Сергей Дигол - Подлинные имена бесконечно малых величин
Комбинезону она с ходу заявила о своих требованиях. Эдуард удивился и больше всего тому, почему Анна решила, что для освобождения Виктора ничего не делается.
– Уже подали протест, – сказал он. – Работают лучшие адвокаты. Да и с этим, как его, с Кондрей, тоже поработали. Претензий у него никаких больше нет. Вообще-то мы хотели тебе подарок к Новому году сделать. Шеф все равно рванет на острова с семьей, вот с мужем и встретитесь под елкой. Вопрос, считай решен. Тут другая проблема нарисовалась. Шеф стал сильно тормозить.
– В смысле? – спросила Анна.
Почему жена, вертелось у нее в голове. Почему на Новый год он летит с семьей?
– В смысле, сдает. Не в смысле возраста, в смысле концентрации внимания. Мне вон вчера один министр в жилетку плакался, хотя мне и казалось, что он всегда терпеть не мог шефа. Даже депутаты заметили: такое, говорят ощущение, что ему все обрыгло. Плохо это, Аня. Если главный демонстрирует равнодушие, значит скоро начнут предавать. А для шефа это конец. Слишком много тех, кто ничего ему не простит. А ведь он не такой уж зверь.
– Я знаю.
– Нет, правда неплохой, – словно спорил Комбинезон. – Выхода у него другого нет. Только атаковать. Шакалы только и ждут, чтобы он остановился. Сразу порвут. Вот уж не думал, – засмеялся он. – Совсем босс размяг от любви.
– От какой любви? – спросила Анна под аккомпанимент учащенного сердцебиения.
Комбинезон молчал. Шрам на щеке посинел, и Анна поежилась: холодный ноябрьский ветер трепал ее волосы, развеивал надежды. На что именно – об этом ей надо было думать раньше.
– Я что, мешаю? – прошептала она.
Все становилось на свои места. Она была безделушкой, которую неуловимый ныряльщик, единственный, кто умеет проникать в недоступные гроты, поднял со дна, приняв ее за сокровище с потерпевшего крушения судна. Повертев в руках, он выпустит ее в воду – ныряльщик, который не станет обременять себя хоть чем-то, что может потянуть его на дно.
– Мне придется исчезнуть? Меня убьют, да?
Комбинезон поиграл бровями, словно выбор, который она озвучила, был легче, чем тот, который ему предстояло сделать.
– Твоего мужа выпустят, – сказал он. – Он ни в чем не будет нуждаться. Бабки, машина, новая квартира – все будет. Работа – такая, чтобы ничего не делать и прилично зарабатывать, – тоже будет. Не беспокойся за его будущее. При одном условии: он должен забыть о тебе. Ну и, соответственно, ты о нем.
– Господи! – отпрянула Анна.
– Тишшше, – прошипел комбинезон. – Не обязательно всем претендентам на румынское гражданство знать, что тебе предлагают выйти за богатейшего человека страны.
– Как?
– Шеф уже подал на развод. Только я этого тебе не говорил. Постарайся не наделать глупостей. Слишком многое теперь от тебя зависит. Бизнес Бархатнюка. Счастье Бархатнюка. Будущее целой страны.
17. Нику
Контрабанда маслинами – и ради этого он рисковал собственной шкурой? Должно быть, его жизнь и вправду стоит недорого, раз у ее обладателя так тяжело с мозгами.
В подвале, куда он спустился по чертовски крутой лестнице, держась рукой за одну из ее опор, а другой светя себе под ноги и не сразу обнаруживая следующую ступеньку, пахло легким вином и каким-то маринадом. Уже внизу он споткнулся о что-то тяжелое и, нагнувшись и посветив телефоном, обнаружил причину маринованного аромата. Это была жестяная банка, пятилитровая банка греческих маслин. Ряды банок уходили, насколько Нику мог судить, вдаль, тянулись к затянутому тьмой горизонту, в котором подвал мерещился бесконечной галереей щедрости средиземноморского климата.
Нику поднял руку с мобильником и увидел бочки. Всего лишь две ближайшие, в зоне видимости, но не было причины не думать, что бочки с вином, как и банки с оливками, не стремятся в темную бесконечность, воздавая хвалу отечественным виноградникам.
– Чтоб вы сдохли, – бросил Нику в темноту.
Заканчивался второй час его пребывания в соседском особняке и Нику еле передвигал ногами. Он дико устал и вдруг сообразил, что в подвале должно быть освещение, которое он может включить, не опасаясь быть замеченным. Главное, закрыть за собой люк. Подняться по лестнице и попытаться потянуть на себя кусок пола со столом, не дав этой конструкции с размаху разбить тебе голову.
Хорошо, а где выключатель? Под лестницей или все же наверху? Может, у входной двери есть электрический щит с отдельным тумблером для подземелья?
