Александр Лапин - Вихри перемен
– Да-да-а! Хорош!
Вышел в залу. На танцпол. И глазам своим не верит. Диана в обнимку танцует с Андреем Паратовым. Что-то темное и страшное всколыхнулось в его душе. Потеряв контроль окончательно, он рвет к ним. Решительно отодвигает протестующего Андрюху в сторону. И твердо берет Уржумову за талию. Она верещит:
– Ты что себе позволяешь?! Пьяный! Иди проспись!
Это последняя капля. Гнев входит в горло и душит его. Он хватает ее за плечи. И трясет, как тряпичную куклу. При этом орет так, что его рев слышен даже сквозь гул музыки.
К нему подскакивают со всех сторон друзья-товарищи:
– Саня! Ты что? Отлепись! Успокойся!
Оттаскивают его от Уржумовой в сторону. В уголок. Тут к ним подходит Наташка, которая давно уже наблюдает за всей этой маятой, чуя женским чутьем подоплеку этой истории.
– Саша! Саша! – Она никогда не называла его так до этого. Только по имени-отчеству. – Успокойся! Все хорошо!
Подхватывает его, пьяненького, так, как умеют только русские бабы. И ведет укладывать.
А он все еще вспыхивает по ходу, дергается. Порывается бежать разбираться.
Дотаскивает до номера. Опускает на кровать.
– Я ей еще покажу! Как со мной в эти игры играть! Как меня разводить! Только два дня мы с ней! А теперь – издеваться… Что я, не человек?! Железный я, что ли?!
Все плывет перед ним, как в тумане. Видно, алкоголь окончательно переварил все защитные барьеры. И ударил в мозг.
– Человек, человек! – Наташка приседает к нему на кровать. – Ну что ты истеришь? Успокойся, спи! Хочешь, я рядом с тобой прилягу?
– Хочу! – пьяно соглашается он.
Она тепло ложится рядом, под бок.
Он начинает засыпать. Но вдруг опять вскидывается.
– Не-е-ет! Я пойду! Я им покажу, я этому хаму харю разворочу! – И пытается вскочить.
– Да что ж ты такой неугомонный! Счас я тебя уложу! – Наталья решительно заваливает его на кровать. Резким движением расстегивает брюки… Он чувствует, как ее язык нежно проходится по головке, а упавшие со лба белые волосы щекочут ему живот. Минута – и Дубравин, застонав от наслаждения, плывет куда-то, засыпая.
– Ну вот. Теперь уснул. Глупенький! – говорит Наташка, деловито оглядываясь в номере. – Пойду-ка я к ростовским! Веселые ребята! – И она выходит, потихоньку прикрыв за собою дверь.
* * *Утром громкий стук. Дубравин отрывает свою разнесчастную голову от подушки и, изрыгая на ходу проклятия, плетется к выходу. На пороге стоит растерянный и возбужденный его помощник Юрка Бесконвойный. Бывший военный – капитан, приведенный в региональный отдел одним из обозревателей, он отличается четкой и по-военному бескомпромиссной исполнительностью. Сказано сделать – сделает! Будет, если надо, звонить по городам и весям «с утра и до забора», но своего добьется. Таких, как он, сейчас много везде. Армия сокращается, усыхает. И люди пытаются устроиться на гражданке, как могут. Но им трудно перестроить психологию, трудно понять, на каких принципах устроен новый мир. Ведь они как дети. Их в семнадцать лет приняли в училище. И всю их жизнь расписали по пунктикам. А тут каждый за себя. Решения надо принимать. Ориентироваться в обстановке.
Но парень он надежный, верный. Одна беда. По-армейски косноязычен. Это заметно и сейчас.
– Случилось страшное! – торопливо начинает докладывать Бесконвойный. – Эти Спиртнова заперли, а он повздорил со всеми. И того… Они его спать положили. И дверь закрыли. Так он башкою…
– Кого башкою? – У Дубравина сердце падает. Видать, не только он вчера куралесил. Другие тоже отличились на празднике жизни. Когда он понимает, что случилось, то в груди у него поселяется такая тоска, какая охватывала его только, когда он читал романы Платонова «Чевенгур» и «Котлован».
Кроме региональных партнеров на семинар пригласили и всех собственных корреспондентов с мест. Чтобы они познакомились между собой. И, если можно, снюхались. По старинному обычаю, суровый челябинский мужик Серега Спиртнов крепко принял на грудь. И затеял большой разбор полетов. Его попытались угомонить другие, присутствовавшие на благородном собрании ребята. Они взялись отвести его в номер и уложить спать. Но Серега жаждал продолжения банкета. Так что, где-то в середине длинного коридора у них завязалась борцовская схватка. И как наутро пояснил рыжий Степан Гоманюк, они его еле одолели.
– Я ему сделал замок борцовский! – хвастался Степашка. – Этому москалю. Но он здоровый, как бык, чуть не задушил меня. Насилу мы его втроем затащили в комнату. Там завалили на кровать.
