Александр Лапин - Вихри перемен
Вечером банкет. Он удался на славу. Народ принарядился. И собрался в зале. Прибыли почетные гости в лице командующего Черноморским флотом.
В центр стола посадили адмирала. Сами устроились рядом.
И зажгли! На столах белые скатерти, звонкий чешский хрусталь. Водочка холодная. Винцо сладкое. Салатики и колбаски всех сортов. Рыба! Рыба разных видов. И чудесный холодец. С хренцом.
Черной икорки или белорыбицы, севрюжки или там еще чего, конечно, нету. Не дорос этот, еще только что зачатый, бизнес до черной икорки. Но рыба, местная, свежая, черноморская, идет на ура!
А почему? Да потому, что в доме литераторов есть такие повара и поварята, которые давно соскучились по хорошей работе с хорошими продуктами, а главное – с хорошей оплатой.
Кроме того, советский человек, зажатый и затюканный нашей раздолбанной действительностью, всегда рассматривал всякого рода семинары и симпозиумы как праздник, на котором можно оторваться от серых буден. И гуляет он на них, как в последний раз.
Но у всякого действа есть свой раз и навсегда заведенный порядок. Есть он и здесь.
Тамада или ведущий открывает банкет. И по очереди дает слово.
Владимир Протасов витиевато и радостно выражает важную мысль о том, как здорово, что все мы здесь сегодня собрались. И встреча позволит нашему проекту подняться на невиданные высоты.
– Только в регионализации спасение и продолжение жизни газет в рыночной экономике! – заканчивает он свой тост.
Ему хлопают с энтузиазмом.
Командующий Черноморским флотом – адмирал рубанул по-военному четко:
– За Родину нашу, матушку Россию! Интересы которой мы здесь представляем. За Севастополь! За Черноморский флот! За молодежную газету! Троекратное «ура!»
– Ура! Ура! Ура! – разномастно, но дружно и радостно кричат регионалы, вскочив со своих мест.
Банкет постепенно набирает обороты. Дубравин знает, что, как всякий русский человек, он может сорваться «в штопор». То есть, отвечая на каждый тост, выпивать по рюмочке, а потом потерять счет. Поэтому, еще до похода сюда, он проглотил кусочек сливочного масла. А сейчас усиленно налегает на закуски, рассчитывая наесться до отвала и тем самым замедлить действие алкоголя.
Так что, не особо вслушиваясь в тосты, он усиленно орудует вилкой. А послушать стоит.
Слово дают Андрею Паратову. И он рисует картину восхитительного будущего всего газетного мира.
– Мы будем передавать нашу газету через спутники, прямо к вам в пункты печатания, – уверенно говорит он о таких смутных и мало кому знакомых вещах, что все даже начинают недоуменно переглядываться. – В каждой редакции на местах будут использоваться компьютеры для набора текста. Мы уйдем от допотопных линотипов и чумазых наборщиков. И если раньше говорили – трактор идет на смену крестьянской лошади, то сейчас мы можем уверенно сказать – «Макинтош» идет на смену линотипу!
Андрей, хороший политический журналист, так увлекся в последнее время новыми технологиями, что Протасов пригласил его в дирекцию. И предложил заниматься технической стороной работы. Паратов – не специалист, а самоучка в этом деле, готовил такой проект перевооружения, которому мог бы позавидовать любой профессионал.
Бурные, продолжительные аплодисменты становятся наградой ему за боевой задор и искренность.
Потом пьют за тех, кто в море!
За женщин! Вставая. И не вставая. Пьют до дна. Пьют с разбитием рюмок.
Наконец, ведущий, он же тамада, чернобородый и очкастый Стас Иркутский дает слово и Дубравину:
– А теперь я предоставляю слово человеку, который, собственно, и собрал нас здесь! Который возится с нами, как с малыми детьми! Помогает и направляет!
«Чем же вас пронять? – думает Дубравин, вслушиваясь в уже начавшийся галдеж за столами. – Обо всем уже сказано. А вот об этом еще нет!»
– Я пью за самую любимую, за самую теплую, за самую лучшую на свете…
Народ, который до сей минуты не обращал внимания на очередного оратора, затихает и прислушивается к тому, что он говорит. А он продолжает, повышая голос:
– В минуту, когда вы устали и хотите отдохнуть, она примет вас в свои ласковые объятия. Согреет, утешит, успокоит, даст вам силы…
Диана, сидящая напротив оратора, напрягается, что есть сил. А ну, как он сейчас ляпнет тост за нее?!
– Так давайте же выпьем с вами, ребята… – Дубравин театрально замолкает и держит паузу.
Кто-то пьяненький за столом не выдерживает и пытается угадать:
– За Наташку? За Гюзель?
– За нашу русскую баню, которая здесь оказалась просто-таки отличной… – заканчивает Александр. Последние слова его накрывает шум и хохот.
– Во дает!
– Молодец!
Народ тянется к нему с рюмками и бокалами.
