Наталья Волнистая - Девять дней в июле (сборник)
Но рано утром в день отъезда случились две неприятности – Патина мама сломала ногу, и умер муж Зумрижат. Началась суматоха, все забегали, стали высаживаться из автобуса, но решили такое важное дело не отменять – нога заживет, а муж Зумрижат… ну господи боже мой, он не такой близкий родственник жениху, чтобы из-за него прям вот сейчас все испортить! В результате Патя обнаружила себя главой «женской» части делегации.
В тот день был дождь, и в Хосрех партувальцы приехали с большим опозданием и почти затемно. Встретили их как-то непонятно – на столах стояли бутылки с водкой, а закусок не было почти никаких; мы пока вас ждали, объяснили потенциальные родственники, то почти все съели! Перед мужчинами, однако, поставили одну баранью ногу, в которую те немедленно вгрызлись, а Патя стала выглядывать будущую невестку. Но это было затруднительно – у стола все время мелькали какие-то девушки, и потому Патя спросила сидевшую рядом с ней немолодую тетку в толстых очках и с платком на голове – где, собственно, девушка, из-за которой они здесь? Та в ответ что-то промямлила и покачала головой. И Патя почему-то решила, что невеста вон та – хорошенькая, с ямочками на щеках и в косичках, которая искоса поглядывала на Надира и улыбалась.
Надир же, который всю дорогу был мрачен и неразговорчив, сразу выпил водки и на девушку с ямочками, отрекомендованную Патей как будущую жену, отреагировал очень благосклонно – дядьке за тридцать такой интерес молоденькой особы всегда льстит. Поэтому все быстро сладилось. Решили, что нет нужды ездить сто раз, и свадьбу вполне можно совместить с обручением – ровно через месяц.
Ksana
Удивительно, что его вообще с собой взяли, Надира твоего!
Ze
Мы, лакцы, народ демократичный! Жених имеет право голоса! Совещательное!
За этот предсвадебный месяц Надир сильно похудел – каждый день бегал на почту звонить в Ленинград, после чего становился еще мрачнее. В какой-то момент даже собрался уезжать, но тетя Зувейрижат легла на пороге с воплями: «Переступи через меня, если сможешь!» – и бедолага сразу сдался.
Ksana
Надо ж было в окно, в окно! Или ночью тикать, пока мамо дрыхнет! Она ж не могла там, на пороге, лежать цельными днями!
Ze
Нежный мамин сынуля так бы не поступил!
Ksana (мрачно)
убивать!
Ze
Тебе б все убивать – так никаких дядек в Дагестане вообще не останется!
В день свадьбы выехали пораньше, но все время что-то происходило – то колесо у «пазика» спускало, то ишак остановился посреди дороги. В общем, приехали опять затемно, усталые. На сей раз, правда, всех накормили досыта, и жениха повели в комнату невесты для надевания кольца – причем Патя и ее сестры, которые тоже пытались зайти в эту комнату, были оттеснены невообразимым количеством молодых девиц и поэтому из-за спин ничего не увидели.
Вернулся жених оттуда бледный, как мертвец, и что-то пытался объяснить родственникам, но его никто не слушал. Молодые вообще самый бесправный народ на наших свадьбах, ими командуют все кому не лень. Пока грузились в «пазик», зарядил дождь, в автобусе было темно, и закутанную невесту никто не разглядывал. Жених к тому времени был мертвецки пьян и почти без чувств, так что в Партувалю его выгружали вручную.
Ksana
Какая-то библейская история! Про Лию и Рахиль!
Ze
Мы, лакцы, народ античнейший, в курсе? И даже лучше, потому что твой Иаков Лию не раскусил, пока 7 раз не…
А наш – сразу все понял!
Невесту провели в комнату, где она скинула плащ, и… Патя ахнула! Перед ней в нелепом, слишком узком свадебном платье стояла та самая немолодая тетка в толстых очках! Патя бросилась к Надиру с криком: «Обманули! Подменили!» – но он был уже в той стадии опьянения, когда можно женить хоть на сельской козе, хоть на бычке Патиной мамы по имени Космос…
Ksana
На бычке нельзя, ле! Он не той нации!
Ze
А меня другое возмущает! Мало того что на аккордеоне и диплом с отличием – так она еще и красавица, и молоденькая должна быть, штоле?
Ksana
Между прочим – да! Что за нелепые запросы такие!
Ze
Ну у нас, древних народов, такое бывает! Вряд ли ты поймешь, конечно, но попытайся!
Ksana
А вот скажи мне, Ze, как археолог археологу, – невесты обмену и возврату подлежат?
