Александр Лапин - Утерянный рай
И что-то женское – древний, как мир, инстинкт – подсказывает ей, что придет пора. И человек именно тот, кто ей нужен.
А сейчас, сейчас надо им понять себя, понять друг друга. «И что за горячка такая? Даже страшно от этой горячности, от этой страстности. Только написала, что еще не знаю, что и как. А он уже все, прощай! Я только сказала правду, а он!».
Маленькая, худенькая Озерова сидит на краю крыши, спустив ноги, и наблюдает за тем, что происходит внизу. Пока она была с ним, все было понятно и просто. Но стоило им разъехаться, как сосущая тоска одиночества охватила ее. И именно эта тоска не давала покоя, заставляла раз за разом прокручивать все прошедшее.
А потом она сдала экзамены и оказалась в гуще новой большой жизни. Как будто ее охватил какой-то вихрь. Новые друзья, обстановка, преподаватели. Она зажила взахлеб: все стало интересно, весело, здорово. Это жизнь, а не дрема да скука. И ей стало казаться, будто все, что было тогда, прошедшим летом, стало не таким важным. Как-то потускнело и кануло безвозвратно. Пришло сомнение: а все ли идет так, как положено, по правилам?
«Но что же делать, что ответить ему? Или совсем ничего не отвечать?»
Она потихоньку спустилась вниз с крыши. И сразу попала в объятия. Длинный, как жердь, студиоз третьего курса Леша Макинтоша обнял ее, приподнял и воскликнул:
– Вот она, наша именинница!
Все подходили, обнимали, как родные. А потом поднесли ей большую, просто огромную куклу, одетую по самой последней моде. Она открывала и закрывала глаза и хорошо выговаривала: «Ма-ма».
Последним подошел руководитель их курса на сельхозработах, молодой преподаватель Аполлон Григорьевич Заурский.
– Галочка, Галочка! – медленно и протяжно проговорил он. – Вы так прекрасны своей юной красотой, что я нарочно для вас написал эти цветы! – и протянул ей перевязанную бантом картину…
Ей стало легко-легко. Как будто не было этого трудного дня на току, жары, сухости степи… Долгих мучительных раздумий. Эх, хорошо быть молодым, счастливым! Когда все впереди, когда сладко спится под стрекот сверчков, когда звезды большие-пребольшие.
Вечером она написала Шурке ответ:
«Здравствуй!
Я не ожидала, что ты это примешь так близко к сердцу. Зачем ты так?
Ты думаешь, девушке легко признаться в своем чувстве в таком возрасте? Она этого не сможет сделать.
Нужно бороться за свою любовь. А ты… Я ничего особенного не написала, а ты уже и отвернулся. Разве так поступают настоящие мужчины?
Думай!
Для любви нужны годы.
Ты написал хорошее, что смог.
Спасибо.
А я не могу.
Ты не прав.
Не надо делать поспешные выводы…».
VI
И восстал в Египте новый царь, который не знал Иосифа, и сказал народу своему: «Вот народ сынов Израилевых многочислен и сильнее нас. Перехитрим же его, чтобы он не размножался, иначе, когда случится война, соединится и он с нашими неприятелями и вооружится против нас, и выйдет из земли».
И поставили над ним начальников работ, чтобы изнуряли его тяжелыми работами… и делали жизнь их горькою от тяжкой работы над глиною и кирпичами и от всякой работы полевой, от всякой работы, к которой принуждали и с жестокостью…
Библия. Ветхий Завет. Вторая книга Моисея. Исход. Гл. 1
– Ну что, стюдент, принес фотографию?
– Принес!
– О, смотри, неплохо, молодец! Чем снимал-то?
– «Зенитом»!
– Как, говоришь, твое фамилие?
– Франк. Андрей Франк.
– Так это о тебе говорил мне мой брудер, что ты готовый мастер фотографических наук? Как он там в вашей деревне себя чувствует? Товарищ Оберман. Памятники все строит? Картины рисует?
– Да, работает у нас в школе. Труд ведет, рисование. Недавно памятник героям войны взялся делать…
– Да ты садись! Пиво пьешь?
– ??
– Сам еще не знаешь, пьешь или нет. Ну, кружечку наверняка протащишь!
Лео Вайдман, краснолицый пузатый немец, подвинул к Андрею кружку с гранеными боками и снова углубился в разделку «маринки», как называли здесь сушеную рыбу из Балхаша.
Не очень чистая пивная на окраине Целинограда, кисловатое пиво, клубы дыма, мужики, стоящие в очереди к крану. За стойкой золотозубый, черный, как грач, кавказец, наверняка разбавляющий пиво водой и добавляющий в него соду, чтобы «пена стояла».
Обычная общепитовская точка, каких сотни тысяч понатыкано по нашей необъятной стране. Здесь Андрей Франк и встретился со знаменитым фоторепортером казахстанской немецкой газеты «Freundschaft» Лео Вайдманом.