– Твари, – сказал Нику, глядя перед собой и не видя ничего. Из этой ночи он вынес одно ясное знание: он терпеть не может постоянно будить нажатием кнопки гаснущий уже через несколько мгновений экран мобильного телефона.
Ну их всех! Посветив вперед и обнаружив лестницу, он на прощание пнул одну из жестяных банок. Банка покачнулась, отозвавшись вполне ясным металлическим эхом. Банки, наполненные маслинами и рассолом, так не звучат.
Присев, Нику постучал по ней костяшками пальцев. Банка была тяжелой, но Нику был готов биться о заклад, что внутри не было ни капли жидкости. Он осмотрел крышку: та была нетронута, кольцо консервного ножа плотно прилегало к поверхности. Подняв кольцо и не дождавшись обычного в таких случаях короткого свиста, Нику потянул кольцо на себя, в два счета сорвав крышку с банки.
Мобильник упал вслед за брошенным им хиленьким светом. Прямо на перевязанные пачки купюр.
***
Подсчет добычи занял у него остаток ночи и все утро, а если считать полдень, то и часть дня. Он не мог уснуть, знал, что надо уснуть, терпел удары молота внутри головы. Устраивался на диване, сворачивался комочком, набросив на себя плед, и все равно вертелся без сна. Он помнил эту цифру – нет, не пытался запомнить, а просто запомнил и все, – и все равно боялся, что забудет. Записать? Это Нику отмел сразу: память, может, и не так надежна, но она не оставляет вещественных доказательств. Кто знает, не придут ли за ним? Может и не завтра, вот только куда все это деть – он вряд ли сумеет решить и через месяц.
Триста семьдесят тысяч евро. Тридцать семь пачек по десять тысяч. Там, в подвале, Нику сразу поверил в подлинность – и банковских лент, и самих купюр. Он просто совал пачки за пазуху, опустошив одну банку и едва начав вторую, проклиная себя за то, что не додумался прихватить кулек, благодаря себя за болоневую куртку с тугой резинкой внизу. Он выбирался из подземелья, чувствуя себя террористом-самоубийцей, обвязанным взрывчаткой – каково им это, таскать на себе эти тяжести, зная, что они разнесут тебя в клочья?
– Чтоб их разорвало, – сказал Нику, остановившись у ворот.
Выбраться наружу не представлялось возможным, даже если бы он свалил к подножию ворот все пачки с деньгами. Он трогал пластиковую стену перед собой, гладкую и сырую, на которое то появлялось, то исчезало мутное пятно от желтого подмигивания светофора.
В доме должен быть пульт! Нику уже повернулся было назад, но не сделал и шага: пульт эти ребята наверняка захватили с собой, а если и есть резервный – попробуй, найди. До утра точно не управиться.
Вспомнив о чем-то, Нику поднял над собой почти бессильный на улице мобильник. Вот она, коробка! Как-то же можно открывать ворота, если пульт пришел в негодность. Он потрогал коробку, висевшую на колонне слева от ворот – крышка на ней не открывалась. Нику погладил коробку с боков, нащупав на одном из них круглое отверстие. Все ясно: это место для ключа, такого узкого, цилиндрического. Ключ, видимо, на одной связки с пультом.
– Блядь, – сказал Нику и плюнул. Стремянка – и та, если есть, заперта в гараже.
Он заглянул в просвет между пластиком и металлическими прутьями. Как раз по ширине ступни, вот только до ближайшего стержня, соединяющего пластик с металлом, не дотянуться даже вытянутой рукой.
На всякий случай он задрал голову – убедиться, что изнутри забор так же неприступен, как и на подступах. Барабаня по пластику, Нику дошел до калитки, высотой с ворота, но сделанной из сплошного металла. Не то что выступы – швы на ней не прощупывались. Зато был замок и задвижка, подняв которую, Нику не сразу понял, что калитка движется; решил, что это от головокружения.
Но это был не сон и не обморок. Послушно отворившись, калитка открыла ему чудесный вид, за который он уже готов был заплатить деньги, которые бы не отдал и за райский пейзаж с пальмой на фоне морской глади. Чертову кучу пачек евро за асфальтовую дорожку, ведущую к перекрестку с мигающим желтым светофором. Все деньги мира за глубокий вдох, который Нику сделал, покинув проклятый двор, помчавшись к дому кратчайшим путем, наплевав на оставленную открытой калитку.
Вздохнуть полной грудью и бежать – вот и все, о чем он думал после получаса насилия над его членом. Он и не понял, когда кончил, лишь понял, что все уже произошло, когда увидел прямо перед собой подскочившую девушку. Под смех и аплодисменты она хватала салфетки с ближайшего стола, промокала ими лицо и пальцы, комкала бумагу и бросала прямо на пол.
