Валентин Бадрак - Чистилище. Книга 2. Тысяча звуков тишины (Sattva)
Вдруг музыка умолкла, в зале зажегся свет и мы могли хорошо рассмотреть друг друга.
– Шура, чего ты хочешь? – он спросил примирительно, без угрозы или враждебности.
Я взглянул Тюрину в глаза – они были спокойные, глубокие и бесстрашные. В них был легкий налет любопытства и недоумения, всплывающая, как кораблик на высокой морской волне, насмешка. Мне кажется, если бы не было этой насмешки, этого скрытого превосходства и так бесившего меня бесстрашия, ход событий был бы иным. Но он просто стоял и смотрел на меня. Движимый ненавистью, уже больше не контролируя себя, я нанес ему свой коронный удар открытой ладонью, в который научился вкладывать всю свою энергию благодаря неимоверной концентрации внимания и усилий. Удар пришелся в самое сердце… Высокое, статное, сплетенное из тренированных мышц тело Тюрина содрогнулось в резкой конвульсии, а затем странно застыло на мгновение. Глаза его выражали непонимание происходящего, недоумение и – погасли. Внезапно обмякшее и обессиленное тело с грохотом повалилось на дощатый пол. Я так и остался стоять истуканом… Какие-то люди подбежали к Тюрину и стали ощупывать его… Когда же его повернули, я заметил стеклянные глаза, дико уставившиеся в одну точку. Меня охватил панический страх. Но было уже поздно, и звук чьего-то незнакомого голоса стал для меня приговором, ударом колокола. Я вдруг понял, что нахожусь в точке невозврата, где судьба моя сделала поворот совсем не в ту сторону, что я планировал».
Это была последняя страница плотно исписанной тетради, в которой почти не было исправлений, – Шура писал на одном дыхании. Лантаров отложил тетрадь, потрясенный.
3– Ну, что, попробуем походить на улице? Ты готов?
В голосе Шуры зазвучали новые, требовательные нотки, как у профессора, завершающего в лаборатории давно начатый исследовательский опыт. Лоб Лантарова покрылся внезапной испариной – он ждал и боялся этого.
– Может, надо поехать в больницу на осмотр? – спросил Лантаров, жалобно заглядывая Шуре в глаза.
Тот покачал головой.
– Так можно полжизни таскать ноги на костылях, не решаясь попробовать. Я надеюсь, что ты услышишь голос своего тела – оно должно подсказать тебе, когда можно начинать.
– Я боюсь… А вдруг повалюсь на землю и сломаю…
– Я буду рядом. Мы просто попробуем.
Они вышли во двор. Край леса в сотне метров от дома выглядел застывшим и спящим. До ушей Кирилла донеслись шуршащие звуки – Тёма, мохнатый и хмурый, подошел к Лантарову с неясными намерениями. Лантаров оцепенел и сжался.
– Стоять! – резко прикрикнул на пса Шура, и тот остановился.
– Сейчас я вас познакомлю, – Шура жестом подозвал собаку. – Тёма, это Кирилл, он хороший…
Пес уткнулся носом в живот. Это был их первый контакт, и только теперь Кирилл почувствовал, какая тяжелая и большая морда у собаки. Шура рассказывал, что пес мог сшибить бегущего волка – вожака стаи. И в одиночку защищать отару овец. Но Тёма смотрел на него беззлобно, испытующе.
– Хорошо, давай отсюда, не мешай! – строгим голосом приказал ему Шура и оттолкнул собаку.
За несколько дней до этого Шура расчистил дорожку от мокрого снега и наледи, и Лантаров ступал на костылях по высохшей на солнце земле. Полуденное солнце слепило, и от удовольствия Лантаров закрыл глаза и глубоко вдохнул – воздух был умопомрачительно свежий, насыщенный лесом и влажной сосновой смолой, прошлогодними листьями, щедрой благостью. Это был запах весны – легкий и невесомый, от которого щемит и восторженно бьется сердце.
«Почему я раньше так не дышал и никогда не видел этого? Господи, как прекрасен этот мир!» Он вдруг совершенно забыл, что еще каких-то пару недель тому томился от холодящего желания покончить с жизнью. Теперь опять хотелось купаться в парах клубящегося вокруг, невыразимого счастья. Глядя в сторону высоких сосен, он внезапно поймал себя на мысли, что впервые так страстно и явственно, почти осознанно, ощутил Божественную благодать мира. Это даже немного испугало его – неужели он изменился настолько, что готов обратиться к молитве?
Лантаров оглянулся и внимательно посмотрел на Шуру. Тот шел немного позади, глядя на лес и улыбаясь своей блаженной улыбкой.
– Шура, а ты в церковь ходил когда-нибудь? И вообще молился?
– Как же, молился. И в церковь пробовал ходить. Но только у каждого своя дорога к Богу и свои с ним отношения.
– Но ты – христианин, считаешь себя таковым? – Лантаров приостановился, повиснув на костылях.
