Наринэ Абгарян - Две повести о Манюне
– Вот бы мне такую куклу, – пригорюнилась я.
– И мнеееее, – вздохнула Манюня.
Мы притихли. Полежали еще какое-то время с закрытыми глазами. Сон все не шел. Еще бы – сестра выводила какие-то совершенно новые, изуверские рулады. Казалось, что если она еще чуть поднажмет, то наше пятиэтажное здание сложится как карточный домик.
– Нарка, я проголодалась, – шепнула мне на ухо Манька.
– Там в холодильнике жареная курица, – прервала свой храп Каринка.
Была у моей сестры еще одна особенность, которую никак иначе как чудом назвать было нельзя. Если кто-нибудь из нашей семьи не то что говорил, а даже думал о еде, моя сестра тут же оказывалась рядом.
– Пора бы перекусить, да? – спрашивала она опешившего члена семьи и, взяв его за руку, тащила к холодильнику. – Пойдем посмотрим, что можно пожевать.
Мы с Манькой подняли головы с подушки и уважительно посмотрели на сестру.
– Ну ты даешь! – только и смогли выговорить мы.
– Так мы идем есть курицу или как? – села Каринка в кровати.
– Идем, конечно, – заволновались мы.
– Только по кусочку, – грозным шепотом предупредила Манька, – помните, что теть-Надя сказала?
– Помним-помним, не волнуйся, – зашипели мы ей в ответ.
– Не зря я так долго стояла в очереди, – радовалась вечером мама. – Мне достались две венгерские курочки! Это же не наши советские синюшные цыплята. Из этих двух курочек можно много чего приготовить, о-го-го как много! Можно их запечь со сметаной и грибами, можно отварить рис до полуготовности, добавить туда орехи и специи, а потом начинить этой смесью курочку, и… – Мама осеклась, окинула взглядом своих многочисленных дочерей и прибившуюся к их стайке Маньку, посмотрела на мужа, воззрившегося на курочек голодными очами, поймала свое отражение в зеркале, произвела в уме кой-какие нехитрые расчеты и тяжело вздохнула.
– Ладно, – сказала она, – сейчас мы этих курочек пожарим, одну съедим сразу, а из второй я завтра сделаю чахохбили.
– Ура! – дружно закричали мы.
Итого на ужин каждый получил по куску хрустящей жареной курочки с гарниром из воздушного картофельного пюре и дефицитного зеленого горошка. Остатки курицы под вожделеющими взглядами плотоядных членов семьи были убраны мамой в холодильник.
– Чтобы и завтра вы могли поесть курочки, – воззвала к нашему гражданскому долгу она.
– Лааадно, – вздохнули мы и встали из-за стола.
И вот теперь эта несчастная жареная курица манила нас как магнитом. Мы тихонечко поднялись, чтобы не будить мирно посапывающую Гаянэ, нашарили в темноте тапки и вышли из спальни. Впереди гончим псом шла Каринка. Мы с Маней доверчиво следовали за ней – никто не сомневался в способности сестры найти холодильник в темной квартире с закрытыми глазами.
– Осторожно, тут дверь, – шикала на нас периодически сестра, – здесь стул, не зацепите, а тут угловой диванчик!
– Свет в кухне включать? – спросила я.
– Включим маленький, – предложила Манька, – а то большой свет разбудит твоих родителей.
Мы вытащили из холодильника сковороду с жареной курицей и поставили ее на стол.
– Давайте возьмем по самому маленькому кусочку, – предложила я, – тогда никто не заметит, что мы ели курицу.
– Может, крылышки? – предложила сестра.
– Ага, крылышки! – встала руки в боки Манька. – Во-первых, крылышек два, а нас трое, а во-вторых, где это ты видела курицу без крыльев?
– А может, это вообще не курица! Может, это утка, а мама этого не заметила? – решила блеснуть интеллектом я.
– А что, утки бывают бескрылыми? – покрутила пальцем у виска сестра. – Ты бы лучше молчала, Нарка, тоже мне, ума палата.
Итого мы вытащили из сковороды кусочки куриной грудки и буквально сожрали их, преступно сутулясь и урча от удовольствия.
– Мало, – облизала пальцы Каринка, – может, еще по кусочку?
– По последнему! – угрожающе выпучилась я.
Мы выудили еще по кусочку курицы. Манюня закрыла сковороду крышкой и убрала ее в холодильник от греха подальше.
– Чтобы не дразнила аппетит, – сказала она и села за стол, – что же мы едим стоя, как лошади в стойле, давайте присядем.
Мы с Каринкой присоединились к ней.
– У-у, какая вкуснятина, – урчала Каринка, – всю жизнь бы ела только жареную курицу.
– И жареную картошку, – сказала я.
– Вот, это уже другое дело, – похвалила меня сестра, – чуток поела, и уже мозги стали на место. А то все курица не утка, курица не утка, – передразнила она меня.