Лео Вайдман – достаточно известный фотокор в своей среде. Не было такой газеты в Казахстане, в которой бы не печатались его снимки. Работал он конвейерным методом. Утром выезжал в какой-нибудь район и снимал там все, что попадало под руку: знатных чабанов, комбайнеров, шоферов, элеваторы, зерносушилки, тока – в общем, все, что могло представить хоть какой-то интерес для газет. После обеда возвращался из района и начинал печатать фотографии. Запирался в лаборатории и колдовал при красном свете фонаря до самого вечера. Тонкое знание конъюнктуры советских газет помогало ему продать им все без остатка. Знатные чабаны уходили в «Сельскую жизнь», водителей автопоездов потреблял «Труд» или «Автомобильный транспорт». Не оставалась в стороне и «Красная звезда». Да сколько было по стране газет, журналов, всякого рода ведомственных изданий, в которые за гонорар можно было приткнуть уйму фотографий!
«Халтура», – четко определял Лео то, чем сам занимался сейчас. Зарабатывал он много. Но пропивал почти все. Естественно, бывая в дальних районах, он как истинный представитель неугомонного племени фотокоров частенько привозил из совхозов то тушку барашка, то мешок крупы, то бидончик меда. «Добытчик», – говорила его жена и прощала постоянные разъезды, ежедневную нетрезвость, каких-то замызганных девчонок, коих она периодически заставала в его лаборатории. Подвижный и живой Лео легко носил по жизни свое огромное, туго перепоясанное тонким брючным ремнем пузо. И смело пускался в рассуждения о самых тонких материях только потому, что по роду своей деятельности встречался с самыми разнообразными людьми. В общем, Лео Вайдман был самым натуральным фотографом из тех тысяч, что беззаветно служили в советской прессе. От него так и перло нахальством и самоуверенностью, без которых в его профессии делать нечего.
Вот к этому мастеру и посоветовал обратиться Андрею Франку учитель труда и рисования из Жемчужного. Лео приходился ему каким-то дальним родственником. И когда Андрей поступил этой осенью в целиноградский пединститут, Оберман, зная о его увлечении фотографией, посоветовал познакомиться с Лео и даже дал телефон.
Прошло всего два месяца, как Андрей посещал лекции в пединституте, но он уже понял, что ни коим образом не хочет быть учителем. Его манило фотодело. Так они и встретились в пивной на окраине Целинограда – старый халтурщик и молодой начинающий фотограф. Уже через полчаса они стояли за стойкой как старые, давние друзья. Андрей прихлебывал из кружки кислое пиво и показывал Лео свои пейзажные снимки. И хотя Лео был халтурщиком, он с первой минуты понял, что перед ним талант. Этот чистенький, тоненький, гибкий мальчик с живым треугольным личиком и быстрыми печальными глазами как-то приглянулся ему сразу. И Лео захотелось опекать его в работе. Он хоть и величал себя «самым главным фотографом Целинограда», прекрасно понимал, что на самом деле он всего-навсего ремесленник, который никогда не поднимется до уровня московских журналов, а уж тем более персональных выставок. И как Лео себя ни позиционировал, сколько он ни шумел, это понимание ело его изнутри, заставляло еще яростнее рассказывать о собственном величии, доказывать свое первенство.
– Ну, в общем, твои работы для газет не подходят, – начал он поучать Андрея. – Газетам нужно производство. Живые люди, передовики, а не пейзажи, солнце и прочее. Да и обрезал ты их как-то не по-людски.
– Я нормально обрезал, – робко возражал ему Андрей.
Но Лео уже разворачивался в поучительстве:
– А зернистость какая у тебя, посмотри! Для газеты это вообще неприемлемо. Не пропечатал.
В общем, Лео так раскритиковал фотографии Андрея, что тот, открытая душа, чувствовал себя едва ли не тупицей, бездарью и вообще человеком, севшим не в свои сани. Через час даже толстокожий Вайдман заметил, что переборщил, и милостиво предложил Андрею:
– Ну, вот эту, вот эту и вот эту девочку я, пожалуй, возьму. Постараюсь пристроить, хотя ничего обещать не буду.
Андрей выдохнул:
– Спасибо!
– Ты, вообще-то, не переживай так. Если хочешь, будем вместе работать. Зарабатывать. Ты же студент. Приходи завтра ко мне в лабораторию…
VII
Он аккуратно сложил в корыто помятые ведра, лопаты, мастерки. Застропил, как учили, крюки изнутри. И собрался было подняться пешком на девятый этаж строящегося панельного дома.
– Эй! – высунувшись сверху из кабины подъемного крана, крикнула ему крановщица Валентина. – Садись в корыто, прокачу на крышу!
