Елена Колина - Воспитание чувств: бета версия
Роман говорил: «Выхожу на другой уровень», иногда он уже с утра уходил на другой уровень – не в рваных джинсах, а в костюме, белой рубашке и галстуке. Выглядел он немного слишком парадно, как будто его выдернули из естественной среды, нарядили и посадили где-то заседать или отправили ходить по кабинетам, – очевидно, он и заседал, и ходил, у него все время что-то решалось, и все решалось как надо. Иногда он говорил, как секретарь райкома в старом советском кино: «Я в Смольный», при этом в его лице появлялась начальственная важность, как у человека, добившегося большого успеха. Если бы Романа спросили, почему ему, независимому от всего, было сладко произносить «Смольный», он бы покрутил пальцем у виска и сказал: «Вы чего, о…и? Нафига мне Смольный?», но ему было лестно.
Он нервничал, по-своему, – не замирал в ожидании, как все решится, а стал злей и веселей. И не пил. К тем, бродившим, проявлял чуть покровительственную щедрость, ящиками приносил дорогой коньяк, виски, икру, был таким возбужденным, словно уже праздновал победу и все бродившие – его гости, но не пил.
– Близость к власти до добра не доводит… или, наоборот, доводит, – сказала Энен. – …Может статься, мы включим телевизор, а там Ромочка – мэр или президент.
Роману теперь понадобились охранники, для престижа. Он сказал: «Охранять меня не от кого, я сам кого хочешь охраню, но у всех есть», – как Ларка, когда просила у мамы Барби, джинсы, кроссовки. Охранников было двое – Петюн и Колян (как будто специально персонажи-маски девяностых, но так их звали). Охрану организовал один из бродивших, полковник КГБ и одновременно владелец частного охранного предприятия «Элегия».
Энен, увидев эмблемы «Элегия» на груди Петюна и Коляна, хихикнула, спросила полковника:
– Почему ваша охранная фирма называется «Элегия»?
– Красиво, – объяснил полковник. – Я люблю, когда красиво. Я и про вас придумал: вы все сидите тут, посреди всего, как хризантема на помойке. Красиво я сказал…
– Элегия – это стихи, когда жалуются на что-нибудь или печалятся о жизни, – как дрессированный кот, вступила Алиса.
Петюн и Колян ни на что не жаловались, не печалились о жизни, приступали к службе утром, уходили с Романом, – он не доверял им водить свой «мерседес», Петюн и Колян сидели сзади и глазели по сторонам, а когда Роман был дома, пили пиво в прихожей. Им нельзя было оставлять Романа без присмотра, и они приносили пиво с собой на целый день. Иногда Роман давал им поручение – к примеру, ввернуть лампочку на лестнице, и они сосредоточенно вкручивали лампочку вдвоем, трудились в паре, Петюн на стремянке, Колян на полу. Это было смешно и дико, как все тогда, но казалось нормальным, как все тогда, например, однажды Роман собрался полететь «по бизнесу» в Екатеринбург и полетел в Екатеринбург через Франкфурт – почему? потому что так звучало круче?..
Вокруг нас клубилось нарастающее возбуждение перед «великими делами», до нас доносилось «бабло туда – бабло сюда», «его крыша против моей крыши», или «эта сука», или «стрелка с бандитами», и мы, новые эпикурейцы, сидели посреди всего этого как хризантема на помойке. Мутные люди играли в мутные игры, им было не до нас.
Им было не до нас, а нам было не до них, у них были свои дела, а у нас свои – нуар, итальянский неореализм, французская новая волна.
Алиса по-прежнему лежала на диване с поднятой кверху ногой (ей должны были уже снять гипс, но обнаружились осложнения), я по-прежнему работал братом Скотины, Энен – профессором Хиггинсом, – сидели над Аничковым мостом, посреди хаоса, и жили своей жизнью: смотрели кино (у нас был большой телевизор, видеомагнитофон и коробка кассет, кассеты по списку Энен Роман брал в видеопрокате), жарили на плитке сушки, проверяли уроки у Скотины. Мой новый педагогический метод был такой: сделал уроки – получай мороженое, трубочку. Энен не меньше Скотины любила мороженое, я приносил две трубочки, одну для Скотины, другую отдавал ей, как цветок, и она угощала Мента куском вафли.
Мы смотрели кино. Энен сказала: «По кино я не специалист», никакой продуманной системы нашего погружения в кинематограф у нее не было, она любила кино, как ребенок, как Скотина мультфильм «Аладдин», и мы просто смотрели кино. Роман сказал: «Повезло вам, что она хоть по чему-то не специалист… Она вас так задолбала культурой, что у вас культура скоро изо рта полезет», и действительно, «научный» курс истории кино не пошел бы нам на пользу, философия и живопись уже лезли у нас изо рта.
… – Дайте пароли на кино, – как обычно, попросила Алиса.
