Галина Артемьева - Чудо в перьях (сборник)
«По телефону жалуется кому-то», – догадался он.
Он страшно устал и хотел только покоя. Тишины. И даже обрадовался, когда приехала за ним «Скорая» и под назойливые причитания увезла его в дурдом, к психам. Дурдомом мать всегда грозила отцу, когда ей надоедало смотреть, как он молча исписывает свои листочки.
Все сошлось на нем: обида родителей, копившаяся годами, ударила по их единственной надежде.
Его кололи несколько раз в день, и весь мир отдалился, затих. Внутри было глухо. На несколько часов днем приходило подобие пробуждения, и тогда он должен был играть свои музыкальные упражнения – мать не собиралась отступать от своих планов. А он теперь стал писать стихи. Ему много чего приходило в голову: пространство переливалось во время, он мог свободно перемещаться в бесконечности, которая стала понятной и не пугала.
В Италию он не вернулся – это было ни к чему. Он решил вообще бросить музыку: пусть его теперь любят за то, что он есть, а не за то, какие звуки научился извлекать. Но никто не собирался любить его просто так, всем надо было доказывать, что он достоин любви, надо было как-то притягивать к себе, заинтересовывать.
Ему не хватало больничных снов. Он научился добывать их и опять уходил далеко, в бесконечность и складывал прекрасные стихи, потому что смысл жизни в снах прояснялся и определялся с абсолютной точностью. Но никто не понимал этого, когда слушал то, что удавалось ему записать, вернувшись из своих полетов. Он уходил гулять в парк и там додумывал то, что еще не успел записать.
В парке его и нашла собака Степа. Она сама подошла и захотела дружить. Она слушала его стихи всерьез, как не умели слушать люди, которые всегда хитро улыбались, думая, что это все не по-настоящему, а просто бред психа. Они виделись каждый день. Он успевал многое сказать ей о найденной им модели вселенной, о Боге и Его любви ко всем людям и зверям. А потом Степа убегала, потому что хозяйка кричала из-за деревьев ее имя, и ей надо было продолжать жить повседневной жизнью. Да и в его жизнь повседневность лезла развязно и нагло.
Нужны были деньги. Много денег. Нужны были матери и сестре. Нужны были ему, чтобы покупать сны. А что он мог? Только играть свою музыку, которая тоже стала совсем понятной и простой, как Бог. Только играть было тяжело: болели руки, спина, ныло сердце. Зато мать была счастлива: «Выздоровел Мотенька, кончились наши беды. Скоро все пойдет по-прежнему! Лучше прежнего». После того, как ушел из ее жизни паразит, а сын снова принялся за музыку, она чувствовала прилив сил и верила в будущее, ради которого столько терпела.
В Италии его ждали. Знали про смерть отца, болезнь, и пропущенный год назвали академическим отпуском. Мать умоляла ехать, и он, как раньше, жалея ее, согласился. Какая разница, где видеть сны?
Кончался август. Он лежал на траве, которая устало и щедро пахла теперь сеном. Собака подбежала и тут же легла рядом.
Приготовилась слушать. Сквозь легкую таблеточную дремотцу он чувствовал ее тяжелое дружеское тепло, доверчивый покой и бескорыстную любовь. Они ведь ничего не делали, чтобы понравиться друг другу. Были чужими, жили сами по себе…
Внезапно он отчетливо ощутил то, о чем не вспоминал целый год. Жаркие объятия адвоката, его жадные руки, требовательное нетерпение.
– Нет, только не Италия, – окончательно, без сожаления решил он. – Я улечу. Насовсем. Прямо сейчас.
И рука уже сыпала в рот чрезмерную порцию бесконечного сна.
Он услышал далекий голос Степиной хозяйки и почувствовал пристальный взгляд своего друга. Надо было попрощаться. Они всегда прощались, расставаясь.
– Давай я тебе просто показался? – сказал он, пытаясь погладить теплую собачью спину.
Собака дружески вильнула хвостом.
Ren'ai kekkon [5]
Обыкновенная девушка. Глазу не за что зацепиться. Одна из толпы. Запросто перепутаешь с другой. Расспрашивать заскучаешь. Голос тихий. Вежливая-вежливая. Дышит неслышно, как травинка лесная.
Она любила вечернее время еще с тех пор, как жила в деревне с бабушкой и дедушкой. Вечером наступал покой от дневных дел. Они садились рядышком и следили за изменениями мира в сгущающейся тьме. Им не было скучно, когда шел дождь. Сквозь шепот и вздохи падающей воды угадывалось, что отвечают дождю трава и листва. От маленькой и сухонькой бабушки доброе тепло шло к любимой внучке, Аои.
