Мариам Петросян - Дом, в котором… Том 3. Пустые гнезда
– Что за автобус такой? – спрашиваю я Лэри после завтрака. – Про который все кругом говорят.
Он зевает, как крокодил, и уныло таращится.
– Автобус? Да нет никакого автобуса, ты чего? Откуда бы он взялся? Просто болтают люди. Кто-то пошутил, а остальные подхватили.
– И ты подхватил? Ты тоже все время о нем болтаешь.
– Я? – он почему-то обижается. – Ничего я не подхватывал. Зачем мне это? У меня своих проблем хватает.
– То есть тебе это ни к чему. Тебе и так хорошо.
Лэри совсем мрачнеет.
– Конечно, мне хорошо. Я – что? Мне скажут – автобус, я и сяду в него.
– Сядешь в придуманный автобус? – не веря своим ушам, уточняю я.
– Надо будет сесть – сяду, – Лэри нервно оглядывается и нагибается ко мне. Левый глаз его жутко косит.
– Странные у тебя вопросы какие-то, Курильщик, – говорит он шепотом. – Не нравятся мне они, понятно? Ты лучше езжай своей дорогой, а то у меня дела. Не до тебя мне, понятно?Прочел на стене: «Непрестанно размышляя, открыл Закон Непротивления. За справками обращаться в шестую с 3.00 до 3.05». Большой Брат.
Ко мне подходит Крысенок Белобрюх и, стесняясь, просит написать о нем в «той своей тетрадке».
– Зачем? – удивляюсь я.
– Чтоб я там тоже был.
Смотрит умоляюще, щеки вымазаны шоколадом, сам как будто лет на пять младше, чем все здешние.
– Слушай, а вообще-то сколько тебе лет? – спрашиваю я его.
– Шестнадцать, – говорит Белобрюх, сразу мрачнея. – Ну и что?
– Зачем тебе нужно быть в моем дневнике? Только честно.
– Это мой первый круг, – признается он убитым тоном. – Я должен фиксироваться, где только смогу, а не то вылечу.
– Куда? – я уже почти завываю. – Куда ты вылетишь?!
Белобрюх глядит на меня с ужасом и пятится. Я еду на него, а он, видно, не понимает, что только для того, чтобы извиниться, потому что разворачивается и улепетывает со всех ног, не оглядываясь, и никакие мои «постой!» и «эй!» на него не действуют.Сфинкс говорит, что если я буду пугать малолеток, он надает мне по шее. «Это он меня напугал, а не я его».
Утром просыпаюсь от какой-то возни у окна. Открываю глаза и вижу, что все сгрудились у подоконника. Что-то обсуждают, спорят и кричат.
– Говорю вам, это Соломон и Дон вернулись! – орет Шакал. – С отрядом мстителей-единомышленников! Вот увидите, я угадал!
– А я вот считаю, что это люди из соседних домов, – высказывает предположение Лэри. – Явились требовать, чтобы Дом поскорее сносили. Устали уже ждать.
– Да нет же, это точно чьи-то родители! – волнуется Рыжая. – Только родители способны на такое.
– Ты думаешь, там могут быть наши бабушки? – с ужасом спрашивает Слепой. Он тоже торчит у подоконника, но наружу, конечно, не высовывается.
– Почему именно бабушки? – удивляется Рыжая.
– Что там такое? – кричу я. – Что случилось?
Ко мне оборачивается только Сфинкс.
– Там палатки. Возле самого Дома, – объясняет он. – Четыре штуки.
– Кемпинг! – орет Табаки, повисший на оконной решетке. – Целый кемпинг мстителей!
Я начинаю одеваться. Почему-то в страшной спешке. На подоконник мне не взобраться, даже если с него все слезут, но я все равно веду себя так, как будто сейчас встану, растолкаю всех и тоже посмотрю.
Единственный, кто остался на кровати, кроме меня, – Лорд. Курит и делает вид, что ему на все наплевать.
– Бабушки как раз вряд ли поселились бы в палатках, – говорит Рыжая. – Мне так кажется…
Рыжая стоит на подоконнике в полный рост, в куцей маечке на бретельках и в трусах. Майка не дотягивает до пупка, а трусики у нее ярко-красные, под цвет волос. Под мышкой зажат пыльный мишка. Я соображаю, что Лорду это вовсе не нравится. Что он потому сидит такой мрачный, что Рыжая торчит в окне полуголая, хотя ему бы лучше порадоваться, что не совсем голышом. Она и без майки бы там запросто встала, уж я-то знаю.
