Андрей Коржевский - Вербалайзер (сборник)
На следующий день, придя в отделение, Алка с полчаса сидела у кабинета участкового, отупело поглядывая на проходивших по коридорчику людей. Пьянка накануне была долгой, а потом еще и возня чуть не до утра у нее на квартире, – Зинаиды дома не было, она и вообще в последнее время приходила нечасто. Кто Алку и двух еще девчонок тягал прошедшей ночью, что там было, чего не было – и не вспоминала.
Дверь приоткрылась, выглянул участковый, «заходи, Чижова», – проговорил, набок наклоняя красномордую башку.
Сам не садясь и Алке сесть не сказав, Лайкин вынул из обшарпанного своего стола картонную папку со штампом и надписью, помахал ею перед девчонкиным носом.
– Здесь вот у меня списки – кого из города вон… А ты туда же – спиваться…
– Да не спиваюсь я ничего… Так…
– Чего так? Чего так? Что ты мне тут?
– Да ничего я, молчу.
– Вот и помалкивай, пока не спрошу. Значит так – лечить тебя надо, лечить, дура малолетняя…
– От чего – лечить?
– От пьянства и блядства, вот от чего! Молчи, сказал…
– Так я же…
– Так, слушай сюда. Вот тебе направление – поедешь завтра в Пушкино, там – клиника, зайдешь к Иванцовой Галине Аркадьевне, отдашь ей бумагу, она скажет, что дальше.
– А школа – как же?
– Ты опять? Со школой я договорюсь. В Пушкино – с Ярославского, минут пятьдесят ехать, чтоб там была к десяти! Адрес – в направлении, найдешь, не маленькая… Все, иди отсюда, иди, некогда мне…
Не оставив матери даже записки, Алка уехала в Пушкино. По дороге, глядя в закопченное зимой окно электрички на скучную мартовскую сырость, она ругала про себя приставучего зануду участкового, но все же, думала, он, Лайкин – добрый дядька, заботливый.
Через путаный пушкинский переход под железнодорожными путями Алка попала на привокзальную площадь, свернула, конечно, не туда, но на близком рынке бабки с мешками семечек и всякой торговой мелочью подробно рассказали ей, как и куда идти.
Среди странных в городе сосен, чуть в стороне от изгибающейся дугой гладкой дороги, за хорошим забором увидела Алка трехэтажный бревенчатый дом, позвонила у ворот, показала бумажку, ее оглядели и пропустили. У дверей постояла немного, стесняясь, но – вошла. Мужичок по ту сторону дверей, толстенький, в мятом костюме, посмотрев бумажку, сказал Алке идти на второй этаж. Она и пошла. Там позвала ее сладкая тетка, взяла у нее бумажку, записала что-то куда-то, отвела потом в небольшую уютную комнату, велела устроиться и ждать.
А через два дня к участковому Лайкину заглянул паренек неприметный, отдал конвертик, «за двоих» – сказал и пропал…
Алку несколько раз осматривал врач, брал кровь и мочу на анализ. Кормили вкусно и сытно, мыли и парили в бане, водили в солярий и к парикмахеру, – девчонка удивлялась таким на себя расходам, но терпела: кто его знает – может, так и надо… Неделя минула незаметно, и к Алле в комнату зашла та самая женщина, что приняла ее в этом доме, Галина Аркадьевна. Восковое гладкое лицо ее было спокойно, в строгих глазах бегали огоньки от многих в жизни удовольствий.
– Вот что, Алла, кстати – доброе утро, я принесла тебе недельный счет за услуги нашей клиники…
– Доброе утро… Счет?!
– Ну да, а тебя не предупредили разве?
– Нет…
– Ну и как же мы будем решать вопрос? – ласково улыбнулась Галина Аркадьевна.
– Какой вопрос? – начав уже догадываться, что к чему, на всякий случай спросила Алка.
– Ну, так я вижу, ты – девочка неглупая, поэтому буду с тобой говорить прямо. Сама понимаешь, никому на этом свете ты не нужна, какая есть, ничего не знаешь, ничего не умеешь, и шансов чему-нибудь толковому научиться у тебя нет… Деньги, на тебя потраченные, тебе сроду не отработать, поэтому…
– Проституткой?!
– Не груби, а то жрать не дадим. Или позову сейчас ребят из охраны, так они с тобой пару часов – во все дырки, а потом еще и выпорют… Не груби.
– Ну и что? Ну и что?
– Ну вот, я же и говорю – тебе не привыкать. Наш врач тебя посмотрел, половой жизнью ты уже давно живешь, паспорта у тебя нет, тебя вообще как бы нет… Выбросим – не найдет никто. Здесь в Серебрянке, в реке, знаешь таких мешочков сколько… А будешь работать – и жить хорошо будет, и денег накопишь. Проститутки – это кто от Кольцевой до Мытищ вдоль дороги стоит, ляжки морозит…
– Работать?
– А ты думала? Еще учиться придется…
– В школе?