Ze
А вот слушай дальше! Утром устроили разбор полетов, и все улики привели к Пате. Кто показал Надиру девушку в ямочках? Кто всех убедил, что она и есть невеста? Патю ругали две недели каждый день. Уже Надир успел развестись и уехать назад к Алле. Уже та сторона приезжала забрать свою некачественную невесту и грозилась судом, анафемой и морду всем набить. А Патю все ругали, ругали и ругали…
А Надир с Аллой так и живут – родили двух сыновей, построили домик в Партувалю и приезжают туда на лето. Всякий раз, когда вспоминают историю Надировой женитьбы, хохочут и подшучивают над Патей!
Ksana
Погоди… этот му… нехороший человек – редиска – еще и шутит?
Ze
Ну да! Типа он ни при чем! Его царицей соблазняли, а он не поддался!
А Патя ужасно не любит о том вспоминать, а тут зловредная Сафина всем во дворе об этом рассказала! И Патя на нее так обиделась, что две недели не разговаривала. Но потом увидела комбайн Браун и купила его своей многодетной сестрице.
И та ее быстро простила!
Все!
Тинатин Мжаванадзе
МОЙ ТБИЛИСИ
Первое наше обиталище в этом надменном городе было выбрано по принципу дешевизны: мы тогда совсем не понимали, какая разница – где именно поселиться в столице. Мы молоды, здоровы, полны любопытства к жизни – так начнем же строить свое маленькое королевство, пусть даже в крошечной квартирке в «итальянском дворе»!
Муж уходил на работу, я и годовалый сын оставались одни на целый день и осваивали территорию.
Оказывается, попали мы в один из бандитских кварталов города.
Целый день с ребенком в четырех стенах, одна радость – сесть у окна и наблюдать очередную новеллу из нескончаемого сериала «Бандерлоги и Каа: воспитание чувств». Бандерлогами были пятеро детей-курдов из семейства Майи и Валеры, живущих под нами в подвале, а в роли удава выступала грозная старуха в черном тетя Лили со второго этажа (социальный статус человека в «итальянском» дворе определялся удаленностью его жилища от земли), похожая на сицилийскую вдову, идущую мстить за пристреленного мужа.
Курдские отпрыски (зимой и летом босые, и никаких бронхитов, черти) вели себя разнузданно и буквально лезли в окна, выклянчивая то денег, то еды, но стоило черной фигуре замаячить на балконе, и они замирали в смертельном ужасе, пока Лили окидывала их немигающим взглядом.
Мы только переехали из провинции в столицу, и даже самая распоследняя курдская дворничиха смотрела на нас свысока, ибо она – коренная, а мы – пришлые.
ЗИНЭ
– Сандрос дэда! Сандрос дэда! (Мама Сандро!) – Эта чумазая паразитка Зинэ даже и не пытается запомнить мое имя. Она похожа на шимпанзенка, отставшего от бродячей цирковой труппы, – переминается с одной босой ноги на другую, мятое платьишко просит стирки.
– Ну чего тебе? Сойди с подоконника, живо! – Вначале я с ней разговаривала как сотрудник международной гуманитарной миссии, но после того, как ее резкий голос стал звучать за окном через каждые 15 минут, человеколюбие сошло на нет.
– Дай одну картошку, есть хотим! – кривляется Зинэ.
Интересно, как она собирается есть одну картошину?!
Я выглядываю в окно и вижу привычную картину: сапожник Лева собирает свои инструменты, его невестка купает в тазу новорожденного сына – прямо во дворе, мать Геракла! – хромая Тамара уже поддала с утра и ковыляет, матерясь вполголоса в пространство, Кристинэ стирает на корточках одежду всех своих недоделанных сестер и единственного драгоценного брата.
– Не давай им ничего, – вмешивается грозная тетя Лили, мрачно наблюдавшая картину курдского лохотрона. – Эти дети врут, как дышат!
– Она говорит – голодные дома сидят, картошку хотят пожарить, – неуверенно оправдываюсь я, передавая через подоконник пакет с продуктами.
– Зинэ, сколько тебе лет? – не предвещающим ничего хорошего голосом спрашивает Лили.
Зинэ скукоживается, как инжир на летнем солнце, и бормочет:
– Пять!
– Не пять, а восемь! Ты как раз в тот год родилась, когда моему покойному мужу юбилей отмечали, шестьдесят лет, царствие ему небесное, какой был человек, и как рано…
Шимпанзенок пытается незаметно скрыться с добычей, пользуясь переменой темы.
– Зинэ. – Металлический голос пригвождает к месту пронырливую вымогательницу. Та съеживается до размеров сушеной хурмы, боком сползает по деревянным перилам вниз. – Где твоя мать?! – На вопрос Лили попробуй не ответь, тут тебе и крышка; Зинэ замирает на месте.