– У Слепого паранойя, – хихикает Табаки. – В последнее время ему везде мерещатся чьи-нибудь бабушки. Он просто потерял из-за них покой.
– А почему не дедушки? – спрашивает Русалка.
– Интересно, когда они вылезут наружу? – говорит Лэри.
Я уже одет и подползаю к краю кровати, поближе к ним. Не посмотреть, так послушать. Македонский, заметив мой интерес, подходит к кровати.
– Хочешь поглядеть? Ползи к окну, я тебя подсажу.
– Не надо, – говорю я.
Пока я ползу к окну, Русалка с него слезает. Она в мужской пижаме, которая велика ей размера на три. Рукава она подвернула, но штанины болтаются, как у клоуна. Рыжая, держась за решетку, протягивает мне руку и втаскивает наверх, почти без помощи подталкивающего снизу Македонского.
И вот я наконец их вижу. Четыре палатки. Две защитного цвета, одна оранжевая и одна тускло-синяя. Стоят они действительно вплотную к сетке, как будто Дом вырастил их на себе за ночь, как грибы.
– Мне кажется, это экстремалы из шестой, – задумчиво говорит Сфинкс. – Может, Черный решил начать приучать их к Наружности. Поэтапно.
– Пойдем во двор? – кричит Рыжая. – Поглядим на них вблизи?
– А завтрак? – возмущается Шакал. – Вы все совсем уже перестали завтракать. Мне одному в столовой скучно!
Я смотрю на палатки дольше всех, потому что последним их увидел и потому что не могу слезть. Всем уже надоело обсуждать это явление, и через некоторое время я остаюсь на подоконнике один. Македонский, снимая меня, старательно отворачивается от окна.
– Ты чего? – спрашиваю я его.
Он пожимает плечами.
– Так. Неинтересно.
Почему-то я ему не верю.
В коридоре все дружно мрачнеют и надевают темные очки. Стены уже не страшные. Они теперь светло-кремовые, ровные и чистенькие. Вот только ужасно воняет краской.
– Мы теперь как продолжение Могильника, – сокрушается Лэри. – Как жить?
Остальные помалкивают.Во дворе собралось уже пол-Дома. Многие в пижамах. Становится ясно, что Сфинкс, во всяком случае, ошибся. Псы шестой здесь не при чем. Им так же не терпится выяснить, кто прячется в палатках, как всем остальным. Даже Братья Поросята здесь, сидят рядком, сдвинув коляски, и глазеют, с одинаково приоткрытыми ртами. К сетке, правда, никто не рискует приблизиться.
Наконец, полог одной из палаток откидывается, выпуская троих. В мешковатых комбинезонах защитного цвета. Бритых наголо. С пустыми глазами, один в один, как у медведя Рыжей. Желания познакомиться с ними ни у кого не возникает. Наоборот, все, кто стоял ближе к сетке, отходят от нее подальше. Когда через пару минут я оглядываюсь, мне кажется, что во дворе нас стало намного меньше.
Один из палаточников прижимается к сетке, изобразив на лице улыбку. Я на предельной скорости откатываюсь к крыльцу и, только уперевшись колесами в лестницу, понимаю, что еще никогда в жизни еще не ездил задом наперед так быстро. Лэри обгоняет меня и взлетает вверх по ступенькам.
– Пустая шкура! – бормочет он на бегу. – Пустая шкура!
Логи один за другим скрываются в дверях.
Палаточник просовывает сквозь ячейки сетки пальцы и что-то говорит. Продолжая улыбаться. Лучше бы он этого не делал. Легче было бы смотреть, как это делает медведь Рыжей. Двор стремительно пустеет.
Мимо меня проезжают Братья Поросята, и каждый задевает мою коляску, потому что я торчу под самой лестницей. Потом пробегают Зебра и Мертвец, толкая перед собой зареванного Слона, и чуть не переворачивают. Одним из последних беглецов оказывается Шакал.
– Чего они хотят? – спрашиваю я его. – Кто они такие?
– Пустые шкуры, – отвечает он деловито, разматывая веревку с абордажным крюком. – Ищут того, кто, как им кажется, их заполнит.
