Валида Будакиду - Пасынки отца народов. Квадрология. Книга вторая. Мне спустит шлюпку капитан
«Спортивных групп» сперва не было. Все, и взрослые и маленькие, плавали вместе, а тренеры медленно ходили по бортику бассейна и смотрели, у кого как получается. У кого из маленьких и детей постарше начинало получаться, их переводили в «спортивную группу».
Сёмке, как всегда, повезло! Его из «абонементной группы» почти сразу перевели в «спортивную». «Спортивная» ещё отличалась тем, что за неё деньги не платили, и ещё в ней тренировались не три раза в неделю по сорок пять минут вечером, а по полтора часа два раза в день! И это было так замечательно! Было так интересно изнутри бассейна смотреть, как заходит солнце, и его лучи падают прямо в воду, и видно дно бассейна, выложенное белым кафелем, и бордовые полосы для дорожек в форме буквы «Т». Первые номера раз! Пошёл!.. Пошёл!.. Вторые… пошёл! Пошёл!.. Третьи – приготовились…
Аделаида в своей абонементной группе старалась вовсю! Ей так хотелось произвести хорошее впечатление на тренера, бросающего вялые взгляды на чинно плавающих поперёк бассейна офицерских жён! Она однажды даже специально, делая «поворот», сильно стала стучать ногами об бортик бассейна и забрызгала невысокого с бородавкой на носу замдиректора. Замдиректора негромко, но очень убедительно пообещал, что ежели, мол, такое ещё раз «павтарица», то он, невзирая на «знакомства» с «ацом», выставит её на улицу! Он так и сказал: «Нэ увижу, что ми с тваим ацом давно знакоми и вигану тебя за двер!» Да ладно! Аделаиде после столького всего, чего она видела в жизни, было как-то и всё равно, выставят её или нет, потому что она хотела «по-настоящему тренироваться» и никогда не знала, что это так оскорбительно – плавать совершенно одной в восемь часов вечера с пожилыми, респектабельными бабушками в розовых резиновых шапочках с выбитыми на них ужасными ромашками, или с так называемыми «девчонками» – жёнами всё тех же офицеров. У них на голове были огромные сооружения из волос. Эти жуткие причёски назывались «горка». «Девчонки» плавали с блаженным выражением лица, «регулируя дыхание», то есть – гребок правой – вдох! Гребок левой – выдох! Опять: правой – вдо-о-ох! Левой: выдо-о-о-ох! Они постоянно болтали, шутили, весело перекликиваясь друг с другом. Иногда что-то кокетливо говорили тренеру, спрашивали у тренера разные там практические советы. Тогда тренер просил их выйти из воды и показывал, например, как надо шевелить ногами, когда плывёшь брассом.
– Ширэ ноги, ширэ! – говорил он, сам ложась животом на трибуну и демонстрируя движение лягушачьих лапок.
Правда, дамы, которые с «горкой», всё равно ничего не понимали и плавали как хотели. Они двигались очень осторожно, видимо страшно боялись промокнуть, чтоб вода им не попала на лицо, а уж тем более на «горку». Поэтому, если Аделаида старалась «потренироваться», то есть сильнее, чем обычно, лупила ногами и руками по воде, показывая дежурному тренеру, что она, в принципе, уже готова перейти в «спортивную группу», дамы с грацией юных бегемотиков окидывали её презрительно-прозрачным взглядом и через плечо бросали:
– Тут тебе не тренировка! Купайся поосторожней, а то ты нас совсем забрызгаешь!
Какой ужас! «Купайся»! Ещё и «поосторожней»! Аделаида не хотела ни «купаться», ни тем более «поосторожней»! «Купаются» люди в банях, дома ванной, при этом они поют и трут себя мочалкой! Она же мечтала тренироваться! Потому что уже совсем скоро она станет такой спортивной и подтянутой, и чтоб со всеми ребятами вместе висеть под «тумбочкой» на дорожке, и чтоб Лукич командовал:
– Первые номера фр-р-р! (это он дул в свисток). Пошёл! Вторые – фр-р-р-р!
Последними от бортика отрывались самые слабые номера. Ну, и что?! Главное – они там были! Они делали со всеми вместе разминку, потом «задания», плыли «своим стилем», и у каждого он был – закреплённый за ним стиль, брызгались когда хотели, чему-то смеялись и весело болтали, когда работали с доской. Она готова была на всё ради этого! И быть самой худшей в команде, и сносить насмешки тренеров, и вставать в шесть часов утра и лезть в ледяную воду, потому что ночью бассейн отключали от подогрева. Зато потом, немого опоздав на занятия в школу, можно гордо сидеть в классе с мокрой головой и, шумно тряся ею, выбивать из ушей воду. Учителя не спрашивали у переведённых в спортивную группу, почему они опоздали на первый урок. Все знали, что они – сборная города и скоро будут защищать его честь на настоящих соревнованиях, что поэтому у них и двухразовые тренировки – утренняя и вечерняя.
