Алексей Ручий - Наркопьянь
Когда вагон был опечатан, Макс подошел к нам. Достал из кармана мятые купюры.
– Вот вам, парни, – протянул он деньги, – извините, не все отработали, так что меньше обещанного.
– И на том спасибо, – буркнул Псих, – здоровье дороже.
Макс его не услышал или сделал вид, что не слышит. Из стана алкашей раздался возглас:
– А нам?
Макс бросил суровый взгляд в их сторону, и бунт был подавлен, так и не начавшись. Алкашам оставалось ждать субботы.
– Ладно, мы тогда пошли, – сказал я Максу.
– Давайте, – вновь татуированная лапа разрезала воздух и сжала мою пятерню.
– А помыться у вас здесь можно? – Псих стянул с себя грязную футболку, промокшую от пота.
– На проходной у сторожа воды спросите, – и Макс пошел к грузовику.
Мы вышли за проходную, кое-как почистившись и сжимая заветные деньги. Немного. Пятьсот рублей на троих. Но, учитывая то, что они были единственными, в общем-то, неплохо. Тем более, после окончания мясной эпопеи оптимизма все ж прибавилось.
– Давно я так не убивался, – пробормотал Псих.
– Давайте-ка сваливать отсюда по-быстрому, – ответил на его реплику я, – а то что-то окружающая обстановка меня после всего этого малость накаляет.
– Каторга, – Псих зашагал к остановке автобуса. Мы с Ботаником следом.
Доехали до Площади Восстания. Всю дорогу я ощущал, как разрушается мое тело, – словно какая-та страшная сила рвала его изнутри. Это было невыносимо.
– Я бы чего-нибудь поел, – сказал первым делом Псих, когда мы вышли из автобуса.
– Угу, – Ботаник засопел носом, будто уже хлебал суп, запивая его холодным пивом.
Деньги – безусловно, самое противоречивое изобретение человечества. Никогда не знаешь, что с ними делать: купить на них что-то или вложить их во что-то или же просто дать их взаймы какой-нибудь неблагодарной скотине, которая потом будет скрываться от тебя, а при встрече отшивать словами типа, извини, чувак, у меня зарплата только на следующей неделе и тому подобное. Поэтому я предпочитаю поступать с деньгами единственным известным мне разумным способом: пропивать их. А если нет своих денег, нужно пропивать чужие.
Но пропить не получилось ни свои, ни чужие. Денег на выпивку попросту не хватило. В кафе, в которое нас привел Псих, уверяя, что дешевле, чем там, просто не бывает, мы взяли себе по жидкому супчику, в котором плавало что-то непонятное и неприятное, и по овощному салату, плюс купили сигарет. Осталось рублей двадцать. Вот и вся наша выручка за сегодня. Зато впервые за три дня в моем желудке приятно забулькала пища.
Когда мы вновь очутились на улице, солнце садилось за дома. Жестокое летнее солнце, заставлявшее наши тела трепетать. В воздухе разлилась вечерняя прохлада. Чувствовалось приближение ночи. Денег не было – и черт с ними. Похмелье отпустило, но в мышцах нарождалась саднящая боль усталости.
– Славно поработали, – после еды Псих ощутимо повеселел.
– Может, завтра еще съездим? – я искоса посмотрел на него.
– Да иди ты знаешь куда!
Я не стал уточнять, куда именно. Хватило с меня сегодняшней работы. По самое не хочу.
Мы побрели по проспекту. Все молчали. Я посмотрел на сосредоточенные лица Ботаника и Психа. Не знаю, может, я ошибаюсь, но что-то в них было такое. Возвышенное что ли. Словно мы втроем сегодня сбежали из ада, и теперь нас ждали райские кущи.
Мы просто шли, пиная попадавшиеся под ноги камешки. А город шептал нам вслед сонным голосом; красный диск солнца, сверкнув напоследок, лез в проем чьего-то чердака.
***
Одна девушка сказала мне, что ей нравится мой член. Я ответил, что не надо льстить, я все равно его ей не подарю. Ни при каких раскладах.
И вечно длится ночь
«Люди безумны, и это столь общее правило, что не быть безумцем было бы тоже своего рода безумием»
Блез ПаскальЖизнь может быть донельзя скучным повествованием или же, наоборот, захватывающим дух приключением – тут уж кому как повезет. Вот только когда приключения находят твою задницу с завидным постоянством, опустошая при этом карманы и вызывая некоторые проблемы со здоровьем да неизбывную тягучую рефлексию, – невольно начинаешь задумываться о том, а нужно ли тебе такое везение? И так ли уж плохо в таком случае скучное повествование с тобой в качестве пыльного реквизита?..
