Александр Рыжов - Мобберы
– Хошь, одолжу до получки? – предложил Хрофт. – Не то, пока отелишься, тебя самого из хазы вынесут.
– Все это чушь на рыбьем жире. Надо думать, как вернуть украденный листок с шифром.
– Шифр ли это? Бабёнка в музее что-то про дебет-кредит тараторила…
– Бьюсь об заклад, что шифр!
Дверной звонок в квартире Семёновых усладил слух пронзительным мяуканьем. Рита привыкла к нему, но на сей раз вздрогнула.
– Наверно, к отцу…
Дверь в комнату была закрыта. Рита в наступившем молчании слышала, как майор в домашних тапках прошлёпал в коридор, отпер замки и с кем-то перемолвился.
– Пап, кто там?
Шлёп, шлёп, шлёп… В косяк деликатно стукнули.
– Ритусик, это тебе, – Семёнов приоткрыл дверь и протянул дочери запечатанное письмо.
– Кто принёс?
– Добрый молодец… кхм! Росту высокого, статен, лицом бел. Представился Дмитрием Владимировичем. Сказал, ты его знаешь.
Рита торпедой выстрелилась из комнаты, установила мировой рекорд в коридорном кроссе, но потеряла секунд пять, открывая дверные замки, которые только что нахваливала. Когда она выбежала на лестничную клетку, там уже никого не было, а дом был беззвучен, как склеп. Постояв, она вернулась в комнату.
– Что такое, Ритусик? – спросил Семёнов. – Мне следовало взять этого басурманина за ворот и упрятать в каталажку?
– Нет, пап, он не басурманин. Но если ты его ещё раз увидишь, скажи, что я хочу с ним поговорить.
Семёнов ушёл досматривать кубковый матч, а Рита, окружённая Хрофтом, Асмудом и Джимом, удалила с письма сургучную печать и развернула первый из вложенных в него листов.
Дмитрий Владимирович писал без экивоков:
– Экий фанфарон! – Джим снова дзенькнул по аквариуму, и рыбёшки попрятались в водорослях. – Кстати, лучше бы скалярий отдельно держать, а то барбусы им плавники пообкусывают.
– Шлифанул бы я этому Дмитрию Владимировичу интерфейс… – Хрофт погрозил кулаком книжной полке и в который раз пожалел о том, что вёл себя с холёным господином так робко.
– За что? – Рита развернула второй лист. – Он же нам помогает. Вот!
Она держала ксерокопию пушкинского рисунка, виденного ими накануне в музее на Мойке.
– Откуда он его взял?
– Когда к Пушкину чекалдыкнуть заходил, с собой унёс и отксерачил. – Хрофт страсть как не любил играть втёмную и потому был зол, словно свора кобелей. – А теперь измывается над нами.
– Не кощунствуй, – сказал Асмуд.
Хрофта не слушали. Рита и Джим, толкаясь, вырывали друг у друга листок с рисунком.
– Не напирай! Всем покажу. – Рита отстояла право первого ознакомления с малоизвестной страницей творчества великого поэта и положила эту самую страницу на стол под лампу. – Веневитинов тут как живой!
– Ты его живым не видела.
– Внизу цифры, цифры… Здесь только пары из двух чисел – однозначных и двузначных. Каждая пара написана через слэш. «Два-дробь-шестнадцать», «три-дробь-шесть», «один-дробь-девять», «пять-дробь-пять»…
Полностью цифровая заумь выглядела так:
«2/16 3/6 1/9 5/5 4/8 10/3 9/6 21/16 36/2 14/14 6/5 7/5 8/11 12/1 17/13 13/6 22/12 26/5 44/7».
Рита передала листок Джиму, тот – Хрофту и Асмуду. Все смотрели на цифры, но каких-либо дельных соображений по поводу их значения никто не высказывал. Первым заговорил Джим:
– Бабуля сказала, что шифр составлен на основе стихотворения. Что если первое число в дроби – строка, а второе – буква?
– Трансцендентально! Неужели Пушкин был такой лопух? Гений – он на то и гений, чтобы изобрести что-нибудь гениальное.
– Всё гениальное просто, – напомнил Джим прописную истину. – Если ты не знаешь, какое стихотворение имеется в виду, алгоритм расшифровки тебе не поможет.
Рита сняла с полки книжищу в сафьяновом переплёте. «А. С. Пушкин. Стихотворения».
– Открываем на раз-два-три и проверяем, что попадётся?
– Нет. – Могучим дзеньком Джим загнал барбусов и скалярий в папоротниковые джунгли. – Как хомо сапиенс, я отдаю предпочтение действиям, обусловленным закономерностью. В нашем случае всё вертится вокруг перстня. Вот и проверим для начала стихотворение, где этот перстень воспевается.
– «Храни меня, мой талисман!» – Ритин палец забегал по оглавлению. – Нашла! Считывайте цифры.
– Вторая строка, шестнадцатая буква.
– «О». Дальше!
– Строка три, буква шесть.
– Снова «о». Дальше!
– Один-девять.
– «Я». Какая-то бессмыслица получается…
– Пять-пять.
