Валерий Еремеев - Тремориада (сборник)
– Ты бабы Веры не знаешь, – сказал Сергей.
– Зато я знаю бабу Надю, двадцати лет, меня вчера перепила.
– Баба Вера скандалы закатывает.
– Я тоже, – заворчал Саныч.
– Баба Вера – профессионал, – сказал Сергей. – Закатывает всё. В банки, истерики, под асфальт.
– Стоп! – поднял ладонь Саныч. – Наливай.
– Где жена с сыном? – спросил Аркаша, когда они выпили и закусили.
– Жена к сестре в Нежен уехала, – ответил Сергей. – А сын у тёщи.
– Тоже в хохляндии?
– Сам ты в хохляндии. Сын на соседнем районе, на Варничной. А тут и поводов столько. Кореш давний приехал. Да вот – сегодня ещё пятая годовщина свадьбы. Тогда, помнится, суббота была.
– А я в вербное воскресенье расписался, – припомнил Аркаша.
– Ну, за карлико-берёзовые будни, – сказал Саныч, разливая по рюмкам водку.
– Точно, карлико-берёзовые будни, – выпив и, хрумкая солёным огурчиком, проговорил Аркаша. – Моя тоже уехала. К маме.
– Да ладно тебе, замечательный будень! – хлопнул Серёга по плечу сидящего рядом на диване Аркашу. – На работу завтра надо?
– Нет, – вздохнул Аркаша.
– Видишь, как всё замечательно! – Трескачёв потянулся к бутылке. – Грех не напиться. А то от тебя и спиртным-то никогда не пахло.
– Напиться надо, – кивнул головой Саныч. – Что ты знаешь о себе и об этом мире, если никогда по-настоящему не нажирался!
– Недели две кряду, – усмехнулся Серёга, наполнив рюмки.
– Ну, уж хотя бы! – сказал Саныч, и они выпили.
– Да и ты, Серёга, тут года четыре живёшь, а датым я тебя только на Новый Год и видел, – сказал Аркаша.
– Да, сейчас, это вам не тогда, – проговорил Трескачёв. – Помнишь, Саныч, времена былые?
– Славные времена, нынче таких не бывает, – кивнул тот, цепляя вилкой нарезанную селёдку.
– Сколько было выпито… – мечтательно проговорил Серёга.
Саныч усмехнулся:
– Директор завода «Кристалл» уж давно должен вызвать меня к себе на ковровую дорожку, чтоб приколоть к моей печени орден.
– Я всё ж никак не припомню, как выглядел Славный, – проговорил Серёга, возвращаясь, видать, к прерванному Аркашей разговору. – Значит, это он был, когда я уехал, а Иннокентий у тебя остался?
– Да, они у меня в Североморске ещё дня три гудели. Один с Мурманска, – как всегда настаивающий, что центр вселенной находится в его городе, Саныч сделал нарочито неверное ударение. – Другой с твоего «Прощелыгино».
– С какого моего?
– Ах, извините, вы ж теперь и сами мурманчанин.
– Давно это было, – вздохнул Сергей. – Всё как-то перемешалось. Раньше жизнь как у кочевника была, из одной компании в другую и – обратно. Славного вроде помню, а вроде и нет.
– Тут помню, там не помню. У всех брожение было. Наливай, – проворчал Саныч.
– Прикинь, – сказал Аркаше Серёга, разливая водку. – Осенью от Саныча друг уходил. Во дворе на первом снегу поскользнулся, затылком об арматуру, и – на тот свет. Причём и не так, чтоб пьяный.
– Судьба, – проговорил Аркаша, и подумал: «Ну, и как тут к Звезде не прислушаться. Сколько таких арматур я уже избежал?..»
Они выпили. Саныч достал сигарету и сказал, подымаясь с кресла:
– Сколько лет прошло, а всё привыкнуть не могу, что ты курить бросил. И это правильно, сигарета убивает.
– Как тогда ещё, от тебя вернувшись, к Иннокентию зарулил, так и бросил, – усмехнулся Серёга. – У него так укурился, что и с табаком завязал.
– Помню, – хохотнул Саныч. – Как ты в подвал провалился, да крыс потом гонял; надеюсь, не воображаемых.
Вижу буквально название рок-фестиваля: «Наркотики против табака».
– Прям как «Хищник против Чужого», – сказал Аркаша.
– Ну, да. Это предыдущий фестиваль, – кивнул Саныч и вышел с сигаретой на кухню, закрыв за собой дверь.
Они пили до утра. Наливали неспешно и, не чокаясь, опрокидывали рюмки. То шумно выдыхали, то крякали с удовольствия, а то и молча хлебушком занюхивали. Закусывали и много разговаривали. Хорошо захмелели, да на этой волне и замерли, с гребня не соскальзывая.
– А Макс, инвалид, ты о нем чего-нибудь слышал? – спросил Саныч Трескачёва.
– Нет, – ответил тот. – Я как в Мурманск перебрался, так и не слышал о нём ничего. Да и друзья мы были такие, привет – пока – наливай.
– Макс-то от взрыва пострадал. Дело случайное, – сказал Саныч. – А сколько по синьке да наркоте загнулось… Жуть! Как на войне.