Серега побуйствовал, побуйствовал, да и уснул. Обрадованная троица покинула номер и пошла допивать. Предусмотрительный Степан закрыл дверь, где ночевал Серега, на ключ, думая, что тем самым он оборонит себя, народ и самого Серегу. Однако не тут-то было. Через пару часов челябинец проснулся. Толкнулся в дубовую дверь. И понял, что его заперли. «Замуровали, дьяволы!» – возопил он. И принял решение. С диким воплем, как Тарзан, кинулся из окна. Пробив головою двойной стеклопакет, которым были закрыты окна дома отдыха, он вылетел со второго этажа на улицу. Точно говорят, что пьяным везет. Как он не сломал себе шею, пробивая насквозь два толстенных сантиметровых стекла, знает только Господь Бог. Но окровавленный, голый (в одних плавках) Серега не остановился на этом. По ночному городу он отправился странствовать в поисках приключений. Пошел, оставляя окровавленные следы босых ног на траве и асфальте. Как-то случайно забрел на церковное кладбище. А потом, неизвестно зачем, залез на колокольню.
Короче, сняла его оттуда рано утром ялтинская милиция. И доставила в отделение. Там выяснилось, что Серега корреспондент, делегат и гость идущего в городе форума.
Служащие дома отдыха писателей нашли Юрку Бесконвойного. Он поехал на место. Забрал с поклонами и извинениями коллегу из ментовки. Доставил его на койко-место. И теперь ждет дальнейших указаний.
– Ну что же, пойдем посмотрим на бедолагу, – принимает решение Дубравин.
В Серегиной комнате зияет черным провалом вываленное ударом окно. Саша с опаскою глядит на торчащие в раме толстенные осколки. Если бы не невероятное везение Спиртнова, они точно распороли бы ему живот до самых кишок.
«Н-да! – мыслит Дубравин. – Ведь когда он суперменом вылетал в окно, эта глыбища рухнула вниз. И не задела его. В рубашке родился наш Серега!»
Сам Спиртнов лежит на деревянной кровати, укрытый одеялом. Видна только голова в вязанной лыжной шапочке. Странно тихий, с серым изможденным лицом. Но живой.
– Ну что, Серега? – спрашивает Александр своего подопечного. – Лежишь? Да, брат. Почудили мы вчера. Ну лежи, лежи, – говорит он, понимая, что все уже сделано и обсуждать, в общем-то, нечего. И так все понятно.
– Может, его того? – спрашивает неугомонный в деятельности Бесконвойный.
– Имеешь в виду больницу?
– Во-во! – соболезнующе отвечает тот восклицанием.
– Сережа! Может, тебя в больницу отвезти? Что-то болит? А то не дай бог, что сломал? А? Ты как?
– Не надо в больницу! – чуть слышно шепчет виновник торжества. – Я полежу и оклемаюсь. Ребра только сильно болят! Башка гудит!
– Ну как же ей не гудеть? – замечает Дубравин. – Ведь башка нам не для того дана, чтобы ею биться обо что попало. Она нам совсем для другого дана. Ну, ладно. Лежи пока. Посмотрим. Пошли, Юра. С администрацией насчет стекол договариваться…
А сам думает: «Я тоже хорош! Получил, что хотел. Настоящее кипение страстей. Надо купить огромадный букет красных роз. Извиняться будем!»
IV
Выпал первый мокрый снег. И сразу начал таять. Поэтому деревья стоят черные, голые, растопырив пальцы ветвей. И только на сосновых лапах еще остаются белые холмики. Да внизу, под деревцами, кое-где видны сугробики, а в ямках, оставленных копытами животных, застыл ночной ледок.
Прозрачная ясность осеннего леса тает вдали в туманной дымке. Тишина. Только черные вороны каркают изредка, раздувая при каждом крике хвост.
Группа разнокалиберных охотников собралась на опушке леса у машин. Рядом стоят два рабочих стареньких полноприводных уазика и крутой тонированный джип.
«Охота пуще неволи», – когда-то русский классик написал эту крылатую фразу, имея в виду отношение крепостных к труду. Но тот исторический смысл этого выражения давно забыт. А новый переродился в буквальный. Охота за добычей, как наркотик, который выгоняет человека из теплого логовища в лес, на мороз, на тропу. Иногда заставляет рисковать жизнью и здоровьем.
Не смог Володька Озеров перебороть в себе эту страсть. Не по нему просто сидеть в заповеднике и потихонечку кропать диссертацию. Ну не получилось. И когда Сергей Аксентов нашел все-таки сильного человечка и сильный человек – директор крупного предприятия сумел оторвать от заповедника двести гектаров леса, он ушел к нему в кооператив.
Все вокруг удивлялись. Как так могло получиться. Привыкли в советское время, что заповедные леса – это табу. И не поняли, что та эпоха кончилась безвозвратно. И теперь можно делать все, что угодно. Вот и директор оборонного завода нашел лазейку для того, чтобы в эту эпоху растаскивания народного добра урвать кусок и здесь.