– А как же – в вечерней, рабочей молодежи, без отрыва от производства! – Галина Аркадьевна посмеялась, похлопала Алку по плечу, опустила руку на грудь, прихватила. – Давай-ка, раздевайся догола, накинь халат купальный и пойдем со мной.
– Куда?
– За кудыкину гору. На урок, – давай, давай, не тянись, ты не одна тут такая…
Разговор не испугал Алку и не обидел, – что она, кроме обид, видела-то? Она успокоилась даже – стало понятно, какой будет жизнь, пока, во всяком случае, – руками-то работать хуже небось… А так – хоть не даром давать…
На первом уроке, после очень горячей ванны, с Алкиным телом занимались сама Галина Аркадьевна и крупный немолодой мужик. С телом, да, – самой-то Алки – души ее – не было там; где она блуждала тогда – бог весть, но не было, иначе не снести б стыда. Моясь в душе после урока и чувствуя – вот странно-то! – не только усталость, а и крепкую бодрость, и легкую приятную боль в анусе, Алка крикнула через полуоткрытую дверь курящим в креслах Галине и мужику: «А платить сколько будут?» – «Тебе хватит», – ответили ей и «Класс девка! – Вот сучка!» – сказали друг другу. А потом, еще через неделю многих уроков, Алка начала работать. Она пока не успела понять, что стала очень красивой.
Давно-давно, когда пролетарии еще верили в справедливость и мудрость захватившей власть кровавой банды, причем – по правде-то говоря – таковы все правящие банды, им, пролетариям, внушали посредством лагерей и песенки, что труд «есть дело доблести и дело славы». Внушили. Пролетарии – люди скромные, – они решили в герои и к славе не рваться, – заставить их трудиться было очень трудно. Они начали потихоньку работать, только когда стало ясно – речь идет уже не о славе, а о вульгарной жратве… У Алки стимул к работе был еще весомей – ей совершенно не хотелось в мешок под воду. Она не знала, что метод не нов, – так топили в Босфоре султанских гаремных жен, прискучивших, к примеру. Конечно, мешок в прозрачной босфорской воде на каменистом дне выглядит намного красивей, чем в непроглядно мутной вечно холодной жидкости подмосковной речки, да еще среди всякого набросанного пролетариями дрэка… Но той, что в мешке, – не все ли равно? Вот Алла и трудилась на славу.
Ей, конечно, повезло, как везет на первых порах почти всем красивым, чем бы они ни занимались. Алку вывозили на обслуживание только уже известных среднего уровня клиентов, – берегли возможную приму, давали обтереться, опыта и чутья набраться телесного, – так перспективным боксерам не выводят на спарринг могучих уличных драчунов; ждали случая. Бывшие пролетарии, ставшие сначала братками, а потом и бизнесменами, быстро познали законы деловой жизни, – так брокер ждет наивысшего подъема цены какой-нибудь сои, чтобы стремительно продать имеющееся. Алку не спешили продавать как имеемое.
Случай… Странное на слух, это слово происходит, наверное, из лексикона коновалов и прочих животноводов, – стоит только попробовать сменить ударение, как сразу все ясно: команда, приказ, отмашка: «СлучАй!». А уж в той работе, которую трудила теперь Алка, важнее слова, пожалуй, и нет, причем в обоих вариантах. Ближе к зиме пожилой клиент, из тех, кому не отказывают никогда и ни в чем, заказал хозяевам Аллы труппу из трех девиц для постоянного обслуживания, – чтоб ни с кем больше. Взрослые женщины уже не нужны были ему – неинтересны, хватит, – а до юных совсем пионерок он не выстарел еще необходимо. Хотя, закажи он целиком пионерский отряд имени Маши Порываевой, – доставили бы в комплекте с горнами и барабаном. Что-то такое Алка слышала и о детской «клинике»…
Мужик оказался строгим и привередливым, и не дай было бог девчонкам что-нибудь перепутать из желавшегося ему, – ругался и дрался безжалостно. Целых четыре месяца жизнь у Алки была невеселая, – хозяин выделял из троицы именно ее, и приходилось многажды чуть не вылизывать тонким язычком обрюзгшее и покрытое густым седым волосом тело, пока ее товарки барахтали друг дружку оттопыренно, напоказ. Бывало и наоборот, да по-всякому было, как только не было. Исторгая из себя, наконец, с большим трудом густое и клейкое, хозяин добрел ненадолго, и в такой как раз момент он и подарил Алку своему гостю, которому та понравилась чрезвычайно. Развлекая одновременно и владельца своего, и его гостя, кого-то важного, девчонки чуть не из кожи лезли, старались. Визитер с восхищением глядел на Алку, когда она вдруг оказывалась перед ним в рост, и на фоне огромных окон в заснеженный сад видны ему были изысканные, где плавные, а где еще и по-девчоночьи ломкие, изгибы и переходы ее фигурки. Хозяин, поймав раз-другой восторженный этот взор, сказал гостю, что, по обычаю, отказываться от подарка нельзя, и следующим утром Алку отвезли в Москву. Хочет она этого или не хочет, ее, конечно, не спрашивали, – работа такая: повысили в должности – трудись еще больше.