Рита нашла букву и, ничего не сказав, бросила книжищу на стол.
– Бредятина. Это не то стихотворение! Посмотрите на последние цифры. В «Талисмане» нет сорок четвёртой строки!
– А если по-другому? – сказал Асмуд. – Первая цифра обозначает букву, а вторая – строчку.
Попробовали сделать наоборот, но всё равно ничего не вышло. Следующим проверили стихотворение, посвящённое Зинаиде Волконской. Мимо! Рита стала искать в книге стихи, в которых встречались упоминания о перстнях, княгине Зинаиде, графине Воронцовой, архивных юношах, к которым принадлежал когда-то Веневитинов…
Провозились полдня, устали и разозлились. Подвергшиеся акустической бомбардировке рыбёшки боялись высовывать носы из зубчатых листьев. Асмуд поминутно выходил курить на балкон, Хрофт насвистывал похоронный марш Шопена. Проштудировав книгу от начала к концу и от конца к началу, Рита вернула её на полку и села за стол спиной к остальным. На душе скребли одичалые кошки.
– Кхм! – послышалось из-за двери. – А если поискать не у Пушкина?
– Что, папа?
– Если б я был Алексан Сергеичем и мне взбрело на ум что-нибудь зашифровать, я бы взял чужие стихи. Так занимательнее. Представь: шифрует Пушкин, а стихи левые…
И майор, так и не показавшись, ушлёпал по коридору в туалет.
– Я знаю, какое стихотворение надо искать! – Джим дёрнул головой, и очки, съехав с носа, булькнули в аквариум.
Пока он вылавливал их оттуда, растыкивая раковины рапанов и мидий и гоняя по углам без того зашуганных рыб, Рита, уловившая его мысль, схватила сборник Веневитинова. Стихотворение «К моему перстню» открылось само по себе, будто ждало этой минуты.
Ты был отрыт в могиле пыльной,
Любви глашатай вековой,
И снова пыли ты могильной
Завещан будешь, перстень мой.
Но не любовь теперь тобой
Благословила пламень вечный
И над тобой в тоске сердечной
Святой обет произнесла…
Стихотворение было длинным, Рита не стала дочитывать до конца, убедилась только, что строк в нём больше сорока.
– Давайте шифр!
Джим снова принялся зачитывать цифры. Рита переводила их в буквы и выписывала в блокнот. К… А… Ы… Л… Б… Б… У…
– Чтой-то не выходит у тебя каменный цветок, Данила-мастер, – отпустил шпильку Хрофт и засобирался уходить. – Зря время транжирим. Я сразу говорил, что Калитвинцев ваш – фуфлогон. Идём, Асмуд!
Они вдвоём ушли, Джим остался. Он соскоблил с оправы очков присосавшихся улиток и подошёл к Рите, сидевшей над раскрытым томиком Веневитинова.
– Не огорчайся. Ещё подумаем…
– Уходи и ты с ними, – недоброжелательно порекомендовала она. – Мне одной легче думается.
Джим ушёл. На улице он догнал Хрофта с Асмудом, они завернули в пивную и с горя заказали по кружке портера. Хрофт продолжал гнуть свою линию:
– Калитвинцев – прохиндей. С такими только свяжись… Он нас с самого начала за ламеров держал. Знал ведь, что никакого клада в Царицыне нет, но даже не тявкнул.
– Он при смерти лежал, – проговорил Асмуд, всасывая пиво через сложенные трубочкой губы.
– А хоть бы и при смерти! Про перстень, который из лицея уконтрапупили, – знал? Знал! Про то, что перстень этот липовый, а настоящий у бабки в колготках спрятан, – знал?
Знал! Он нам нарочно туфту подсовывал, чтобы на ложный путь навести. И нас, и шоблу эту… А сам думал, что в больнице отлежится, на ноги встанет, откопает сокровища да и спустит их на каком-нибудь «Сотбисе» по спекулятивной цене.
– Если бы хотел по-тихому откопать и спустить, не выкладывал бы статью на сайте, не заводился бы с игрой в золотоискателей. – Джим макал в кружку вяленый щучий хвост и был настроен филантропически. – Зря ты его честишь… Тем более усопшего. Не по-мужски.
– Ты мне ещё, сморчок, указывать будешь, что по-мужски, а что не по-мужски! – Хрофт шваркнул кружкой об стол, но, увидев, что к ним направляется привлечённый перебранкой штатный вышибала, смирил себя, взял твердейшее, как антрацит, рыбье филе, стал отгрызать от него солёные чешуйки.
– Не собачьтесь, – булькнул, не отрывая губ от пива, Асмуд. – Выдворят.
Джим оставил початую кружку и, не попрощавшись, вышел из пивнухи. Часа два он гулял по питерским улочкам, забравшись в предместье, и кручинился по поводу и без. Он был влюблен в Риту, а она в него нет. Привести ситуацию к паритету казалось утопией. Несбыточным желанием. Сегодня она выпроводила его из дома, завтра совсем забудет. Он чувствовал себя Гамлетом навыворот – готов был отдать жизнь за любовь, но Офелии его жертвоприношения были по барабану.