– Война – дело молодых, – сказал Серёга.
– А если её для них не придумывают – молодёжь сама находит способ, как убиться, – высказал Саныч.
– Ерунда это, – сказал Серёга. – Война для каждого поколения находится. Просто юность безрассудна, и это становится ясно и самому, когда она проходит. Ну, типа как сумасшедший никогда не поверит в своё безумие, пока он болен.
– Чего-то вы совсем краски сгустили, – проговорил Аркаша. – А алкоголь-то причём? Все пьют и ничего.
– Угу, – мотнул распущенной шевелюрой Саныч, принимаясь разливать по рюмкам. – И ничего.
Выпив и закусив, Сергей сказал:
– Меня не оставляет извечный русский вопрос.
– Кто виноват? Что делать? – Аркаша говорил, занюхивая огурчиком.
– Меня интересует: на хрена козе баян? – пояснил Сергей.
– Ну, может, это очень музыкальная коза, – сказал Саныч. – Ты не о Ленке с музучилища?
– Я о Терминаторах, – заявил Сергей.
Аркаша, поперхнувшись колбасой, закашлялся, а Саныч, устроившись в кресле поудобнее, кивнул.
– Очень интересно. Право, я заинтригован.
– Нахрена Терминаторы с людьми войну устроили? Чего нам делить?
– Терминатор пока только Калифорнию захватил, – сказал Саныч.
– Вообще-то, на мой взгляд, борьба видов налицо, – заметил Аркаша.
– А из-за чего нам с ними бороться? – удивился Серёга. – Терминаторы могут улететь жить на Марс. И вообще – заселяться где угодно по всей вселенной, они ж железные! А людям, как родителям своим, обеспечить достойную жизнь. На хрена им крохотная Земля, из которой всю нефть выкачали и немцам продали. Терминаторам скоро тут и смазаться нечем будет.
– А за это и стали убивать. Всем разумным существам нужен повод и враг, – сказал Аркаша.
– После потомки Терминаторов конечно же будут скрипеть: какие же бесчеловечные были первобытные Терминаторы, – засмеялся Саныч.
– За Терминаторов! – воскликнул тянущийся к бутылке Аркаша.
Всё же время и градус взяли своё. Накрыло всех утром. Правда, Саныч выглядел почти молодцом на фоне еле ворочающих языками товарищей. Его не шатало, движения были чёткими, точными. Только вот глаза… Они остекленели. Плавающий взгляд сделался бессмысленным и тяжёлым. Словно Саныч, находясь в глубоком нокауте, пытался продолжать смотреть на мир как ни в чём не бывало.
Серёга взял из пачки Саныча, что на столике средь закуски, сигарету. Сказал: «Алилуйя!» и пошёл в другую комнату, звучно открывая дверь лбом. Через минуту раздался храп.
– Ух, ты, – вроде как удивился Аркаша, сидящий на диване и глядящий в пол. Его пальцы самостоятельно нащупали на столике пустую рюмку, подняли и опрокинули её в рот. Проглотив воздух, Аркаша зажмурил один глаз и выдохнул, повторяя: – Ух, ты.
Саныч поднялся из кресла и прошёл в комнату, куда ушёл Серёга. Тот лежал на кровати, и торчащая изо рта неприкуренная сигарета трепетала от мощного храпа.
Саныч вернулся к столику. Аркаша уже спал, лёжа на диване.
– Ух, ты, – теперь сказал Саныч и, налив себе рюмку, выпил.
– Домой надо идти, – пробурчал Аркаша и перевернулся на другой бок.
– Ты прав, дружище, – проговорил Саныч и пошёл одеваться.
В автобусе Североморск-Мурманск его убаюкало, и та сила, что управляла телом даже в алкогольном нокауте, уснула. Саныч, проспав свою остановку, был разбужен водителем на конечной. И, видать, опасаясь, что вновь уснёт в автобусе, и теперь будет разбужен обратно в Мурманске, решил (то был краткий миг просвета сознания) пойти до дома пешком. И топать бы ему через весь город, да ещё в горку, кабы не милицейский наряд.
Медвытрезвитель был недалеко от его дома. И, проснувшись ночью, Саныч удивился, что он в своей квартире, а не на казённой койке. Очень смутно, но он помнил милицейский «УАЗ-ик» в котором его везли.
– Чего только не бывает, – пробормотал о наряде, развозящем по домам алкашей, Саныч и, поднявшись в темноте на слабые, онемевшие в ступнях ноги, потащился в туалет. Блевать.
Трескачёв зашёл в арку на Пяти Углах, туалет, слава Богу, был открыт. Спустившись по ступенькам в его тусклое нутро, Серёга отметил, что сегодня тут не воняет. Ни дерьмом, ни хлоркой. Озон! Как при грозе в чистом поле.
Трескачёв, еле сдерживая мочевой пузырь, шмыгнул в первую же полу-кабинку и принялся расстегивать ширинку. Но молнию заело. Он и так, и сяк тянул её – никак! А сзади уж начала создаваться очередь.
– Ну, что там, в самом деле?! – возмущался пожилой мужчина.
– Бу-бу-бу, – поддержала его очередь.