А он прямо-таки чувствует, как облегченно вздыхает Уржумова. «Погоди, то ли еще будет!»
Хорошо, дружненько выпивают.
И больше тостов не слушают. Встают ораторы, гремят призывы, но народ уже разбился на группки и начал вести разговоры. О своих делах.
Дубравин посидел, посидел со своими московскими. И пошел к людям. Сначала его зазвали ростовские.
Ростовчане и примкнувший к ним Черкесов из Ставрополя привезли с собою два ящика хорошего коньяка. И даже на банкете решили не размениваться по мелочам, а продолжали гнуть свою твердо обозначенную линию – уговорить за время семинара эти ящики.
Дубравин, чем мог, помог им. И перебрался к хохлам. Здесь тянется все тот же нудный спор. Бывший собкор, маленький, хромой, огненно-рыжий Степан Гоманюк, кучерявый, розовощекий Юрка Кулибабер, а также длинный, как жердь, с выбитым передним зубом собкор из Крыма Эдик Воля делят Украину. Воля стравливает «Степашку» с «Юрцом», получая истинное наслаждение от их пьяного спора.
– Ну что? Договорились? – хитро улыбаясь, говорит он. – Я беру себе Крым, ты, Степашка, Киев. Ну а тебе, Юрец, сам бог послал Днепропетровск. Вот только Донецк не знаю, к кому отойдет?
– Как, к кому? Ко мне! – пьяно упирается Степан. – Не москалям же его отдавать?! Не этим же! – он показывает на сидящего поодаль губастого лысого парнишку из Донецка и его визави – быстроглазого, авантюрного вида еврейского пацаненка с влажными выпуклыми губами. – Во-от им! – и выкручивает крутую, конопатую дулю из трех пальцев.
– Это, Степашка, будет решать головка. А не ты! – снова подначивает его Воля. – Правильно я говорю? – обращается он к Александру. И предлагает: – Давайте же все вместе выпьем за нашу «головку холдинга»! – И так хитро, двусмысленно подмигивает окружающим.
Дубравин поддерживает этих «детей лейтенанта Шмидта» и выпивает за руководство, так быстро окрещенное партнерами.
Гремит музыка. Начинаются танцы. Ох, уж эти танцы-протуберанцы. Под мелодию Тухманова про «Бедного студента» высыпали все на середину зала. И давай скакать, кочевряжиться.
«Ну вот, наконец-то удастся мне с ней объясниться!» – думает Дубравин. И тоже выходит на танцпол.
Пляшет он, как все. Разве что большая спортивная подготовка делает его неутомимым партнером. Он притопывает, прихлопывает. Гоголем ходит взад-вперед. Скачет. И гнется, гнется к Диане Уржумовой.
Десятки тысяч лет танцуют люди. И все народы по-разному. Но древний смысл этих танцев остается все тем же. Мужик показывает свою мощь, удаль, ловкость, успешность. А девки выкладывают в танце свои товары: красоту, здоровье, молодость.
И танцуют они так, чтобы подчеркнуть, подманить, заставить обратить внимание на свой товар.
Дианка же, опытная, все свои передвижения по залу сегодня строит так, чтобы все видели – она сама по себе.
Вскоре за столом остаются только группки любителей выпить и поговорить в стиле: а ты меня уважаешь?
Наконец, бешеный ритм танцев сменяется медляком. Народ разбивается на парочки. И начинает топтаться и тереться. Но Дубравин, жаждущий объяснения, оказывается не у дел. Он пролетает. Ибо Диана неожиданно для него оказывается в паре с чернобородым хлопцем. Лохматые брови делают его похожим на большого мопса.
«Ничего, следующий танец будет за мной», – решает Александр. А пока присаживается за стол к «сурьезному» мужику из Самары. Они только успевают перекинуться парой фраз, как музыка замолкает. Дубравин рвет к танцующим. Но не тут-то было. Он только и видит, как Диана с «мопсом» двигаются из зала прямо на выход.
Дубравин кидается вслед. И оказывается на улице. Вокруг никого. Парочка растворилась в темноте. Он бежит по аллеям парка. Туда-сюда. Никого. Точнее, народу полно. Чинный санаторий гудит, как студенческая общага. В зале еще играет музыка. Где-то трещат парковые кусты. Парочки обжимаются на лавочках.
В отчаянии он кидается искать ее в длинных коридорах и холлах. По ходу дела наталкивается на помощника командующего флотом. Пьяный вдрабадан мореман несется по коридору. Его фирменный галстук сбился набок. Красную рожу перекосило. Он бормочет:
– Пилюся! Где ты? Выходи! Найду – разорву!
Глянул на него Дубравин. Постоял, подумал о чем-то. Зашел в туалет рядом со столовой. Посмотрел на себя в зеркало: глаза красные от водки. Волосы торчат дыбом. Открыл кран. Плеснул в лицо холодной водой… Понесло от зеркала к задней стене. Еле-еле устоял на ногах:
