деньги, а нефтью не пахнет! Тогда пошли к Лотте. Она посмотрела на карты – нашла! Ребенок пропал из роддома – нашла! Любые болезни, сосуды, суставы – чего вы хотите! – раз плюнет и вылечит!
Лотта Кордэ медленно обводила толпу немигающими глазами. Зады наглых ведьм от ее этих глаз отклячивались, а неловкие ноги пытались согнуться в кривых реверансах. Взор Лотты Кордэ вдруг застыл на лице немного смутившейся Вассы Владимировны.
– Тебя кто привел?
– Отвечайте! – И Люба своим каблуком надавила ей на ногу.
– Меня привела к вам сюда эта дама, – сказала с достоинством Васса Владимировна.
Она говорила по-русски, а Лотта – поскольку здесь выросла и родилась – использовала, к сожалению, английский, но обе они понимали друг друга.
– Чего ты здесь ищешь? – И Лотта Кордэ приблизила факел к лицу смелой Вассы.
– Свободы, – ответила русская женщина. – Всю жизнь я искала свободы. И только.
Ответ ее, кажется, ведьме понравился.
– Служить ему хочешь?
– Хочу. Но сначала задам вам вопрос. Практический, жизненный, необходимый: имею страховку и, как иждивенка, имею квартиру. Короче сказать: состою на программе. – И Васса Владимировна покраснела.
– При чем здесь программа? – нахмурилась ведьма.
– А не отберут?
– Почему отберут?
– Но в Питере точно бы отобрали. За связь с нечистотами.
– Ах вот оно что! – И Кордэ усмехнулась. – Готовьте к присяге. Омойте в трех водах. Она пропотела и потом воняет.
Стиснувшую зубы Вассу Владимировну подхватили под руки. С одной стороны – очень жирная ведьма, с другой – низкий, пегий козел с бородой, в капроновом черном чулке на затылке.
– Не лапать, – спокойно заметила Васса. – Скажите, куда мы идем и зачем.
Но две нечистоты – мужская и женская – молчали, как глухонемые. Сквозь мглу ноздреватую, сквозь бурелом спешили, сопя и ругаясь, к воде.
«Конечно, они Елю с Евсей не тронут, – подумала мать и жена. – Не посмеют. А то я такое здесь всем им устрою!»
Большой круглый пруд лобызался с луною. Луна опускалась в его глубину, и он становился слегка розоватым, но только она закрывалась шутя попавшейся под руку тучей, он сразу чернел от обиды и злости.
Жирная ведьма ловко сорвала с Вассы Владимировны плащ, а пегий козел расстегнул на ней блузку.
– Опять оголять? Оголять не позволю! – И Васса Владимировна, размахнувшись, влепила козлу оплеуху.
Он, кажется, не ожидал. Бабья рожа застенчиво сморщилась.
– Listen! You need it, Vassа! You really need it! Trust us![2]
«Ну, что же! – подумала Васса. – А пусть! Вон их в Голливуде не так оголяют! И это за деньги! За красный ковер! А я, потому что… – И тут в ней сверкнуло: «Жив, а не умер Демон во мне! В теле, как в трюме, в себе, как в тюрьме!»
Козел снял с нее белый старенький лифчик. Знакомая тень с папиросой во рту вдруг выросла слева и, видно, одобрив козлиный поступок, махнула рукой.
– «Марина! – И Васса Владимировна задрожала. – На что нас толкнула с тобой эмиграция!»
Ее с головой окунули в глубокую, почти ледяную, чернильную воду. Она не почувствовала даже холода. Зато свежий взгляд стал доступен на многое. Вернулись на холм.
«Проклятая жизнь моя! – Мысли роились, кусали ей мозг, прожигали насквозь. – Вот что мне: Евсей? И вот что я: Евсею? Как жалок он мне, когда, стоя под душем, весь в пене, поет и поет свою Машу! Как жалок! Как невыносим!»
И тут же услышала голос супруга:
А Маш-а-а-ша чай мне наливает,
И взор ее та-а-а-к много обещает!
Вприкуску чай пить будем до у-у-у-тра!
«Зачем я жила? Для чего я жила?»
– Вы, Васса Владимировна, не печальтесь, – лукаво шепнула ей ловкая Люба, – мы, ведьмы, бессмертны. Нас смерть не берет!
– Да что вы? Как так?
– Семена, семена! А сперма у наших козлов такой силы, что вот он где плюнет, там сразу зародыш!
– Какой?
– Человечий. Какой же еще? Мы не выделяемся, нам ни к чему.
«Вот с кем надо дело иметь, а не с этим! – подумала Васса Владимировна. – Уж как он потел надо мной, как старался! То сбоку, то сзаду! «Малышка, малышка!» Тебе только чай пить вприкуску, говнюк!»
Между тем Лотта Кордэ длинным светящимся ногтем подозвала к себе Вассу Владимировну.
– Стой здесь! – приказала она.
Васса Владимировна встала рядом с ней и гордо осмотрелась.
– Ложись!
Васса быстро легла. Шесть бодрых козлов притащили булыжники. Два – на голову и четыре на грудь. Кордэ опустила огромные ногти в кипящий котел с остро пахнущим зельем и брызнула им на лежащую женщину.
– Ой, ой! – закричала лежащая. – Жжет!
– Терпи!
Васса Владимировна подняла глаза к темному небу. По небу носился какой-то огромный, разорванный надвое призрак, похожий на памятник Ленину в сквере завода «Вулкан». Она разозлилась:
– А этот зачем здесь с его темным прошлым?
Потом поняла: чем темнее, тем слаще.
– Не дрейфь, дорогуша! – сказал кто-то рядом. – Ульяныч здесь свой, ему невмоготу все время сидеть взаперти! Темперамент! Услышал, что питерская, не стерпел! «Позвойте сьетаю, пьисягу пьиму!» – «Лети, – говорят, – раз душа твоя просит!»
– Так мне что, ему присягать?
– А кому же?
«Как странно, однако, у них здесь смешалось! – У Вассы Владимировны застучали широкие зубы. – Я думала, кроме меня и Марины, не будет знакомых! А тут, значит, тоже политика! Здрасте!»
Булыжники очень давили на грудь.
– Тейпи! Айхиважно! – шепнул ей Ульяныч. – Мы тут пьеституцией не занимаемся! Сейчас осквейним вас на скоюю юку и сьязу пьестимся!
Ее осквернили каленым железом, но было не больно, а даже приятно.
– Свобода! – сказала ей Лотта Кордэ. – Вставай, мое сердце! Пора и поужинать.
Поели лягушек, потом пауков, потом принесли отбивных из кого-то. Кого – неизвестно, но эта загадка так всех взбудоражила, что отбивные сожрали не глядя, и очень понравилось.
Вот тут и пошло. Васса Владимировна почувствовала полную независимость от окружающей ее среды. Сцепилась с одним всенародным поэтом, едва растащили: поэт сгоряча похвалил Евтушенко. Зато Ахмадулиной, которая черным своим одеяньем и массой колец на руках вполне бы сошла у Кордэ за свою, она поклонилась, поднявшись на сцену, таким величаво-смиренным поклоном, что в зале их начали фотографировать. Евсей Иосифович тоже ощутил некую силу, и по субботам у них начали собираться гости. Васса Владимировна варила очень невкусный борщ, а гости приносили вафельные тортики из русского магазина, где торгуют, кроме того, семечками и плоскими дряблыми воблами. Собравшиеся тут же попадали под колдовское обаяние Вассы Владимировны, жевали недоваренную петрушку в ее бледно-красном борще, читали стихи и однажды решили поставить на площади памятник Пушкину. Проголосовали. Один воздержался. Через Елизара добрались до мэра. Причем ведьма Васса Владимировна внесла свой посткриптум: «We know each other. I met you before. It was on the Mountain. Vassa, sincerely»[3].
Но мэр не ответил. Продажный, конечно, как все эти янки.
Влияние матери-ведьмы подобно влиянию полной луны. Елизар купил дорогую машину и вскоре женился на немолодой, постарше его самого, скромной женщине. Биологе, родом из Гомеля. Хотя почему-то ее в этом Гомеле назвали Терезой. Не очень красивая, но с большим юмором. Одна ее шутка в семье прижилась: Тереза сказала, что у Елизара жена не такая, как у остальных, а «биологическая». Это лучше. Биологическая жена Тереза занималась тем, что исследовала влияние пробиотиков на сексуальность животного и человеческого населения Земли, поэтому в ее распоряжении находилось двенадцать тысяч белых мышей, которых Тереза знала по именам и никогда не путала друг с другом. Половину этих мышей кормили продуктами из «Макдоналдса», а половину – натуральными органическими веществами с добавлением ванильного йогурта. Результаты ее экспериментов заслуживают Нобелевской премии: у первых мышей начались стоматиты, потом сразу герпес, понос и стервозность, а главное, резко упало либидо, зато у вторых заблестели глаза, живот подтянулся, а склизкие детки пошли друг за другом, как дождь. Тереза и ей подчиненные люди едва успевали справляться с младенцами.