Почти в каждом классе их школы учились по два-три человека из этой сборной города. Они сидели бодренькие, чистенькие и блестящие, со своими зелёными от купоросной воды волосами; девочки, похожие на русалок, и мальчики с румянцем на щеках. Красивые, стройные, уверенные в себе. Их не часто вызывали по предметам, их не особо дёргали со школьными мероприятиями, их не заставляли делать «политинформацию» – художественно-воспитательную часть школьной программы, воспитывающую в учащихся патриотизм и политическую подкованность; их не волновали общественные проблемы – ни субботники, ни сбор макулатуры и металлолома их не касались; они через несколько недель должны защищать знамя советского спорта и всем показать, на что они способны! И они покажут!
Мама! – просила Аделаида. – Ну, скажи папе, пусть попросит тренера, он же его знает, тренер сам говорил, ну пусть меня тоже возьмут на плавание!
А ты не на плаванье ходишь?! – до мамы совершенно не доходит, о чём идёт речь в целом. – Что, ты не плаваешь, я тебя спрашиваю? Что ты на бассейне делаешь? К урокам, что ли, готовишься?! – трагедия Аделаидиного существования в абонементной группе маме не понятна. – Ты не на плавание ходишь?! Тебя спрашиваю! И так в школе еле учишься! Да! Ещё каждый день ходи, купайся, я посмотрю, что с тобой станет! Вместо того, чтоб дома помочь, хоть палец о палец ударить, она только о себе думает! Ты сама не видишь, во что ты превратилась? Ты трутень! Самый настоящий трутень! Посмотри, как другие девочки мамам помогают, квартиры убирают, за детьми смотрят! Ты – бездельница. Паразитка. Ничего тебя не касается. Ничего тебя не интересует. Ты живёшь на всём готовом! Ты – потребитель! Как ты жить будешь одна на белом свете – я не знаю! Я за тобой хожу, убираю, убираю, всё за тебя делаю, твои трусы стираю! Что это за девочка такая, за которой мать трусы стирает?!
– Так я ж не просила! – Аделаида уже страшно жалеет, что заговорила с мамой про бассейн. И вообще – при чём тут трусы?!
– Тебя я забыла спросить, что мне делать и что нет! – голос у мамы резкий. Так на их городском базаре кричат:
– Пэрсик! Свежи хароши пэрсик!
– Посмотри, по всей квартире твои волосы валяются!
«Это ж какие такие «волосы»? – Аделаиде тоскливо до безобразия. – Это которые у меня выросли после твоей «иранской хны»? Так они ещё и падают?.. Ужас…
Хожу за тобой, подбираю, подбираю, – мама решила многое ей сегодня сказать, – в лепёшку для тебя расшибаюсь, чтоб у тебя больше времени на занятия оставалось, чтоб ничем тебя не загружать. А ты-ы-ы… Как-будто всё так и должно быть! Ничем себя утруждать не хочешь! Ничем! Смотри, не переусердствуй! Как-будто все тебе обязаны! Знаешь, что я тебе скажу? Наглая ты, Аделаида, наглая и неблагодарная! Ещё и мать в могилу свести хочешь. Из-за тебя я болею. Вот, смотри какое сердцебиение началось! Какое сердцебиение! Ничего же не было! Что я тебе плохого сделала, а? Стояла, мыла посуду. Не трогала я тебя, близко не подходила. Всё было тихо, хорошо. Так ты же не можешь, когда дома спокойно. Пришла… Раз! Ни с того, ни с сего на ровном месте на меня набросилась! Взяла на ровном месте и разнервировала мать! За что, спрашивается?! Тебя спрашиваю: за что?!
– Но я же не виновата, что мои волосы валяются! Они ж сами выпадают!
– А кто виноват?! Ни-ет! Я тебе их выдёргиваю! – мама уже отложила тарелки, села на табурет и стала прижимать правую руку к левой груди, а левую руку к правой руке, что означало «сердце колет и сейчас мне будет плохо».
– Оля сказала, что волосы лезут от перхоти! Она сказала, что меня к врачу надо повести и полечить, – Аделаида уже готова расплакаться.
– Это какая такая очень умная Оля?! У которой та мерзкая тетрадь была?! Это она говорит что ты – больная?! Она сама больная, это её саму лечить надо!
– Нет! Это была Ленкина тетрадь! – Аделаида всеми силами старается отмазать Ольку, надеясь, что мама не помнит на самом деле, чья же это была «Тетрадь» со страшными вопросами.
– Что это ещё за «Ленка» такая?! Миллион раз тебе говорила: нет имени «Ленка», есть имя «Лена». Одно дерьмо: твои Оли, Моли, Лены, Мены! Я хорошо помню, чья она была! Тебе вся эта шваль дороже родной матери! Тебе на мать наплевать! Она про Олю думает! Сама скоро такой же швалью станешь! Уличной швалью. Вот во что ты превращаешься потому, что у тебя нет круга! Нет нормальных подруг из интеллигентных семей!
Ах, как отчётливо Аделаида представляла себе этот самый «круг», именно которого у неё «не было»! Он был похож на красный пластмассовый Кощейкин хула-пух, который папа называл «хло-хло». Так ведь не было не только хула-хупа, не было вообще ничего: ни квадрата, ни треугольника, ни многоугольника. Не было ничего, если не считать Кощейки, которая всё реже и реже стала появляться во дворе.