Бабушки уже нет, но тепло ее осталось. Огромные запасы тепла переполняют Аои. Она теперь взрослая, пришла ее пора отдавать и согревать.
Вот уже много месяцев подряд вечера дарят ей радость ожидания. Она ждет телефонный звонок, читая книгу или слушая музыку, и наслаждается тем, что с минуты на минуту ее одиночество будет разделено с далеким дорогим ей человеком.
– Привет, Аои! Как дела?
– Как дела? – старательно отзывается Аои на чужом языке.
Она никак не может отказаться от своего вежливого японского обращения «сан», осторожно обозначая все еще существующую между ними границу. Они ведь не сказали друг другу самого главного. Они говорили ни о чем. Но говорили.
Она ждала. А он звонил:
– Я, как всегда, хочу узнать, каким будет этот день. Ты ведь его уже прожила и знаешь…
Странный язык, совсем чужой, ничего не понять – «ты» или «вы» подразумевает далекий собеседник и готов ли сказать больше.
– Это был очень хороший день. Шел дождь. У всех зонтики: разноцветные, прозрачные, маленькие, большие.
– Похоже, по зонтику можно определять характер его владельца?
– По всему, что принадлежит человеку, можно определять характер. Или ситуацию.
Сразу видно, когда кто-то идет с чужим зонтиком. Из отеля, например…
– Значит, рассеянный, раз забыл свой…
– Или часто путешествует и знает, что в рецепции обязательно будут зонтики…
Так они болтали с понедельника по пятницу. В субботу и воскресенье он никогда не звонил. Аои знала почему – отсыпался после рабочей недели. Конечно, если проснешься поздно, какие звонки в Токио, там уже ночь.
Они познакомились год назад на чайной церемонии. Аои – великий знаток этого искусства, она учит этому других. Ее уроки очень дорого стоят. Мало осталось таких, как она. Это высоко ценится. К ней приводят чужеземцев, когда хотят показать свое расположение.
Ей больше восемнадцати не дашь. Наверное, все-таки больше. Совсем неважно. Главное в другом: с ее появлением показалось – сама душа Японии взглянула на чужака. Жесты, поклоны, звуки голоса – колдовство. Виделись даже прозрачные крылышки за ее спиной. Стрекозиные трепетные крылышки. В детстве он мечтал поймать стрекозиную фею, чтобы рассмотреть, как она устроена, почему так красиво переливается. Он хотел расслышать, из каких звуков состоит быстрота ее полета, но уже в бездумном детстве, когда все затмевала жажда мгновенного обладания, он отказался от исполнения своего желания. Слишком прекрасным и хрупким было волшебное существо.
Зачем он стал звонить ей? Он себя не спрашивал об этом. День должен был начинаться со звуков ее голоса. Он легко просыпался теперь. Натягивал спортивный костюм, кроссовки. Бежал двадцать минут. В парке у пруда делал остановку. Звонил Аои. Вдыхал каждое ее слово. Выслушивал уверения, что день будет удачным. Наполнялся радостью. И дни шли счастливые, один другого лучше.
В воскресенье Аои обычно навещала родителей. С ними связано все самое лучшее в ее жизни. Она знает, что такое любовь, благодаря им. Сейчас ее время относиться к ним с заботой и умилением. Ей исполнилось двадцать лет в тот год, когда отец отметил свое шестидесятилетие. Долгожданный день. Наконец-то взрослая! В тот год второй понедельник января [6] стал ее исполненной мечтой.
Отцовские шестьдесят значили, что он прошел полный зодиакальный цикл своей жизни. С этого момента он вступал в старость и возвращался в детство. В этот праздник – канреки – дети должны были дарить своим шестидесятилетним родителям красные подушечки в знак того, что те снова становятся детьми. Красный цвет защищает от зла, мягкие подушечки – от боли.
Аои – единственный ребенок своих родителей – привезла тогда отцу столько подушечек, что все зло мира должно бы отступиться навсегда. Полный сил и энергии отец шутил, что теперь она должна исполнять все его желания, а он будет капризничать. Таковы теперь ее взрослые обязанности по отношению к нему, ребенку.
С тех пор прошло десять лет, через месяц они будут праздновать канреки ее мамы. Аои покупает и покупает подарки для будущего праздника.
Она знает, что родители – двое ее маленьких детей – ждут от нее главное. Они хотят увидеть внуков. Вернувшись в детство, хорошо иметь товарищей для игр – новеньких людей в этом мире.
– Когда дети маленькие, они в объятиях матери. Когда они вырастают – в ее сердце, – говорит мама. – Мое сердце болит за тебя.
– Но у меня все хорошо, мама. В моей жизни есть все, что нужно.