Августовский вечер медленно надвигался на город, неся долгожданную прохладу. И долгожданную зарплату – надеялся Ботаник. И еще окончание рабочего дня.
Он скреб ржавым шпателем стену, пока Псих в нескольких метрах от него возился с пульверизатором, пытаясь нанести на штукатурку ровный слой краски. Получалось у него, мягко говоря, не очень. Возможно, всему виной было его нескончаемое похмелье, к вечеру только усиливавшееся, а, может, они с Ботаником вообще не были созданы для этой работы.
Ботаник посмотрел на свои расцарапанные, испачканные краской и пылью от штукатурки руки. Говорят, труд облагораживает человека. Так вот его он, кажется, наоборот решил унизить и размашистым пинком под зад спустить с лестницы эволюции, как минимум, до уровня высших приматов. Или даже ниже. Ботаник вяло улыбнулся своим грустным мыслям.
Неделю назад они устроились на эту халтуру по наводке Психа. После вагонов с замороженной говядиной из Уругвая или Парагвая (впрочем, какая разница?) эта работенка казалась довольно-таки непыльной. Хотя чего-чего, а пыли-то на ней как раз хватало.
Всю неделю Ботаник с Психом проторчали на шатких строительных лесах, скребя облупившуюся краску со старых фасадов и нанося свежую в компании добродушных золотозубых узбеков.
Узбеки напоминали муравьев – с таким же упорством они сновали друг за другом по лесам, перетаскивая ведра с краской, мешки с цементом и ручной инструмент. Если кто и был создан для этой работы, то вот эти узбеки, Ботаник был уверен.
– Как успехи? – отвлекся Псих от своего пульверизатора.
– Да никак. Скорее бы уже конец, – вяло пробормотал Ботаник, опуская грязный шпатель. Потом добавил, – конец всего: жизни, планеты, Вселенной…
– Ну, ты не раскисай! – усмешка Психа на перепачканном краской лице напомнила гримасу африканского заклинателя дождя во время магического ритуала. – Прорвемся!
– Ага, – Ботаник покачал головой. – Как ты думаешь, какой во всем этом толк?
– В чем?
– В нашей с тобой работе. Соскребаем эту краску гребаную, взамен наносим точно такую же, заранее зная, что через пару месяцев она облезет так же, как и ее предшественница… Дурацкое занятие!..
– Облезет – и черт с ней. Не мы первые такие, не мы последние. Главное, что сегодня – получка!
– Хоть что-то душу греет. Значит, мы работаем только ради денег?
Псих поскреб пальцем кончик носа с засохшим на нем пятнышком краски.
– Не знаю, как другие, а я – исключительно ради них. За идею пусть вон узбеки трудятся!..
– Грустно все это…
Их спонтанный диалог прервал Юсуф – молодой щуплый узбек, больше похожий на школьника, который, впрочем, уже мог похвастать несколькими блестящими на солнце зубными протезами, нисколько не уступая в этом своим старшим товарищам.
– Эй, мужики! Кончай работать, Саид деньги привез!..
Саид – мрачный бригадир, в котором гремучей смесью перемешалась кровь Востока и Запада – на стройке выполнял функцию связующего звена между трудом в своем чистом незамутненном виде и деньгами, которыми этот труд оценивался. Как и любое связующее звено, не желающее быть вещью сугубо утилитарной, он старался подойти к делу творчески: самостоятельно рассчитывая пропорцию, которой измерялось трудовое участие каждого и полагавшаяся за это участие оплата. Узбеки старались с Саидом дружить.
Ботаник с Психом к работодателю относились с меньшим пиететом, но, тем не менее, прекрасно осознавая свою от него финансовую зависимость, старались работать так, чтобы нареканий со стороны бригадира не было. Даже Псих, любящий пороптать по поводу прав рабочего класса, больше времени проводил с пульверизатором, нежели за разговорами о судьбе угнетателей и угнетенных.
Саид сидел на перевернутой бочке из-под побелки и с видом Самого-Главного-Бухгалтера-Самой-Главной-Конторы-Страны аккуратно извлекал купюры из тряпичной поясной сумки, отсчитывая их темными кривыми пальцами с желтыми навершиями обкусанных ногтей. По очереди работяги подходили к нему за причитающейся им долей.
Псих с Ботаником, как устроившиеся на работу позже остальных, подошли к бочке в самом конце, когда коллеги-узбеки уже сверкали своими золотыми улыбками в стороне, рассовывая заветные купюры по карманам.