Энен непонимающе посмотрела на нее и скороговоркой, без всякой системы, словно выполняя долг (в конце концов, она была на работе), перечислила:
– …Эйзенштейн, Чаплин, немецкий экспрессионизм, французский авангард, нуар, французская новая волна, итальянский неореализм… Хичкок, Феллини, Антониони, Бергман, Бунюэль, Годар, Куросава… Давайте уже смотреть кино!.. А давайте посмотрим «Дети райка»?
«”Дети райка”, поэтический реализм», – записала Алиса и свирепо сказала:
– Пароли! А то я натравлю на вас бандитов!..
Происходящее вокруг нас внесло в наш обиход кое-что новое, например присказку «я натравлю на тебя бандитов». Алиса говорила: «Еще сушку, а то я натравлю на вас бандитов!», Скотина: «Или вы со мной поиграете, или я позову бандитов», Энен: «Бунюэль снял “Андалузского пса” вместе с Дали, в фильме, снятом художником, эстетика важнее, чем сюжет… Нет, не скучно, нет, вы досмотрите до конца, или я обращусь к бандитам…». У всех бродивших были свои бандиты, а некоторые бродившие сами были вылитые бандиты, но были и приятные – например, журналист, между собой мы называли его Юркий Юрочка. Юркий Юрочка был юркий, нанят для связи с прессой (говорили ли в то время «прикормленный журналист»?), пришел раз и остался: на Фонтанке было интересно – огромная квартира, мужская компания, красавец Мент, драйв, запах удачи, предчувствие большого успеха, – и он очень старался, писал все что нужно куда нужно.
– Не надо привязывать меня к подзорному столбу за то, что я хочу пароли на кино. Я практичная, в папу: мне не стать интеллигентным человеком, если вы уйдете от нас или умрете, – заметила Алиса.
– Так не говорят… – поморщилась Энен. – …Нужно говорить «к позорному столбу»… Хорошо, вот тебе пароли…
Алиса записала пароли: «лестница Эйзенштейна», «вода Тарковского», «птицы Хичкока», «невротики Бергмана», «белые кони Вайды», «клоуны Феллини».
– Достаточно?
– Нет. Что мне говорить в обществе про сложное кино? Если это не «Аладдин», что мне говорить?
– Что тебе говорить в обществе про кино, если ты вдруг посмотрела кино в обществе? …Ну, скажи иронически: «Для меня это слишком заумно». Но только если все уже знают всю сложность твоей натуры и огромность твоего образования.
– А если не знают? Можно мне парочку примеров культурных фильмов?
– Так, ладно… Годар, «На последнем дыхании»: там такое огромное количество цитат и отсылок – все может знать только сам режиссер… Антониони: главная проблема в его фильмах – это неспособность людей выразить себя словами, поэтому у него паузы более значимы, чем слова. …Ну, все? Давайте смотреть, и вы сами увидите, где хунд беграбен.
– Нет. Можно что-нибудь про «нуар»? Красивое слово…
– Нуар – атмосфера отчаяния, страха… Если ты видишь что-то мрачное, можешь сказать: «Это почти нуар»… На всякий случай говоришь «почти» – никто не придерется. …Нуар я не люблю, персонажи нуара не бывают приятными людьми, они всегда разочарованы в настоящем и равнодушны к будущему, они… как шпион Дырка.
Мы только что читали Скотине «Приключения Карандаша и Самоделкина», где шпион Дырка, разочарованный в настоящем и равнодушный к будущему, в плаще с поднятым воротником в атмосфере страха интриговал против всех хороших персонажей.
– Шпион Дырка – типичный персонаж нуара. Теперь мы уже можем смотреть кино? Мы все посмотрим, все… – сладко вздохнула Энен.
И мы стали смотреть кино. Но Энен по своему обыкновению нас обманула: мы-то думали, что будем тупо смотреть кино, – что может быть проще, чем смотреть кино. Мы смотрели кино и говорили про кино; оказалось, самое интересное было не смотреть кино, а обсуждать кино с Энен: вот где был необходим культурный код, вот где «хунд беграбен»!
Но, конечно, мы не могли оставаться совсем уж в изоляции от бродивших по квартире: они приоткрывали дверь, заглядывали, – а у нас кино, кидали взгляд на экран – и замирали, начинали смотреть кино, потом спохватывались – их ждали великие дела. Особенно часто к нам заходил полковник, он оказался настоящим любителем кино. Полковник был первым, на ком Алиса опробовала свои новоприобретенные навыки: Элизу Дулиттл вывели в свет, где она притворялась светской дамой перед множеством гостей, Алиса вышла в свет на своем диване, притворяясь интеллигентным человеком перед полковником КГБ. Одного человека обмануть трудней, чем толпу, именно поэтому Энен задумала попробовать на полковнике – перед полковником Алисе не так трудно будет притвориться интеллигентным человеком, легче, чем, к примеру, перед журналистом, и хотя дружба с людьми из органов небезопасна и никогда ничем хорошим не кончается, но в данном случае будет безопасней… с полковником Алиса справится… в общем, попробуем на нем.