– Сама дура, – огрызнулась беззлобно я.
– От дуры слышу, – захрустела куриной косточкой сестра.
– Шшшш, тише вы! – встрепенулась Манька, но было уже поздно.
Дверь кухни распахнулась, и на пороге нарисовался сонный папа. Папа выглядел просто бесподобно – волосы были всклокочены, большие семейные трусы нежного василькового колера воинственно топорщились вокруг тощих бедер, лямка майки съехала с плеча и кокетливо оголила часть волосатой груди. При виде нас он кинул вниз, в область своего многострадального таза, молниеносный взгляд, дабы удостовериться, что семейники на нем сидят как надо, и поправил лямку на плече. Потом открыл дверцу шкафчика с кухонной посудой, спрятался за ней и через минуту вынырнул в мамином фартуке в кокетливый розовый волан по подолу. Мы проследили за всеми его маневрами в гробовой тишине, с курицей в зубах.
– Что вы тут делаете? – Папа на всякий случай еще и втянул живот.
– Ой, дядь-Юра, у вас такие же семейники, как у моего папы, – умилилась Маня.
– Так мы вместе их и покупали, – ответил отец, – а вот вы все-таки что тут делаете?
– Проголодались, – проблеяли мы дружно в ответ, – курицу едим.
– Курицу? – испугался папа. – А что маме завтра скажем? – Он прошел мимо нас, вытащил из холодильника сковороду и поставил на стол.
– Мы по маленькому кусочку взяли!
– По мааааленькомуууу, – протянул папа и достал хлеб из хлебницы, – кто-то будет остатки пюре?
– Будет! – обрадовались мы.
Если бы какой-нибудь отчаянный акробат на ходулях в четыре часа утра прошел мимо окон нашей квартиры на третьем этаже, то застал бы дивную картину: за большим круглым столом, во главе с мужчиной в васильковых семейных трусах и фартуке в розовый волан, сидела группа преступных девочек девяти тире одиннадцати лет и, трусливо озираясь на кухонную дверь, доедала остатки курицы прямо со сковороды.
– А что мы маме скажем? – периодически взвывал кто-нибудь, вонзая зубы в очередной хрустящий кусок курицы.
– Что-нибудь завтра придумаем, – хором успокаивали остальные.
Мы, конечно же, отложили порцию маме и спящей без задних ног Гаянэ. Сковороду натерли до блеска кусочками хлеба, кастрюлю с остатками пюре вылизали вдоль и поперек и даже чуть-чуть снаружи.
– Шикарный у нас получился поздний ужин, – тихонечко хихикали мы.
– Да уж, – хмыкнул папа, – поздний ужин плавно перетек в ранний завтрак.
Итого, когда мы ложились в постель, горизонт уже подернулся ранним летним рассветом, а в кварталах с частными домами победно перекликались драчливые петухи.
– Пять минут я еще продержаться смогу, – честно предупредила нас Каринка, – но потом я засну, и тогда уже пеняйте на себя.
– Мы быстренько, – обещали мы с Манькой и закрыли глаза.
В спальне воцарилась тишина.
– Вспомнила, чем отличаются семейники вашего папы от семейников моего, – сквозь сон прошептала Манька.
– Чем? – промычали мы.
– А тем, что у вашего папы трусы в горошек, а у моего – в мелкую звездочку, – сладко зевнула Манька, уткнулась носом мне в плечо и мирно засопела.
– Зато фартук сидел на папе просто бесподобно, – решила постоять за своего отца я.
– Хррррррррррррррр, – отозвалась Каринка. Но никто уже ее не слышал – все благополучно провалились в глубокий сон.
Глава 20
Манюня учится быть настоящей женщиной, или Как дядя Миша с папой вино из погреба доставали
Дядя Миша, как истинный сын своей матери, периодически выкидывал фортели, пытаясь отстоять себе кусочек независимости. Ба, как истинная Ба, одной левой гасила все попытки сына вырваться из-под ее тотального контроля. «В этом доме я господин», – любила повторять она.
В целом борьба дяди Миши с Ба напоминала противостояние между центром и мятежной провинцией. Провинция периодически поднимала плохо организованные и зачастую бестолковые восстания, а центр с особым удовольствием топил эти восстания в крови.
Любая Конвенция по правам человека прекращала действовать прямо на пороге дома Ба. Ибо только Ба устанавливала те рамки, в пределах которых члены ее семьи строили свою счастливую жизнь.
– Ба была тираном? – спросите вы.
– Конечно, нет, – смалодушничаю я.
Но дяди-Мишина неуемная душа не прекращала алкать свободы. И он, отстаивая свое право на личную жизнь, мстительно заводил связи «на стороне», а в особо критические для своей непокорной натуры дни имел наглость не приходить домой ночевать. Скандал, который неминуемо закатывала Ба, мощью энергетического выброса легко мог заменить распад уранового ядра.