– Не знаю, пожалуй, христианин. Но это не важно… Знаешь, – Шура ласково потеребил собаку, – Бог на свете один, и он в каждом из нас. А люди просто запутали сами себя его именами и религиями. Кто-то говорит Бог, кто-то называет его Аллахом или Шивой, Кришной или Иисусом. Кто-то относится к Будде как к Богу. Я понимаю Бога как Вселенский закон. Не столь важно, как выглядит Бог – как подобие человека или как бестелесный, недостижимый Абсолют. Важно понимание, что необходимо сделать человеку, чтобы открыть в себе эту частичку Бога.
– И что же? – Лантаров последнее время немало размышлял о Боге и смысле жизни. Он никогда не был верующим и не испытывал желания или потребности помолиться. А сегодня вот из ниоткуда возникла мысль о Боге…
– Я тебе не раз говорил – исполнить предназначение, свою миссию. А суть Вселенского закона в том, что тебе, мне, каждой душе, рожденной в конкретном человеческом теле, дан шанс произвести на свет нечто ценное, что-то создать или совершить поступок. Если однажды ты оказываешься у края собственной могилы, а тебе нечего сказать миру, то пусть ты веришь в Бога, страстно молишься ему по несколько часов в день – это не сделает тебя проявленной личностью. Чувствуешь, куда я клоню?
– Не-ет, не очень… – озадаченно протянул Лантаров и почесал затылок.
– Вера сама по себе не является целью. Вера только тогда является ценностью, когда она выступает основой, на которую ты будешь опираться, чтобы что-то сделать.
– А молитва – это разве не работа над собой?
– Молитва – несомненно, великая работа. – Шура задумчиво наблюдал за рысью гоняющим псом. – Молитва наделена огромной, практически неисчерпаемой силой, ведь в основе ее позитивные мыслеобразы и намерения, и представляет она собой позитивные вибрации. И когда много людей молится под куполом храма одновременно – возникает единая, великая и чистая, чудодейственная энергия. Думаю, она может исцелять куда эффективнее тонн медикаментов и уколов. Но у молитвы есть два узких места. Она изначально клином забивает в нас идею, будто мы чудовищные грешники, караемые Богом. На деле же мы в подавляющем большинстве случаев лишь расплачиваемся за собственные действия. Вторым слабым местом является идея, будто достаточно просить не действуя. Запомни, для спасения и преобразования души необходим акт воли! Потому я избрал иной путь – путь действия. Он такой же богоугодный, как и молитва. Он также прославляет Бога, взывает к нему. Но – я уверен – он более действенный, потому что создает живой мост между телом, душой и разумом. Этот путь – йога.
Лантаров был ошеломлен и не знал, что сказать. Как можно йогу, нечто, похожее на секту, тем более, созданную за тридевять земель от родных мест, приравнивать к божественной молитве?! Это казалось кощунством.
– И ты хочешь сказать, что йога заменяет тебе хождение в церковь и молитвы?
Шура некоторое время молчал. Кожа на лбу у него наморщилась в напряженные складки.
– Я бывал в храмах Божьих, исходил немало церквей, но храм Природы, этот лес дает мне гораздо больше божественных ощущений. Поклонение в этом волшебном храме не менее возвышенно, чем молитва в церкви. Йога как раз ориентирована на использование внутренней и внешней природы, восстановление между ними баланса и равновесия. И йога вовсе не исключает Бога, – убежденно сказал он, – она просто является другой тропой к нему, а он – один. Но самое главное – йога исключает ожидание от Бога постоянного чуда, зато неукоснительно требует самодисциплины и последовательности. Думаешь, Богу угодно, чтобы миряне сначала самозабвенно молились, а завтра грешили, уповая на милостивый нрав всепрощающего Господа? От молитв, никак не подтверждающих, что человек стал лучше и чище, нет никакого проку. А йога предполагает проверку стойкости твоего духа и тела, потому тут ты никого не обманешь – ни себя, ни Бога. Но мы слишком увлеклись. Давай начнем действовать.
– Подожди, еще буквально один вопрос…
– Ладно, валяй.
– Но ведь получается, что ты, убежав из реального мира, противопоставил себя ему? Убедил себя, будто твой образ жизни – праведный, а мирской, с фальшивыми ценностями – полная чушь?
– Нет, Кирилл, – ответил Шура сумрачно и серьезно. – На мое решение повлияло множество факторов: мои ошибочные действия в прошлом, и то, что в какой-то момент своей жизни я остался без семьи, один на один с болезнью. Но была воля бороться до конца, я привык заниматься самостоятельно, в полном одиночестве, без инструкторов. Йога – это образ жизни, но ему можно следовать и в большом городе, просто это будет труднее – из-за множества соблазнов и искушений. Большинство горожан слишком ленивы, чтобы дотянуться до глубинных идей йоги. Я скажу тебе больше: я давно стараюсь искренне помочь тем, кто отравлен и заражен. Возьми хоть Володю – невооруженным взглядом видно, что он полностью прогнил изнутри. В силу моего опыта я вижу очень многих людей насквозь и понимаю то, чем они отравлены…
